Безумец и его сыновья - Илья Бояшов

Когда к весне побежал слух о комиссии, директор собрал у себя настоящий совет: решали, что делать с маленьким негодяем.

Отказник, каким-то образом узнав о проверке, весь воспылал! И когда комиссия заглянула в его спальню, уже приготовил настоящую речь.

С удивлением воззрились проверяющие на взъерошенного воробья.

— Вам все врут! Я все расскажу! Я вас там поведу, где не водили! — обещал им Отказник, но инспектора, посмеявшись над крохотным чудаком, все же ему отказали:

— Учись лучше во имя Советской Родины!

— Дрова-то наши воруют! — в отчаянии бросил им в спины Отказник, но инспектора уже спешили к столовой, где был им распахнут богатейший по тем временам стол. Директор, заранее предупредивший начальство о забавном оригинале, всех накормив и выпроводив, заглянул-таки к поверженному правдолюбцу:

— Теперь у меня держись!

Карцер стал вторым домом Безумцева сына.

Всех братьев бесповоротно обскакал Степан. Директор мгновенно выделил проходимца из общего унылого и серого строя, и уже вскоре уверенно распоряжался Степан мытьем полов на этаже и покрикивал на подчиненных. Добавляли ему уверенности надежные кулаки Строителя, но гнездился в честолюбивом сынке Марии и собственный гонор!

Он, не успев приехать, уже зашагал от Старосты спальни к Коридорному, мечтая добраться ко второму году проживания до чина Старосты этажа. Братья к такой карьере относились рассеянно: Книжник не показывался из подвальчика (всей душой, всем сердцем он уже был далеко), Строитель завалил чурбачками всю спальню и, раздобыв столярного клея и инструмент, смастерил, ко всеобщему восхищению, невиданную башню. Отказник грыз ногти в интернатской тюрьме. Музыкант же, никому не рассказывая о своей тайне, часто сбегал в заветную каморку к спивающемуся учителю.

Так, понемногу привыкли они к новой жизни — а тут и зима оборвалась и пролетела весна, а там в интернатском дворе появился Лисенок и уже запрягал для них лошадку, готовясь в обратный путь. Исхудавшие Майка с Зойкой, взятые отцом из подобного женского заведения, ожидали на телеге ребятишек.

Братья выскочили во двор — Лисенок усаживал их одного за другим. Все поместились: стриженные наголо, повзрослевшие, в новых казенных рубахах, штанах и башмаках. И вот скрылись полуразрушенные монастырские стены, испарились каменные дома, перестали быть слышны паровозные гудки. Дорога потянулась между бесконечных болот, редких холмов и перелесков, над которыми клубились облака-горы. Школяры болтали ногами, разглядывая бесконечную землю, и медленно тряслись целый день — Лисенок жалел лошадку. Вот впереди легла первая тень, и все принялся покрывать вечерний туман. Облака растворялись, засветила первая звезда, и вскоре целая звездная россыпь засверкала в небе. Заблистали здесь и там далекие миры, а уставшая кобылка пошла вовсе тихо. У детей слипались глаза. Засопел Степан, задремал Строитель, привалилась к его плечу уснувшая Майка. Принялись посвистывать носами остальные, сам возница клевал носом, сокрушаясь, что не поспел домой к ночи. Лишь Книжник благодарными глазами разглядывал распахнувшееся небо, пытаясь угадать далекую родину ангела.

В полной темноте лошадка едва нащупывала дорогу. Внезапно вдали проявился огонек, и Книжник растолкал уснувших братьев. Огонек приближался, и кобылка захрапела, почуяв близкое жилье.

— Тпрууу! — раздался неожиданный звонкий голос. Тотчас из темноты вынырнула знакомая рыжая головенка их беспутного братца. Пьяница, скалясь и подмигивая братьям, схватил лошаденку под узцы и повел на отцовский холм.

Как и прежде, на овчине лежал их батька! Как и прежде, бегали по саду его псы, узнавая ребятишек. Пьяница поддувал костер, и огонь со всех сторон облизывал огромный котел с кашей. Была тут же отвинчена крышка у фляги — и безвольный Лисенок, не в силах отказаться от ковша, попался на крючок рыжему бесененку.

Утром братьев разбудила отцовская гармоника. Перед каждым школяром уже стояли миски, доверху наполненные вареным картофелем, лежали вяленая и вареная рыба и огромные ломти хлеба — невиданное после скудной интернатской пищи богатство. При виде его даже Степан позабыл на время о своей недетской степенности.

И, как и прежде, на холм заглядывал всякий сброд: Безумец всех приходящих заливал водкой. Котел кипел и бурлил на костре, Пьяница беспрестанно подсыпал в него соль и крупу. А тех гостей, кто, напившись, хватался за ссоры, легко унимал. И так ведь услужливо и весело подносил спорщикам стаканчики «на мировую», что никто не мог ему отказать!

Как и прежде, пьянчуги глотали и пили до полного изнеможения, считая, что вечно здесь могут отъедаться и опиваться. Но даже самые стойкие долго такой гулянки не выдерживали и в конце концов уползали — посиневшие, измученные, забывая часто здесь свои узелки и торбы. Бывали силачи, которые по месяцу могли вытянуть, но и те рано или поздно пресыщались и рады были оставить хозяина.

Хозяин же, подбадривая собутыльников, выпивал за раз по ковшу — а таких ковшей в день у него было три раза по шесть, отчего и шептались некоторые, что Безумец прочно связан с самим чертом — ведь хоть бы что было ему от водки!

А всякой закуски к его знаменитой фляге было немерено: Пьяница, ставший верным слугой отцу, развел уже здесь огород и вдосталь заготовил капусты и репы, и сельдерея с петрушкой. Не удивились тому сыновья, что уже с весны буйно росло все это на Пьяницевых грядках. Врыты были в землю бочки с солеными огурцами, и любо-дорого было пьянчугам хрустеть такой закуской и запивать водку холодным рассолом. А еще Пьяница ставил силки на уток и заготовлял дичь во множестве; сразу на нескольких вертелах жарились утиные тушки. И еще ловил он рыбу сетями и мерёжами. Гости так ухрюкивались, что часто даже не в силах были заползти в избу, валились к ночи прямо на землю и спали беспробудно, не замечая ночного холода.

Вились на отцовском холме, словно мухи, вместе с мужичками и гулящие бабенки, которые не прочь были даже перед гостившими у отца сыновьями задрать юбки. Пьяница и их напаивал до беспамятства. По ночам повсюду: в горнице, на сеновале, под яблонями слышались храп и сопение. Кого-то выворачивало наизнанку в кустах, кто-то стонал, переев, — обычное дело! Вновь, как и прежде, слышали школяры по ночам и сладостные женские всхлипы — то их батька ворочался с потаскухами на овчине.

Наконец Лисенок, которого все то время Пьяница усердно напаивал, спохватился и протрезвел. Душной ночью он разбудил ребятишек.

Отдохнувшая лошадка была уже им запряжена. Протирая глаза, шатаясь спросонок, икая от переедания, переступали школяры сонных псов. Те, узнавая их, не поднимали тревогу и вновь успокаивали на лапах умные головы.

Провинившийся Лисенок не смел на своих дочек и глаз поднять: посадив всех, погнал с холма телегу! Неусыпный Пьяница заметил их поспешное бегство и катился еще какое-то время за беглецами, пытаясь еще поднести вознице «на посошок» — но все же отстал.

Вернувшись к матерям, школяры нашли изменившейся свою малую родину! Повсюду им встречались чужие люди, во многих дворах пищали младенцы, а топоры новых переселенцев без устали тесали новые срубы. Избы уже не могли уместиться на холме и строились внизу, вдоль дороги.

Бесхозную школу той зимой поселенцы разобрали себе на пристройки. Землянки, в которых жили Валентина с Агриппой-затворницей, совсем обвалились. С горечью убедились Строитель с Книжником в том, что еще больше заболела их мать. Всю прошедшую зиму ожидала она, когда сойдет снег — так не терпелось ей вновь уходить к дорожным перекресткам! И летом редко теперь она появлялась в селении. С утра до вечера стояла на дорожных обочинах, всматриваясь в лица проходящих и проезжающих — но ни с одного, ни старого, ни молодого лица ответно не взглянули на нее глаза ангела.

Возвращалась Валентина глубокими вечерами. Ночью Книжник с братом слышали ее тихие молитвы. Были они предоставлены сами себе, сердобольные Наталья с Марией кормили их вместе со своими сыновьями.

Все оставшееся лето ребятишки провели весело и шумно: носились гурьбой, купались, играли в «городки» и пятнашки. Майка и Зойка были постоянно вместе с Безумцевыми сыновьями. Один лишь Книжник все то время просидел под яблонями на своем излюбленном месте, поглядывая с края холма на дорогу, по которой уходила ранним утром его несчастная мать.

С тоской ожидали школяры неминуемого возвращения. И вот настал черный день, Лисенок запряг лошадку, и телега побежала обратно к областному центру. Проезжая мимо Безумцева холма, Лисенок нещадно подхлестывал кобылку. Дымил там костер, и надрывалась гармоника, но все обошлось — никто не загородил им путь.

Однако каждый год с тех пор на дороге ожидал Пьяница возвращения братьев, и не было случая, чтобы пропускал он мимо телегу! Днем ли, ночью, но обязательно выныривал, брал лошадь под узцы и вел ее на отцовский холм. Отощавшие за зиму ученики и Зойка с Майкой набрасывались на еду и, насытившись, затем отдыхали в саду, под деревьями, в пряном сене, зарываясь в него и прислушиваясь к довольному бурчанию своих животов. Низкие яблони опускали к ним свои ветви. Всхрапывала кобылка, насыщаясь сочной травой Безумцева сада. Отец иногда принимался реветь гармоникой — нравилось Безумцу извлекать дикие звуки, от которых впору было затыкать уши.