Фараон - Дмитрий Викторович Распопов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
***
Несколько дней в пути, немного сблизили нас с Усерамоном, который под маской спокойного, услужливого человека, пытался разузнать у меня о прошлом, будущем, а также о делах богов. Разумеется, я вежливо ему говорил, что это не его дело, лишь изредка, подогревая его интерес к себе, якобы случайно оговаривался о делах прошлых столетий и даже тысячелетий, словно для меня это всё происходило только вчера. Я видел, что он уходил, уточнял некоторые моменты к писцам и другим своим служащим, всюду сопровождавшим нас и каждый раз возвращался задумчивым.
Особенно меня рассмешил один случай, когда я опять, якобы проболтался и рассказал ему, почему Бастет по моему мнению, отправила меня сюда.
— Она была зла на меня, за то, что я сломал лодку отца, — смущённо признался я ему, — когда он плыл по небосводу, я отвлёк его и мы врезались в пороги. Лодка конечно же затонула и наверно час потребовался, чтобы извлечь её со дна.
— Так что извиняюсь, — я развёл руками, — если я лишил вас ненадолго днём света от солнца. Признаю, вина была полностью моя.
У Усерамона отвисла челюсть, он бросился к писцам и вернулся спустя минут двадцать, потрясая свитком.
— Солнце на час перестало светить сто лет назад! — возбуждённо показывал он мне записи, — ты говоришь правду!
— Конечно, — я про себя хмыкнул, так как специально говорил о солнечном затмении, ведь по-любому такие случались и в древности, — какой мне смысл врать тебе?
Он стал перечитывать свиток вслух, где описывалось это событие, а я лишь виновато морщился и извинялся.
— Это на многое позволяет открыть глаза, — наконец закивал он головой, — верования наших предков не были ошибочными! Ты сейчас подтвердил это.
— Упс! — я закрыл рот рукой, — я опять похоже проболтался. Мне достанется от отца по возвращении.
— Ах, — сокрушался он, — жаль тебе нельзя ничего рассказывать о загробном мире, это было бы так ценно для нас.
— Да я и так уже тут наболтал на парочку сжиганий заживо, — поморщился я от его слов, — но я же не виноват, что эта драная кошка меня заставила занять чужое тело. Мне будто заняться нечем, кроме как его охранять.
— По прибытии, я обязательно принесу много жертв богине Бастет, — очень серьёзно сказал он, — что послала к нам именно тебя. Ты ответственно подходишь к делу и лучшего хранителя тела моего любимого царя я не мог и пожелать.
— Главное, чтобы Амон думал также, — поморщился я.
За подобными разговорами мы и прибыли в город Бубастис, который уже ожидал прибытие двух царей. Снова играли флейты, странные плечевые полуарфы со струнами, а также систры, ещё более странного вида ударные инструменты, звучавшие для меня как бесконечный звон маленьких металлических тарелочек, без определённой тональности. Как мне тут же объяснил визирь, этот инструмент являлся главным атрибутом власти Бастет, наравне с анхом.
— То-то я думаю, почему мне это не нравится, — сообщил я ему, морщась словно от боли.
— Царь вчера вечером мне сказала, что мы сразу поплывём к храму Бастет, — сказал он, — он находится на острове, так что нам никто там не помешает. Только на обратном пути заночуем в городе.
Я пожал плечами и стал просто смотреть, когда один из кораблей причалит, а вышедший из него важный сановник скажет эту новость народу, а мы тем временем проплыли мимо всего этого, прямо к высившемуся прямо посередине реки острову, огибаемому с двух сторон Нилом.
— Мы сходим здесь, — оповестил меня визирь, — пойдём туда лишь небольшим количеством людей.
— Сейчас, только обую сандалии, — согласился я с ним, пройдя в крытую часть корабля на корме и наклонившись чтобы завязать солдатские сандалии, с которыми не расставался до сих пор, заодно потёр их и ноги соком выжимки от валерианова корня, которые насобирал как раз до отъезда из Мемфиса. Вымыв руки, я вернулся на палубу и как ни в чём не бывало стал ждать когда мы причалим к небольшому пирсу, где нас встречали четыре жреца, с накинутыми на плечи чёрные шкуры пантер, а также в масках кошек. Также всюду, куда только мог я видеть были сотни, тысячи кошек. Они бродили, дрались, занимались любовью, в общем вели обычную жизнь, только в окружении тысяч сородичей.
Настала очередь нашего корабля и к причалу скинули деревянный трап, по которому мы с Усерамоном сошли на берег. Там уже стояла Хатшепсут с четырьмя жрецами, и им возносили почести местные жрецы богини Бастет.
— Мы прибыли выслушать слова богини по одному значимому вопросу, — услышал я её слова, обращённые к жрецам, — именно поэтому проделали такой долгий путь.
— Конечно Твоё величество, — они все ей низко поклонились, — мы готовы принести жертвоприношение и провести ритуал.
Внезапно ближайшая к ним кошка, повела носом, её шерсть встала дыбом и она бросилась ко мне, став лизать ноги и тереться о сандалии мехом, явно учуяв запах валерьянки. Чем ближе я подходил к кошкам, тем больше из них чуяли опьяняющий запах и вот уже через пять минут вокруг меня воцарилось безумие. Кошки дрались, сцеплялись друг с другом, только чтобы добраться и полизать мои ноги. Те же кому это удалось сделать, валялись по траве и дрыгали ногами.
Хатшепсут, визирь, а также жрецы в полном непонимании смотрели на всю эту вакханалию.
— А ну пошли от меня мешки блохастые, — я делал вид, что распинываю кошек, хотя на самом деле, лишь слегка поддевал их носком сандалии, — да видел я её недавно, видел, вашу богиню. Отвалите от меня.
Мои слова слышали все и глаза людей округлялись.
— Проклятые носители блох, ненавижу, — я подошёл вплотную к стоящим жрецам и царю, по-прежнему окружённый сотней кошек, — чуют твари присутствие во мне своей богини.
Рты жрецов открылись.
— Идём в храм, — Хатшепсут не стала им ничего объяснять, но я видел, как её взгляд стал растерянным.
Внутрь мы пошли ограниченным составом, поскольку Хатшепсут явно не хотела, чтобы наш разговор с богиней слышали многие люди. Жрецы выловили несколько кошек, стали их резать, проливая кровь на алтарь и лопоча странные слова-ритуалы, приносить бедных животных в жертву. Довольно странное как по мне выражение почтения к ней, но точно не мне об этом было судить. Через полчаса ритуалов, все четверо стали валяться в ногах у стоящей у дальнего края храма огромной
