Человек-дельфин - Жак Майоль

а) Коидзодо, или какидо, — наиболее простой, практикуемый самыми молодыми ама, ученицами, а также старыми женщинами. Погружение коидзодо не требует использования лодки и происходит прямо с берега в местах ловли рыбы, поэтому не превышает 4–5 м. Женщина тащит за собой поплавок с сеткой, в которую кладется добыча и к которому привязана веревка, чтобы он не уплыл. Время погружения короткое — от 15 до 20 сек.

б) Накаидзодо, или фунадо, — тип погружения, разработанный уже более тщательно, им пользуются девушки, занимавшиеся коидзодо в течение нескольких лет, их возраст колеблется между 17 и 20 годами, и работают они в группе из 10–15 человек с лодки, ведомой двумя ловцами. На этих последних лежит также роль наблюдателей за безопасностью ама-ныряльщиц. Апноэ накаидзодо составляет от 30 до 45 сек. Погружения уже более глубоки и достигают 6–8 м. Каждая девушка уходит с лодки с буем-поплавком, который служит ей и вместилищем добычи. Когда холод становится чувствительным, ныряльщицы возвращаются на пляж, где хороший костер согревает их для последующих серий апноэ.

в) Оидзодо — в эту категорию входят те, кого мы называем настоящими профессионалами. Их возраст колеблется от 20 до 50 лет. Они полностью овладели техникой апноэ и погружаются до 25–30 м. Для экономии сил и запаса кислорода систематически применяются грузы или пояса с балластом и блоки для подъема. И этот способ также достаточно древний, о нем упоминается в текстах, датированных XI в. Описание погружений оидзодо на острове Хекура показывает, до какой степени этот метод был усовершенствован. До 1974 г. ныряльщицы острова Хекура действительно походили на сирен, так как по традиции погружались обнаженными. Молодая девушка отвозилась на место погружения в индивидуальной лодке мужем или родственником. Ама острова Хекура, таким образом, ничего не имела из одежды, если не считать веревочного пояса с кайганом, напоминающим поросячье копытце, который служил ей для выкорчевывания ракушек устриц из скал. В зависимости от региона ама входила в воду вниз головой либо ногами, держа в руках 10–15 килограммовый груз или балласт в виде маленьких свинцовых брусков, закрепленных на веревочном поясе, очень похожем на наши современные пояса для погружения. В обоих случаях ама привязывалась к лодке длинной веревкой, самой настоящей пуповиной, пропущенной через закрепленный на борту блок. Достигнув дна, женщина снимала балласт, который сразу же вытягивался на поверхность ее товарищем, и быстро приступала к сбору; в нужный момент она дергала за веревку, и человек в лодке как можно быстрее буквально вырывал ее из воды. Сегодняшняя техника не изменилась, разве что ама надевают изотермический комбинезон и ласты. Время апноэ колеблется от 45 до 60 сек, но может достигать в случае необходимости двух минут. Таким образом, ама-оидзодо совершает в среднем 50 погружений утром, за которыми следуют еще 50 полуденных. Между этими погружениями она отдыхает лежа, делая гипервентиляцию легких, которая сопровождается долгим свистом, слышимым издалека. На лодке установлена своего рода жаровня, около которой ныряльщица согревается и пьет горячий чай, когда уже действительно становится холодно. Существуют, разумеется, многочисленные частности, свойственные географическим зонам, в особенности в том, что касается одежды. Если раньше ама ныряли обнаженными, то сейчас они носят хлопчатобумажную рубашку или неопреновый костюм. Однако в целом применяемые методы, выработанные веками интенсивных погружений, идентичны как в провинции Хима, где наибольшая концентрация ама, так и на полуострове Идзу.

Новая техника погружения со сжатым воздухом, изотермическими костюмами, ластами и прочими ухищрениями, позволяющими любому сухопутному маскироваться под морское млекопитающее, сводит к минимуму этот благородный и здоровый вид деятельности людей, издревле живущих дарами моря. Постепенно ама становятся частью местного туристского колорита. На Хекурс довольно часто какая-нибудь из них соглашается погрузиться обнаженной, что является пикантной подробностью для фотографов и аттракционом для туристов. Единственной уступкой прогрессу осталось применение очков, впервые вырезанных из бамбука сотню лет назад. В остальном же отсутствие техники устанавливало естественное экологическое равновесие между ныряльщицей, ограниченной средствами сбора, и подводной флорой и фауной.

Ловцы-итомены

В 1970–1971 гг., когда я был в Японии, тренируясь для спортивных рекордов на 75, 76 и 80 м (этот последний не был утвержден по техническим причинам), все мы говорили о необычайных ловцах-апноистах — итоменах. О них рассказывали как о жестоких, агрессивных индивидуумах, живших сектами, которые практиковали любые возможные ремесла. Короче: “Держись от них подальше!” Тем сильнее было мое удивление и даже разочарование при первой встрече с представителями этого вида “обособленных людей” в Окинаве и на острове Исигаки. Сначала действительно я и моя подруга нашли их довольно мрачными. Через несколько дней мы узнали, чем это объясняется. Дело в том, что ловец-итомен чрезвычайно горд, и это проявляется в настоящем женоненавистничестве. Итомены не терпят присутствия женщины на борту, кто бы она ни была, так как женщина, утверждают они, неизбежно создает проблемы независимо от ее воли. Поэтому моей спутнице самым категоричным образом было запрещено подниматься на борт лодки, где я находился с итоменами. Конечно, встречался я далеко не со всеми и не видел их всех за работой, но те, с которыми я погружался в воды Окинавы или Исигаки, не произвели на меня особого впечатления, и их имена память не сохранила. В этих регионах ныряльщики-итомены практикуют систему подводной рыбной ловли широкими сетями, которые подвешены на поверхности к буям и разворачиваются под водой наподобие шатра. Часть пловцов и ныряльщиков, таща за собой лини, к которым привязаны всевозможные шумящие предметы, располагается полукругом, спугивая косяки рыб, наблюдая за ними все через те же традиционные деревянные очки и загоняя их в направлении сети. Так выглядит эта прекрасно слаженная коллективная работа тридцати отдельных человек. Когда рыба поймана, сети складываются вручную водолазами и вместе с завернутой в них рыбой поднимаются на поверхность, В море или у себя дома ловец-итомен полновластный хозяин. Жители цивилизованных стран и особенно феминистки, вероятно, не испытают большой симпатии к этим “орлам моря”, которые презирают женщин до такой степени, что продают продукты рыбной ловли собственным женам.

Иные страны, иные нравы!

Баджао

Между морями Южно-Китайским, Сулу и Сулавеси, к юго-востоку от азиатского побережья, на юг от Тайваня и на север от Калимантана простираются “чётки” из 7100 островов, из которых 90 % необитаемы, а 60 % не имеют даже названия. Это фантастическое скопление маленьких тропических райских кущ, открытых мною несколько лет назад, в те времена, когда я возвращался из Японии, образует Филиппины: смешение культур, религий и языков (там насчитывается 80 различных диалектов), где такие современные города, как Манила или азиатский Майами, находятся на расстоянии ружейного выстрела от самых заброшенных и одиноких регионов на Земле, где обитают на деревьях и в гротах едва ли не самые первобытные из известных существ. Нужны годы, чтобы глубоко исследовать эту область земного шара, и я рассчитываю, что скоро вернусь туда.

Наиболее сильное воспоминание об этих местах связано с моими погружениями вместе с баджао — последними настоящими бродягами, “кочевниками моря”, людьми свободными, поэтами. Благодаря двум моим друзьям — Рикардо Палома, вице-президенту регионального отдела компании “Филиппин эйрлайнз”, и Майклу Джонсу, музыканту и поэту, директору большой организации ныряльщиков “Сэквесты” в Маниле, — я смог встретить несколько семей баджао, и в частности старого морского волка, чьи советы помогли мне достичь моих знаменитых 100 м. Мы находились на борту восхитительной яхты Майкла “М. И. Изабелла”, переделанной в отличную платформу для погружений, и плавали в широком коридоре на юг от большого острова Миндоро. Местом, выбранным нами для погружений, был еще девственный атолл Апо: кристально прозрачные воды, изобилие морской фауны — уголок действительно исключительный. Несколько лодок с живущими на них баджао отваживались плавать рядом, обычно они промышляли гораздо дальше к югу, в море и в архипелаге Сулу. Майкл много рассказывал мне об этом маленьком народе моряков и рыбаков, народе гордом, полном достоинства, до крайности сектантском, живущем веками как “над”, так и “под” водой, но всегда за бортом общества.

В большей части баджао — мусульмане. Говорят они на различных диалектах. Если они не погружаются, значит, находятся на борту своих лодок или в деревнях, расположенных в лагунах, в домах на сваях, словом, вся их жизнь проходит целиком на фоне моря. Большинство из них начинает плавать и нырять гораздо раньше, чем научится ходить, совершенно так же, как известные “дети воды” великой реки Меконг недалеко от Бангкока. В основном дети баджао, особенно мальчики, не имеют возможности ходить в школу. Их школа — Природа и Море, их учителя — их родители. У них врожденное чувство клана, и особенно семьи. Они действительно морские кочевники, но не передвигаются поодиночке: вся семья плывет одновременно, подчиняясь ветрам и течениям этой обширной и живописной области, которой являются моря Сулавеси и Сулу с бесчисленными гостеприимными островками. Одна из таких семей прибыла в прекрасный апрельский день, полный солнца и зеркального моря, к нашему кораблю, стоящему на якоре среди коралловых рифов, окаймляющих атолл Апо. Лодка, которая, должно быть, была длиной с десяток метров, имела двойной балансир. Несмотря на более чем скромное водоизмещение и крохотную жилую площадь, там царил такой беспорядок, что можно было подумать, что мы очутились в уголке местного рынка: большие камышовые корзины с провиантом; рыба, развешанная для сушки на шпагатах, натянутых на центральной мачте, парус которой был сложен здесь же; еще живые черепахи, перевернутые навзничь; клетки с курами, скрытые в тени импровизированной крыши из банановых листьев, и при этом еще оставался маленький пятачок, где свободно разгуливали петухи. Под крышей центральной кабины, напоминавшей скорее соломенный шалаш, среди дыма маленькой жаровни и приятных запахов приготовляемой пищи беспорядочно метались полуголые члены всех возрастов этой многочисленной фамилии. Именно там, на этой лодке, я встретил старого Педро Агинальдо. Педро был не только отцом клана и семьи, но также самым опытным ныряльщиком своей области. Чтобы достичь больших глубин, скажем 30 м, Педро пользовался, как и все баджао, плоским камнем, весящим около 8 кг, вырезанным в форме плавника с двумя большими дырами, чтобы иметь возможность просовывать в них пальцы и регулировать угол погружения, изменяя его наклон. Таким образом можно замедлять или ускорять погружение. Достигнув дна, ныряльщик приступает к работе, а затем его вместе с камнем вытягивает за веревку в лодку помощник. Эта элементарная схема нашла себе место на всех широтах, она же вызвала к жизни и мою систему тормозного балласта и шара для ускоренного подъема. Свое первое погружение Педро совершил в 7 лет и продолжает до сих пор, несмотря на свои 80. И хотя его кожа покрыта морщинами от солнца и морской соли, выглядит он отлично, я дал бы ему максимум 60. Секрет его хорошей формы, как он мне позже поведал после нашего совместного погружения на 20 м, был чеснок. Весь день он буквально пожирал его огромными порциями (у него были все зубы). С тех пор я последовал его совету и тоже начал есть много сырого чеснока, особенно по возвращении в Италию и на остров Эльба для тренировок к погружению на 100 м. К большому удивлению всех моих “суб” (подводников), в течение нескольких недель мое время нахождения в апноэ значительно улучшилось. Совпадение? Не думаю. Прямой эффект воздействия чеснока на бронхи и легкие известен с древности; чеснок рекомендуют астматикам и туберкулезникам — словом, чудо, а не средство. Он использовался даже для лечения некоторых кишечных заболеваний. На Востоке, когда во время знойного лета повышается влажность, несколько съеденных зубцов способны поддержать организм в хорошем состоянии. Египтяне при строительстве своих пирамид уничтожали его в огромном количестве по тем же причинам. А не считается разве, что секрет бархатистой, нежной, как фарфор, кожи прекраснейших китайских женщин кроется в разумном употреблении чеснока и растительного масла? Чеснок, по-видимому, эффективен и при переохлаждении тела, головных болях, катарах дыхательных путей. Логично предположить, что он может стимулировать, например, участие некоторых резервных легочных альвеол, которые обычно не функционируют полностью, что объяснило бы увеличение времени апноэ.