Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного - Наталья Павлищева

Роксолана дала себе слово больше не рожать. Шестеро детей, четверо из них живы и здоровы, Абдулла умер от чумы, Джихангир изуродован. Достаточно. Сулейман не возражал.

– Повелитель, вы снова в поход?

Хуррем с трудом приходила в себя от горя из-за рождения больного сына. Чтобы как-то вытащить ее из этого состояния, Сулейман вдруг пригласил:

– Хочешь со мной?

Роксолана не поверила своим ушам.

– А можно?!

– Не до конца, но часть пути можно.

– Когда?

Он улыбнулся:

– Скоро.

– А детей?

– И гарем? Как только император Карл и его воины узнают, что со мной весь гарем, война будет закончена.

– Испугается? – Роксолана понимала, что Сулейман шутит, и постаралась шутку поддержать. Тот покачал головой:

– Не угадала, оставят Вену и бросятся штурмовать гарем. Нет, детей не бери.

– Но Джихангир совсем маленький… Я еще кормлю его.

– Хорошо, только Джихангира. И только до Эдирны.

Роксолана возражать не стала, но не потому, что отступила, просто решила, что сумеет уговорить султана изменить решение. Лучше сначала согласиться и постепенно убедить в своем. Тайно приказала собирать всех детей, забыв, что в гареме тайн не бывает.

Султану немедленно донесли о самоволии Хасеки, он приказал привести ее к себе.

– Ты не желаешь ехать со мной?

– Очень хочу, Повелитель!

– Тогда почему поступаешь не так, как сказано?

Роксолана, уже понявшая, что он имеет в виду, потупила голову:

– Я надеялась, что вы передумаете. Мехмед был бы так рад…

– Мехмеда и Селима я не взял бы ни в коем случае. Они уже прошли обрезание, имеют право участвовать в походе рядом со мной, ты хоть понимаешь, что это значит? Только Джихангир, если вообще хочешь ехать.

– Да, Повелитель.

– Ты не обещала сыновьям взять их с собой?

– Нет.

– Хорошо, чтобы не было обид.

Стамбул возмутился, не говоря уже о гареме: эта колдунья даже в поход с султаном отправилась! Чего же ждать от таких походов? Все словно забыли, что во время последнего, неудачного, на Вену Хуррем сидела дома в гареме, а когда-то султаны всюду возили с собой жен и наложниц.

В гареме зря страдали, Роксолане не удалось уехать дальше Эдирны, все же для маленького больного Джихангира такое путешествие было слишком тяжелым. Да и у самой Роксоланы сердце изболелось за остальных малышей, оставленных дома.

Еще когда султан только собирался в поход, к нему со слезами на глазах пришел Мехмед. Мальчик очень старался, чтобы эти невольные слезы обиды не заметил никто, он держался до самой отцовской комнаты, степенно пожелал Повелителю успеха в предстоящем походе, сказал, что не сомневается в блестящей победе… Но когда разговор зашел о главном – кто именно идет в поход с султаном, – Мехмед не выдержал, все же ему шел только одиннадцатый год…

Губы и голос предательски дрогнули:

– Отец, позвольте и мне поехать с вами. Я хорошо держусь в седле и не создам вам лишних хлопот.

Сулейман оценил выдержку ребенка, посадил рядом с собой на диван, показал большую карту, лежащую на столе:

– Посмотри, Мехмед. Стамбул вот здесь. Мы идем сюда, здесь нас ждет король Фердинанд вместе со своим братом королем Испании. Где мы с ними встретимся, никто не знает, но не в этом дело. Видишь, как это далеко от Стамбула? Мустафа вот здесь. Он пока в Конье, это тоже не близко. Остальные братья совсем маленькие. Я намерен оставить тебя дома.

– Править?! – невольно ахнул мальчик.

– Править? Нет, пока рано, но как наследника престола. Пока меня не будет, вы с Мустафой будете олицетворять мою власть – он на юге, ты в столице. Ты меня понял?

– Да, – прошептал Мехмед, хотя не понял ничего. Отец это уловил и серьезно продолжил:

– Мехмед, когда умер твой дед, а мой отец султан Селим, я находился в Манисе, и в Стамбуле никого не было. Две недели, пока из Чорлу до Манисы доскакал гонец, пока я получил известие и примчался в Стамбул, империя была без власти. Даже если ты пока ничего не можешь, потому что мал, ты наследник, и твое присутствие в Стамбуле является залогом крепкой власти султана. Теперь понял?

– Теперь да.

Сулейман чуть улыбнулся, заметив, как приосанился малыш. Оказаться на десятом году жизни залогом крепкой власти в Османской империи чего-то стоило. Вообще-то, султан не собирался говорить всего этого сыну, он сам только сейчас задумался о том, что оставляет (и не в первый раз) свою столицу во власти случая. Конечно, его власть в империи крепка, так крепка, что и беспокоиться не стоит. Пока не стоит…

– Мехмед, но я не желаю, чтобы этот разговор стал поводом для пересудов. Ты все понял и не станешь болтать об этом в гареме и даже со своими наставниками.

– И даже учителю Бирги Атаулле не говорить?

– Лучше никому. Учись, каждое наше слово должно быть много раз взвешено, прежде чем будет произнесено. Не потому что оно умно или нет, а потому что от этого слова многое зависит. Тот, кто ответственен за многих людей, не имеет права говорить лишнего.

Мальчик молча кивнул. Он вдруг почувствовал такой груз ответственности, что немного испугался.

Сулейман собрался успокоить сына, но тот опередил:

– Я никому ничего не скажу, отец. – И тут же не выдержал. – А мама знает?

– Мама возьмет с собой только Джихангира и поедет лишь до Эдирны, мы так договорились. С тобой остаются младшие братья и сестра. Справишься?

Мехмед серьезно кивнул:

– Да, Повелитель.

С чем именно справится, поинтересоваться даже в голову не пришло, но ребенок твердо знал, что оправдает доверие отца, в чем бы то ни состояло.

– Я знал, что младших можно оставить на твое попечение.

Сулейман старательно сдерживал улыбку, представляя, как примется воспитывать малышей Мехмед, стоит только отцу покинуть Стамбул. Селиму не слишком хорошо давался итальянский, а Баязид не очень любил вычисления. Теперь можно не сомневаться, что к концу похода количество слов, выученных Селимом, увеличится вдвое, а Баязид перестанет, наконец, загибать пальцы, считая до десяти. Облеченный отцовским доверием Мехмед вымуштрует их так, чтобы было не стыдно показать султану. Только вот как быть с Михримах? Сестра вовсе не считала Мехмеда ни старшим (разница между ними не так уж велика), ни более умным, к тому же учились они вместе, такую не воспитаешь.

Роксолана, выслушав рассказ сначала сына, который не вытерпел и поведал матери (отец ведь так и не запретил этого делать) потрясающую новость о своей ответственности и поручении Повелителя, а потом самого султана, быстро нашла выход:

– Сулейман, позволь, я сама дам поручение Михримах? Валиде больна, я поручу ей заботиться о бабушке. Пока нас не будет.