Геворг Марзпетуни - Григор Тер-Ованисян

— Нет. Как может подняться туда женщина? Караульные стрелки и те еле карабкаются по этим проходам.

Мы взобрались, как серны. Окрестности Гардмана оттуда видны как на ладони. Долина, река, горы — все было перед нами. Всюду стояли толпы народа. Посмотрев на мост, я увидела передовой отряд конницы, который мчался как ураган, распустив белое знамя. За ним следовал государь, окруженный телохранителями. Его блестящее оружие, сверкая на солнце, казалось, рассыпало вокруг искры… Государь был на белом коне, покрытом золотой броней, в золотых доспехах и таком же шлеме, над которым возвышался орел, увенчанный белоснежным пером. За царем ехал мой отец с гардманскими всадниками, затем князь Сисакян, агванский сепух, гугарский бдешх[10], князья могские, арцрунские, владетели Арцаха и Хачена и множество других. Затем следовали царские и княжеские отряды, придворные, столичные и сепухские полки и, наконец, бесчисленные толпы народа, собравшиеся со всех окрестностей.

Когда передовой отряд конницы подъехал к крепости и трубы возвестили о прибытии государя, Гардман со всеми князьями, войском и толпами народа исчез из моих глаз. Мой быстрый, ненасытный взгляд видел только его, моего жениха и любимого государя. Отряд телохранителей, подъехав к крепостным воротам, выстроился по обе стороны. Государь проехал вперед. Его прекрасный конь, гордый своим всадником, выступал с особенной торжественностью, оглашая воздух громким ржанием. Братья мои с приближенными встретили государя у главных крепостных ворот, а мать моя, окруженная знатью Гардмана, приняла его у входа в замок.

Если бы в эту минуту я не была уверена, что вскоре должна приобщиться к этому ослепительному блеску, если бы я не знала, что мне принадлежит тот, к кому все стремились приблизиться, чей взгляд все ловили, то, чувствуя себя далеко от него, пленницей на башне, я бросилась бы вниз с этой высоты. Но когда я вспомнила, что он — мой, что повелитель этого огромного войска и народа — мой будущий супруг, что когда-то отвергнутые мной князья с бесконечным почтением и подобострастием склоняются перед ним, от ликования мое сердце готово было вырваться из груди. Если бы оно было у меня в руках в ту минуту, поверь, моя добрая Седа, я бросила бы его к ногам моего героя…

9. О том, как открылась неверность

Царица прервала свой рассказ, желая немного успокоиться, и продолжала с оживлением:

— Да, Седа, ты права. Вспоминая радостные картины прошлого, можно на время забыть горести настоящего. Как мне дорого это прошлое… Я вспоминаю счастливую минуту, когда предстала перед государем. Он сидел в большом зале замка, окружённый придворными и князьями. Все ждали меня. Как только мы с отцом показались в дверях, государь направился ко мне и почтительно меня приветствовал. Я вспыхнула. Как ясно запомнилась мне эта минута… Отец соединил наши руки и сказал: «Вот, государь, моя дочь и твоя невеста…»

Государь, радостно улыбаясь, взял мою руку, нежно ее поцеловал и повел меня к трону, около которого стояло покрытое пурпуром кресло. «Представляю вам, князья, вашу будущую царицу», — торжественным голосом сказал государь, и все в один голос воскликнули: «Да здравствует царь! Да здравствует царица!» Затем все князья подошли ко мне и приветствовали меня в порядке старшинства. Здесь были, Седа, все отвергнутые мною когда-то князья-женихи. О, как хотелось мне тогда быть единственной красавицей в мире, чтобы все восхищались мною и говорили, что армянский царь выбрал себе достойную невесту!

— Ты была прекрасна, как херувим.

— Я радовалась, что достойна своего жениха.

— Да, он говорил потом князю Марзпетуни, что считает себя счастливым, так как ты превосходишь красотой жену Абаса. «Князь Абхазии, — говорил царь, — не может больше похваляться, что его дочь — единственное украшение армянского двора».

Во время венчания епископ взял мою руку и вложил ее в руку государя. Я подняла глаза и посмотрела на него. О, каким величественным показался он мне в эту минуту, как возвеличена была я сама… «Вот наконец осуществились мои мечты, и я счастлива», — думала я, и дерзкие мысли носились у меня в голове: «Ашот, железный царь, теперь мой, и никто не сможет отнять его у меня. Мы обвенчаны, союз наш скреплен божественной печатью…» «Что бог сочетал, того человек не разлучит», — сказал епископ. А теперь, Седа, я лишена его. Он уже не мой. Как горько поверить в эту истину… А ведь бог нас соединил… Кто же разлучил нас? Как это случилось? Говори, Седа, ты же все знаешь…

— Я и так уже многое сказала, милая царица.

— Нет, ты не рассказала мне, как началось наше несчастье. Почему из потухших искр разгорелось новое пламя?

— Причиной оказался опять наш враг.

— Кто же?

— Юсуф.

— Каким образом?

— Ты помнишь, в день вашей свадьбы он прислал царю много дорогих подарков?

— Царскую корону, меч, осыпанный драгоценными камнями, арабских коней в золотой броне и много других драгоценных подарков.

— И большой отряд арабской конницы, предназначенный для царского войска.

— Зачем он это сделал?

— Говорили, что Юсуф намерен восстать против халифа, чтобы единолично править Персией. Армянский царь тогда был в силе. Греческий император вступил с ним в союз, армянские князья объединились вокруг его престола. Он примирился даже с Гагиком Арцруни, а его единственный враг, Ашот Деспот, окончательно побежденный, бежал в Двин. Вот почему Юсуф старался снискать дружбу царя. Ваша свадьба была удобным предлогом. Своими богатыми дарами Юсуф покорил сердце царя. Но за всем этим скрывался тайный умысел. Арабский востикан не мог, конечно, желать удачи армянскому царю. Он искал его дружбы только потому, что царь был силен. Конница, которую Юсуф послал царю, оказалась причиной большого несчастья.

Царь после свадебных торжеств решил двинуться на Двин и изгнать оттуда Ашота Деспота. Если ты помнишь, этому не противился и князь Саак. Они собрали большое войско, объединив царские полки с гардманскими отрядами и конницей Юсуфа. С этими силами царь двинулся на Двин. Католикос был против этой войны, считая ее братоубийственной. Он пытался предотвратить бедствие. Но его старания примирить противников ни к чему не привели. Царь, полагаясь на свои силы и подстрекаемый, говорят, твоим братом Григором, начал войну. В самый разгар боя конница Юсуфа бежала с поля битвы. Эта внезапная измена привела в смятение царские войска, и они потерпели жестокое поражение. Коварство Юсуфа было причиной того, что царь стал готовиться к новой войне. Он вызвал на помощь войска абхазского князя и, соединившись с ними, намеревался дать грозный бой противнику. К счастью, католикосу удалось мольбами и увещеваниями примирить врагов.

— Все это мне известно. Но какое это имеет отношение к моим несчастьям?

— Очень большое. Эта неудачная битва была прямой причиной того, что наместник Утика, князь Мовсес, восстал против царя. Царь и князь Саак отправились в Утик подавлять восстание.

— И подавили его. Царь в бою снес мечом голову Мовсесу.

— Да, но на место восставшего Мовсеса он назначил наместником Утика Цлик-Амрама.

— Цлик-Амрама? Значит, вот откуда все началось?

Царица взволнованно приподнялась и, выпрямившись, села на постели, устремив глаза на кормилицу. Седа молчала. Она, видимо, боялась продолжать, не желая вновь огорчить свою госпожу.

— Что же ты замолчала, Седа?

— Не знаю, о чем и говорить, — ответила кормилица, грустно улыбнувшись.

— Ты сказала, что царь назначил наместником Утика Цлик-Амрама?

— Да.

— Почему именно его, а не другого? Что ты знаешь об этом?

— Царь слышал об Амраме только хорошее.

— Да, он был сильным и могущественным человеком. Недаром его прозвали Цлик[11]. Но какое это имеет значение?

Седа молчала.

— Расскажи, не утаивая, все, что знаешь, — строго приказала царица. Седа не смела ослушаться.

— После того как восстание в Утике было подавлено, брат твой, князь Григор, вернулся в Гардман один, без князя Саака. На вопрос княгини-матери, где князь Севада, Григор ответил, что князь с царем отправились в Еразгаворс навестить царицу. Вскоре твой отец вернулся в Гардман, грустный и удрученный. Княгиня сильно забеспокоилась, думая, что он получил какое-нибудь печальное известие, касающееся тебя. Спросить князя она не решалась. Ты знаешь, что отец твой всегда гневался, когда к нему приставали с расспросами. Два дня он не выходил из замка. На третий день состоялось тайное совещание с матерью-княгиней и братьями. После этого весь дом погрузился в печаль. Это меня чрезвычайно взволновало. Впрочем, княгиня не имела от меня никаких тайн, и вскоре я узнала обо всем. «Моя Саакануйш несчастна», — сказала княгиня. «Почему?» — спросила удивленно я. «Предосторожности, принятые князем, не помогли, — продолжала она сокрушенно. — Князь думал, что, выдав замуж севордскую княжну за Цлик-Амрама, он вычеркнет из сердца государя воспоминания о прошлой любви. Но он жестоко ошибся. Искры любви разгораются и грозят превратиться в пламя». — «Каким образом?» — испуганно спросила я. «Покорив мятежника Мовсеса, царь спустился в Севордское ущелье, чтобы дать отдых войскам. Там его встретил Цлик-Амрам с севордскими князьями и пригласил в свою крепость Тавуш. Севада, предчувствуя несчастье, сделал все, чтобы царь не принял этого приглашения, но его усилия были тщетны. Царь, до этого дня торопившийся выполнить обещание, данное царице, и вернуться в назначенный срок в Еразгаворс, охотно принял приглашение Цлик-Амрама и поехал в Тавуш». — «Что же дальше?» — спросила я. «Князь присоединился к нему, — продолжала княгиня, — и вот что он рассказал: «Там, говорит, жила бывшая возлюбленная царя, жена Цлик-Амрама. Она встретила государя у крепостных ворот. Княгиня так похорошела, была так прекрасна, что на нее нельзя было смотреть без восхищения. Я видел, как при встрече с царем она вздрогнула и покраснела. Могло казаться, что она оробела перед государем, но мне все было ясно. От моих зорких глаз, — сказал князь Севада, — не скрылось и волнение государя. Жена Амрама в ту минуту была так хороша, что меня не удивило бы, если бы царь обнял ее. Я видел, как в их глазах вспыхнули искры прежней любви. Их взгляды незаметно для присутствующих сказали друг другу многое. Но царь сдержал себя и больше ни разу не посмотрел на княгиню. Цлик-Амрам, видимо, был недоволен, что жена его не привлекает внимание государя. Однако скоро мои предчувствия сбылись. Государь, который намеревался наместником Утика назначить моего сына Григора, вдруг решил передать эту должность Цлик-Амраму. Я не противился, видя, что молчаливый взгляд прекрасной княгини убедительнее, чем все мое красноречие. На следующее утро царь подписал грамоту о «княжестве Утика», назначив Амрама своим наместником. Княгиня пришла лично благодарить государя. Пришла во всеоружии своих чар и своей красоты. Что касается Цлик-Амрама, он от радости готов был целовать царю руки. В тот же день вечером я напомнил государю обещание, которое он дал царице — возвратиться в Еразгаворс, — и был удивлен, когда он объявил, что желает провести в Тавуше еще два дня, чтобы дать распоряжения и указания Цлик-Амраму. Я больше не мог оставаться там, — сказал мне князь, — и быть свидетелем того, как возрождается старая любовь. Я вернулся сюда, потому что у меня не было сил ехать в Еразгаворс. Какими глазами я посмотрел бы в глаза дочери и как объяснил бы ей пребывание царя в крепости Тавуш?»