Новеллы - Франко Саккетти

И действительно, верно: когда кто-нибудь говорит, он должен быть уверен в себе и решителен, потому что от страха слова всегда не идут; если же кто не теряется и смел перед верховным первосвященником, то редко, или даже никогда не бывает, чтобы он не говорил смело и перед любым синьором.

Новелла 31

Двое послов из Казентино отправлены к епископу Гвидо Ареццскому; они забывают то, что им поручено сделать и что сказал им епископ, а по возвращении им оказывают большие почести за хорошо исполненное поручение

Если в предыдущей новелле слово или красноречие посла становилось богаче от выпитого вина, то в нынешней новелле я покажу, как двое послов – от выпитого ими хорошего вина почти лишились и той небольшой памяти, которую имели.

Когда епископ Гвидо был синьором Ареццо,[68] в коммунах Казентино выбрали двух послов, чтобы отправить к нему и просить его о некоторых вещах. После того как им наказали, что сказать епископу, однажды поздно вечером им был дан приказ наутро тронуться в путь. Поэтому, вернувшись вечером домой, они уложили свои дорожные сумки, и наутро отправились в предписанное им путешествие. Когда посланцы проехали несколько миль, один из них сказал товарищу: «А ты помнишь поручение, которое нам было дано?»

Товарищ его ответил, что не припоминает его.

Тогда первый сказал: «Ах, а я положился на тебя».

На что второй ответил: «А я на тебя».

После этого они переглянулись между собой, и один из них проговорил: «Хороши же мы! Что нам теперь делать?»

На что товарищ его заметил: «Вот что. Мы скоро приедем к обеду в гостиницу и там сообразим вместе; не может быть, чтобы память к нам не вернулась».

Первый сказал тогда: «Ты прав». И так, продолжая подвигаться вперед и путаться в воспоминаниях, они доехали в третьем часу до гостиницы, где должны были пообедать; но и здесь, думая и передумывая до тех пор, пока не наступило время отправиться к столу, они ничего не могли припомнить.

Когда они пришли к обеду и уселись за стол, им подали отменнейшего вина. Послы, предпочитавшие пить вино, нежели вспоминать о поручении, принялись за осаду бутылок, а там: пей да пей, хлопни да хлопни, – словом, когда кончился обед, они не только не вспомнили того, что им было поручено, но перестали даже понимать, где они находятся, и отправились спать. Проспав порядочно, послы проснулись совершенно одуревшими. Один спрашивает другого: «Ты еще помнишь о нашем деле?»

А второй отвечает ему: «Ничего не знаю; я помню только, что вино у здешнего хозяина лучшее из всех, которые я когда-либо пивал. После обеда я очнулся только теперь; да и сейчас еще едва соображаю, где нахожусь».

Тогда первый подтвердил: «То же самое скажу тебе и я. Ладно! Что же мы теперь будем делать? Что мы скажем?»

Кончилось тем, что один из посланцев сказал: «Переночуем здесь; быть не может, чтобы за ночь мы не припомнили нашего дела (ведь ты знаешь, что ночь проясняет мысль)».

На этом послы и порешили. Они пробыли там весь тот день, мысленно переносясь частенько в Башню виноградных выжимок.[69] Вечером за ужином они усердствовали больше около стекла, чем около дерева,[70] а когда поужинали, то едва понимали друг друга. Затем пошли спать, и всю ночь прохрапели, как свиньи. Утром, когда послы встали, один из них спросил другого: «Что же нам делать?»

Товарищ его отвечал: «Накажи нас бог! Если я этой ночью ничего не припомнил, то не думаю, что припомню когда-либо что-нибудь».

Тогда первый сказал: «Вот-те евангелие, чувствуем мы себя хорошо: я не знаю, в чем тут дело, вино ли это или что другое, но я никогда не спал так крепко, без просыпу, как нынче ночью в этой гостинице».

«Что же это, черт возьми, значит? – сказал другой. – Сядем на коней и поедем с богом; может быть, припомним в чем дело, по дороге».

Так они и отправились, часто спрашивая в пути друг друга: «Что, ты припоминаешь?»

А другой говорит: «Нет, не припоминаю».

– «И я тоже».

Таким образом, прибыли они в Ареццо и направились в гостиницу. «здесь послы неоднократно усаживались в сторонке, подпирая голову руками, но никак не могли ничего припомнить. Один из них сказал тогда в отчаянии: „Пойдем, с богом!“

Товарищ его ответил: «Ах, что же мы скажем, если не знаем, что сказать?»

Первый сказал тогда: «Так же не может оставаться дело».

Положились они на судьбу и пошли к епископу. Придя к нему, они засвидетельствовали ему свое почтенье, и на этом застряли, не будучи в состоянии продолжать. Епископ, человек умный, поднялся, подошел к ним, и, взяв их за руки, сказал: «Добро пожаловать, дети мои! Какие у вас вести?»

Послы переглянулись и сказали друг другу: «Говори ты!» – «Говори ты!» Но никто не говорил. Наконец, один из них решился: «Мессер епископ, мы направлены послами к вашей милости вашими слугами из Казентино. И те, что нас послали, и мы, посланные, мы, люди серые. Дали они нам поручение вечером наспех; так или иначе, либо они не сумели разъяснить нам дело, либо мы не сумели его понять. Просим вас ласково взыскать своей милостью эти коммуны и жителей их… – чтоб меч поразил тех, кто нас послали, да и нас, которые сюда пришли» (последние слова были произнесены, конечно, вполголоса).

Епископ, человек мудрый, положил им руки на плечи и сказал: «Ну, ступайте, и скажите детям моим, что все возможное для блага их я всегда готов сделать. А потому пусть они впредь не расходуются на посылку послов; пусть всякий раз как им что-нибудь понадобится, пишут мне; я отвечу им письменно».

После всего этого, простившись с епископом, послы отъехали.

На обратном пути один из них сказал товарищу: «Ну-ка, как бы с нами при возвращении не случилось того же, что было, когда мы ехали сюда».

На это товарищ заметил: «А что же такое нам нужно помнить?»

Тогда первый возразил: «А все-таки нужно подумать, потому что нам придется сказать то, что мы изложили епископу, и то, что он нам ответил. Ведь если наши казентинцы узнают, что мы забыли их поручение и вернулись к ним наподобие беспамятных, то они не то что никогда не пошлют нас послами, но даже не доверят нам никакой должности».

На это второй, который был похитрее, ответил: «Предоставь подумать об этом мне. Я скажу, что, когда мы рассказали порученное нам епископу, он милостиво изъявил свою полную готовность сделать, что можно, на наше благо и, сверх того, из любви к нам прибавил, чтобы мы всякий раз, когда будет нужда в нем, не беспокоились, а для сокращения расходов просто отправили ему письмо, и прекратили бы посылку послов».

На это первый заметил: «Ты хорошо надумал. Поедем-ка поскорей, чтобы пораньше добраться, знаешь, до того вина».

После этого, пришпорив коней, послы добрались до гостиницы, а когда подъехали к ней и явился слуга, чтобы подержать им стремя, то они не потребовали, чтобы он позвал хозяина, или сообщил им, что сегодня к обеду, но с первого же слова спросили, что сталось с хорошим вином. Слуга ответил на это: «Оно теперь стало лучше, чем было раньше».

И прежде чем тронуться в путь, они нагрузились вторично не меньше, чем в первый раз, а так как в гостинице собралось много питухов из округи, то вина в бочке оставалось только на самом дне и ее пришлось приподнимать. Огорченные этим, приподнялись также и послы и вернулись наконец к пославшим их. запомнив тверже придуманную ими ложь, чем прежнюю правду. Рассказывая о том, какую прекрасную речь они держали перед епископом, они дали понять, что один из них был Туллием,[71] а другой – Квинтилианом.[72] Их очень похвалили, и впредь назначали на разные должности, так что они бывали неоднократно и синдиками, и массаями.[73]

О, как часто случается такое и не с одним лишь мелким людом, а и с людьми побольше их, которых посылают постоянно послами; и как часто бывает с ними, что в порученных им делах они смыслят столько же, сколько султан в делах французских. И они пишут и говорят, что не передыхали ни днем, ни ночью и работали все время усерднейшим образом и что решительно все – дело их рук. Они говорят, что все приспосабливали и во всем принимали участие, между тем проку от них часто бывало столько же, сколько от пня. И те, кем они были посланы, хвалят их и награждают крупнейшими должностями и иными наградами, потому что большинство этих людей уклоняется от истины, в особенности тогда, когда они видят, что из доверия к ним они могут извлечь большую пользу.

Новелла 32

Некий доминиканец, проповедовавший в одной из областей Тосканы в великом посту, видя, что никто не приходит его слушать, находит выход из положения, обещая доказать, что ростовщичество не есть грех, вследствие чего множество людей стекается к нему и оставляет других проповедников

Гораздо лучшую басню, чем казентинские послы, сумел сочинить монах, о котором я расскажу в этой новелле.

Один доминиканец, проповедуя по обычаю в великом посту в различных местах одной из больших областей Тосканы и видя, что к другим проповедникам, как это часто случается, стекается много народа, а к нему почти никто, сказал однажды в среду утром с кафедры: «Синьоры, я уже с давних пор вижу, что все богословы и проповедники заблуждаются в одном, а именно: они проповедуют, что давать взаймы есть ростовщичество и величайший грех и что все, кто ссужает, будут осуждены. Я же, насколько могу понять и насколько изучил дело, убедился, что давать взаймы не есть грех. И для того, чтобы вы не подумали, что я шучу или прибегаю к тонким логическим аргументам, я скажу вам прямо, что в действительности дело обстоит как раз обратно тому, о чем они всегда говорят в проповедях. И чтобы вы не подумали, что я рассказываю вам басни, так как тема эта важная, то в воскресенье утром, если у меня будет время, я скажу по этому поводу проповедь; если же у меня не будет времени, то я скажу ее в другой день, который мне подойдет, так что вы будете довольны и перестанете заблуждаться».