Сделано из отходов - Андрей Кивинов

– А аванс? У меня дом сгорел, жить негде.

– У тебя работа сдельная. Сделаешь – получишь.

– Ну, хоть на обратную дорогу и непредвиденные расходы.

– Хорошо, держи.

Виктор Павлович извлек из кармана сотенную и передал Гришке. Затем назвал адрес и телефон, дважды потребовал повторить.

– Как сделаешь работу, позвонишь из автомата и скажешь два слова: «Панночка по-мэрла».

– Какая баночка?

– Не баночка, а панночка. Двоечник. Это из классики. «Вий» Гоголя. На следующий день встречаемся здесь же, в шесть вечера. Я привезу деньги. Вопросы?

– Если меня поймают, что я должен говорить?

– Лучше всего не попадаться, а если попадешься, не говори ничего. Ты имеешь права не давать против себя никаких показаний. Конституция. Молчи, как дворник Герасим.

– Какой дворник?

– «Муму». Тургенев.

– А если бить будут?

– Терпи. До смерти не забьют, а синяки заживут. Но лучше все же не попадайся.

– Постараюсь.

– Постарайся. Я привык платить щедро, если работу делают на совесть. Увезешь в Париж не только Ленку, но и всех своих чувих. Ну что все запомнил?

Гришка еще раз кивнул.

– Тогда до встречи, юноша. И не забудь, что те, кто пытались меня обмануть, чрезвычайно об этом пожалели. Очень плохо, что ты не видел, как больно им было.

Виктор Павлович поднялся со скамейки и бодро зашагал по грязному берегу в сторону моста.

Гришка посидел немного, затем стянул кроссовки, снял носки, закатал джинсы до колен и зашел в реку.

Вода была прохладной.

– Всех нас, несомненно, волнует проблема убийств, количество которых увеличилось за последнее время почти в десять раз. С чем, Александр, вы связываете это?

– Лично мне связывать некогда, я их раскрываю. Но прокурор города на последнем совещании обвинил во всем Голливуд. И он прав. Что у нас на экранах? Сплошная кровавая мясорубка, ужасы и секс. Это, можно сказать, идеологическая диверсия. Человек, насмотревшись подобной заразы, волей-неволей превращается в маньяка и тянется к топору или ножу.

– В ваших словах есть доля истины.

– Да какая уж там доля?! А книги, а пресса? За что ни возьмись, вляпаешься либо в кровь, либо в дерьмо, либо в… Ну, в эту самую.

– Да, да, я понял. Хорошо, Александр. Мы все представляем себе классическое западное убийство. Наркобизнес, наследство, раздел сфер влияния… Профессиональные убийцы-киллеры снайперский выстрел. Все это есть сейчас и у нас, не удивишь, так сказать. И тем не менее имеется ли какая-нибудь особенность нашего, отечественного убийства? Что такое, на ваш взгляд, «чисто русское убийство»?

– Ну, это элементарно. Значит, для начала грамм по пятьсот в лоб.

– Пятьсот грамм чего? Тротила?

– Нет. Жидкости. Без закуси. Затем пивка литра так два-три. Сверху. И снова грамм пятьсот. Гамбургер такой получается. «Сникерсом» зажевать, если имеется. А не имеется, так и ладно. Потом интеллигентный диспут по поводу политики, медицины или искусства. Искусство Сальвадор Дали или не искусство? Лебедь прав или Ельцин?

Диспут переходит в постукивание кулаками по столу, по корпусу или по лбу. У кого-то размер кулаков оказывается большим, и тогда тот, у кого они маленькие, вынужден хвататься за все, что подвернется под руку. Подворачиваются, как правило, кухонные ножи, реже – вилки, иногда – ножка от табуретки или рояля. В моей практике был случай, когда подвернулась разделочная доска. Короче, колюще-режуще-рубящее имущество.

Далее следует роковой удар в незащищенную точку, и один из спорящих спорить прекращает. Оставшийся или оставшиеся в живых реагируют на эту неприятность продолжением банкета.

Кто-то бежит в ларек и приносит еще грамм пятьсот-восемьсот. Пару суток спустя, когда кончается все, что можно обменять на «огненную воду», начинает решаться одна маленькая проблема – куда девать труп. Не в хате же оставлять, он ведь начинает, пардон, портиться и загрязнять окружающий мир. Однако решение быстро находится. Есть подвалы, чердаки, мусорные бачки. Особо небрезгливые личности предпочитают расчленять тело в ванной и развозить на тележке по близлежащим помойкам. Вот, пожалуй, и все. Никакой наркомафии, борьбы за наследство…

– Неужели?

– Ага.

– И какова же доля описанных вами убийств в общем их числе?

– Процентов семьдесят, зуб даю.

– Но какой выход из сложившейся ситуации вы предлагаете?

– Ларьки закрыть.

– Стоп, стоп, стоп. Шура, блин, у нас же не юмористическая программа. Договаривались же, побольше умных мыслей – плохое законодательство, кризис, тяжелое социально-экономическое положение, падение нравов. Может, тебе шпаргалку написать?

Бывший одноклассник Стрельцова, ныне бороздящий волны телеэфира в роли корреспондента, достал авторучку.

– Да не надо, запомню. Социально…

– Экономическое. Молодец. И побольше, побольше антуража. Куда мы катимся, полный беспредел, цинизм и разгул. Давай, ты ж умеешь. Ну что, готов?

– Готов.

– Камера!

– И какой выход из сложившейся ситуации… Когда с интервью было покончено и персонал принялся паковать телеинвентарь, одноклассник достал сигарету, угостил Стрельцова и вполголоса по-свойски попросил:

– Слышь, братан, в натуре. У меня через недельку эфир горит и с материалом напряг. Если чего будет кровавое, ну, вдруг повезет, позвони, а? Вот визитка. Любой труп подойдет, даже бытовуха. Сделаешь, братан?

– Повезет – сделаю.

– Спасибо. Да, еще, тебе сеточку на лицо делать?

Шурик посмотрелся в висящее на стене зеркало.

– Зачем? Да, не красавец, но не пилюли же от запоров рекламирую…

– «Мальчик хочет в Париж, а чи-ки-чи-ки-чи-ки…»

Въедливый мотивчик модного шлягера засел в башке намертво и как всегда вовремя. Хочешь, мальчик, в Париж?

Хлопок двери за спиной, серые ступени перед глазами. Серый асфальт, серый вечер. Тем-по, темпо… Арка, поворот… Трубу-то выкини, идиотина, смешно ты с трубой выглядишь, неестественно.

Труба улетает на газон. Перчатки. Да, да, никаких улик. Очень кстати мусорный бачок. Отходы.

В арке отдохнем, успокоимся, осмотримся, оправимся. Что-то барабанит. Ух ты, мотор… Тихо, тихо, нормалек, все прошло… Как и рассчитано. Сделано с умом.

Гришка взглянул на куртку, потом опустил глаза на джинсы и кроссовки. Вроде не заля-пался, хотя здесь темновато, не видно.

Из арки Гришка вышел уже не спеша, на ходу закуривая. Все в порядке у меня, граждане, все в порядке. Как у техасского пейджера. Иду-курю. Впрочем, никаких граждан. Дома граждане. Спят.

Пошарил по карманам, вытащил заранее приготовленный жетон, поискал глазами будку.

А пальчики-то дрожат у техасского пейджера, ой как дрожат. Номер удалось набрать с третьей попытки. Странный номер, не городской. Наверное, трубка. Двойной гудок. Да, трубка.

– Алло.

– Баночка помэрла.

Пи-пи-пи-пи…

«Мальчик хочет в Париж, а чи-ки-чи-ки-чиКи…»

Виктор Павлович захлопнул крышечку трубки, улыбнулся и вновь поднес к глазам бинокль. Помэрла, панночка, помэрла. Забавное нынче времечко. Забойное, ударное… Прощай, любимая.

Мало того, что этот придурок перепутал пароль, так еще и выкинул трубу прямо на газон.

Будем надеяться, он был в перчатках. Хотя сейчас снимают следы перчаток. Придется подчистить. Молодежь безголовая, сплошная суета.

Машина Брандспойта, старенький «Запорожец» – «мыльница», приютилась в ряду припаркованного вдоль соседней улицы транспорта и в глаза не бросалась. Из бинокля подъезд супруги просматривался великолепно, и авторитет с нетерпением ожидал продолжения мизансцены. Эту квартиру он подарил любимой год назад на день рождения, но она подарок не оценила, таская сюда всяких похотливых козлов.

Все прошло по намеченному сценарию, без сбоев и осечек. Она зашла, через пятнадцать секунд он вышел. Выбежал. Позвонил. «Панночка помэрла».

Вот трубу зря выкинул, погорячился.

Так, когда там ее обнаружат? Десять минут уже, как… Ага, вот собачник тащится со спаниелем вислоухим. Точно, сюда. Ну…

Все, сейчас закрутится действие… Телефон спасения 911.

«Скорая» появилась минут через пятнадцать. Как раз вовремя. Молодцы санитары, тише едешь – меньше работы. Ну, каков диагноз? Будет жить? Торопиться не надо.

Так, носилочки. Это не есть гуд. Чьерт по-бьери, да еще головой вперед. Капельница, красное платье…

Во, милиция родная прибыла. Похоже, участковый. Сейчас побежит названивать руководству. Нет, смотри-ка, не бежит. С докторишкой прет.

«Скорая» включает мигалку, докторишка залезает к больной. Уезжают. Участковый заходит в подъезд. Водитель уазика движок не глушит. Значит, долго задерживаться не собираются.

Это не есть гуд. Будет, значит, жить. Ну, киллер хренов, поговорим завтра по душам. «Не помэрла панночка».

Виктор Павлович положил бинокль в пакет, выбрался из «супертачки» и пошел в сторону арки, возле которой Гришка скинул трубу.