Невыдуманные рассказы о невероятном - Ион Деген

Просто так, из любопытства, подстегиваемого скепсисом, профессор заглянул в синагогу выяснить, что там приводит в восторг его знакомых.

Скепсис был в какой-то мере обоснованным. Не потому ли кандидат химических наук поступил в ешиву, что не сумел найти места, соответствующего положению? Профессор вспомнил свой приезд в Израиль.

В аэропорту, заполняя документы, израильский чиновник спросил, какая у него специальность.

– Математик, – ответил профессор. Ему и в голову не пришло, что тупой малообразованный чиновник сможет интерпретировать это по-своему. Но тот смог. И в документах профессора, труды которого были знамениты во всем математическом мире, появилась запись "учитель математики". В течение нескольких месяцев длилось тягостное знакомство профессора с израильским чиновничьим миром, который олицетворял тот первый узколобый чиновник. Кто знает, чем бы завершилось это знакомство, если бы профессор не получил приглашение занять кафедру в одном из американских университетов?

Жена, уставшая от сражений, согласилась немедленно. Но профессор возразил. Не для того он уехал из Советского Союза, чтобы снова оказаться не в своей стране. Чиновники внезапно пробудились. Если человека покупают американцы, значит ему есть цена.

Не потому ли кандидат химических наук стал раввином, что израильские чиновники не сумели определить, стоил ли он чего-нибудь? Но уже во время первой лекции пришлось признаться, что скепсис был неуместен. В течение двадцати трех лет, прожитых в Израиле, у профессора была возможность слушать очень хороших лекторов, в том числе и раввинов. Иврит уже давно не был препятствием для полноценного восприятия. Но такие лекторы, как этот молодой человек, действительно рождаются нечасто. Дело даже не только в манере изложения, в образной речи и богатейшем словарном запасе. Никакая риторика не могла бы произвести такого впечатления, не будь она одухотворена глубокой верой и убежденностью.

Профессор знал, что материал собственных исследований, особенно трудно давшихся, выстраданных, ставших существенным вкладом в науку, он излагал лучше, чем обычный курс топологии.

Освещения темы на каждой лекции рава Бен-Ами были неожиданными. Событие, описанное в Торе, – а профессор в глубине души гордился отличным знанием текста даже в оригинале, – вдруг оказывалось почти незнакомым. Во всяком случае, при прочтении этого текста у профессора никогда не возникало такого видения и таких ассоциаций.

Рав Бен-Ами рассказывал о библейском событии так, словно был его очевидцем. Вот и сейчас, эпизод, когда Эйсав, почитая родителя, решил приготовить Ицхаку самое изысканное блюдо, и для этого целый день охотился на оленя, подвергая свою жизнь опасности, вдруг приобрело неведомый ранее глубокий философский смысл. Сколько раз профессор видел изображение двух скрижалей завета с десятью заповедями! Но только сейчас рав Бен-Ами донес до него глубокий смысл того, что заповедь "Почитай отца твоего…" написана на первой скрижали, еще до запретов "Не убий", "Не прелюбодействуй", "Не укради".

У старого скептика возникли некоторые сомнения и ему захотелось обсудить с равом эту проблему с глазу на глаз. Поэтому, в отличие от многих слушателей, он не стал задавать вопросов, а дождался, пока опустела синагога.

Рав, воплощение любезности, усадил профессора рядом с собой и весь превратился во внимание. Словно пришел к нему старый добрый знакомый. Опытный ученый не клюнул на эту приманку. Но уже потом, вспоминая начало беседы, профессор заметил, что разговаривать с этим молодым человеком было так же интересно, как со своими юными талантливыми коллегами. Не ощущалась разница в возрасте.

– Два положения, уважаемый рав, заставили меня обратиться к вам с вопросом. Во-первых, почему вы считаете, что Эйсав захотел приготовить Ицхаку изысканное блюдо из почтения к родителю, а не из желания получить отцовское благословение? И второй – если я хорошо помню этот текст, там даже не упоминается охота на оленя или опасности, которым подвергался Эйсав.

– Отвечу сперва на второй вопрос. Вы, безусловно, знаете, что существует устная Тора и рабанические источники, написанные на ее основе. Вот откуда сведения об охоте Эйсава. А теперь ответ на первый вопрос. Ицхак попросил Эйсава принести ему пищу. У Эйсава не было никаких сомнений в том, что он получит благословение. Одно лишь желание приготовить отцу самое изысканное блюдо заставило его пойти на охоту.

– Выходит, Эйсав был наказан за добродетель, а Иаков награжден за обман?

– Так может показаться, если читаешь Тору как беллетристику, а не как, скажем, учебник органической химии. Во-первых, не Иаков, а его мать Рывка была автором обмана. Во-вторых, этот обман стал судьбоносным для нашего народа, что, конечно, не делает обман легитимным. Иудаизм не оправдывает обмана даже для достижения святой цели – обмана во благо. И хотя, в-третьих, не Эйсав, а Иаков унаследовал веру отца и деда в единого Творца, а именно это было необходимо для дальнейшего хода истории, он дважды был наказан за обман. Сперва обманут Лаваном, а затем, еще более тяжко, при обстоятельствах, почти подобных тем, при которых Эйсав потерял отцовское благословение.

– Не понимаю.

– Элементарно. Иаков послал любимого сына Иосифа разыскать братьев, пасущих стада. И сын исчез. Иаков поверил солгавшим сыновьям, что Иосифа растерзали звери.

– Да, но ведь, выражаясь шахматным языком, это была многоходовая комбинация. Не будь Иосиф продан в рабство, не стань он затем фактическим правителем Египта, Иаков и его потомство погибли бы от голода в Ханаане. И завершилась бы на этом история еврейского народа.

– Безусловно. Но каково старому Иакову долгие годы пребывать в трауре по любимому сыну, первенцу любимой жены Рахели? Разве это не наказание? Но мнимый грех Иакова, ко всему еще, искупал Иосиф, брошенный в яму, проданный в рабство исмаилитам, страдавший в египетской тюрьме.

– Выходит, дети расплачиваются за грехи родителей?

– В какой-то мере. Вспомните заповедь на скрижали: "Я, Господь Бог твой, Бог ревнитель, карающий за вину отцов до третьего и четвертого рода, тех, которые ненавидят Меня, и творящий милость до тысячных родов любящих Меня и соблюдающих заповеди Мои". Наследники обязаны отдавать долги родителей. Кстати, если я не ошибаюсь, вы не религиозны?

– Вы правы. Я просто верующий.

– Вы стали верующим уже здесь?

– Нет. В Израиль я приехал двадцать три года тому назад. А верю я столько, сколько помню себя. Я родился в семье религиозных евреев. Но даже если бы не это, я мог бы точно указать день, когда моя вера приобрела, если можно так выразиться, материальное основание. Мы жили в подольском местечке Смотрич.

Рав Бен-Ами посмотрел на профессора, как ему показалось, еще внимательнее, чем прежде.

В ту пору мне было восемь или девять лет. Помню, это случилось во время голода. В группе, – в школе тогда еще не было слова "класс", классом называли только общественную формацию, обществоведение мы уже проходили, – так вот в группе я чувствовал себя весьма неуютно. Отца все время тягали в ГПУ и сажали в тюрьму за "золотуху". Сколько нас не обыскивали, золота так и не нашли, потому что его не было. Но ГПУ не унималось.

А в группе соседский мальчик Герш не оставлял меня в покое, называя нэпманским отребьем, кулаком и еще как угодно. Ему-то было хорошо. Его отец Велвл был коммунистом. Мои родители говорили, что до прихода большевиков в нашем местечке не было более отъявленного бездельника, чем этот никчемный человек. Велвл раскулачивал трудолюбивых крестьян в соседних селах. И вообще, как говорили тогда, он был шишкой.

В тот несчастный день все евреи местечка заполнили выложенные булыжником улицы, окружавшие синагогу. Синагога у нас была знаменитая. Мне, ребенку, она вообще представлялась грандиозной. Большое двухэтажное здание. Причем, этажи не нынешние. Высокая крутая двухскатная крыша из оцинкованного железа. Фигурные металлические украшения на углах, у водостоков. А на коньке – шестиконечная звезда.

В тот день евреи толпились вокруг синагоги, но войти в нее не могли: власти приказали разрушить это здание – опиум для народа. В соседнем селе уже разрушили церковь.

Люди стояли, как на похоронах. Пришли и украинцы. И они молчали.

Чины из окружкома партии, из округисполкома и ГПУ уговаривали людей взять привезенные на подводе инструменты и приступить к разрушению. Но не только евреи, даже украинцы не соглашались. Украинцам предложили хлеб. Вы знаете, что значил в ту пору хлеб? Но ни один из них не согласился принять участия в разрушении синагоги. Они говорили, что Бог не простит такого святотатства.

И тогда из толпы вышел наш сосед Велвл, отец моего заклятого врага Герша. Он взял тяжелый колун и полез на крышу. К стене была приставлена лестница, связанная из трех частей. Во всем местечке не оказалось лестницы, достающей до крыши. По скату на четвереньках Велвл дополз до конька и занес над головой колун, чтобы сбить шестиконечную звезду. Колун, вероятно, был Велвлу не по плечу, даже если бы тот стоял на ровной поверхности, а тут – крутой скат. Велвл покатился по крыше вниз, и, увлекая за собой оторвавшийся водосток, плюхнулся на булыжник.