Одна ночь в Венеции - Валерия Вербинина

Посол умолк, скорбно покачав головой, и Амалия поняла, что князь в курсе расследования, которое проводит Папийон, и что ее сына уже считают виновным. Или, по крайней мере, основным подозреваемым. И хотя знала, что ее слова не произведут никакого впечатления, она все же не удержалась – сказала, что Михаил не может быть причастен к этому жуткому преступлению.

Князь покосился на нее, и баронесса чем угодно поклялась бы, что в то мгновение он подумал: «Все матери преступников так говорят».

– Кажется, Михаил Александрович собирается на неделе возвращаться в Петербург? – светским тоном осведомился посол.

Это уже был прямой намек на то, что ее сыну лучше всего уехать, пока подозрения полиции не обратились в уверенность. И на лице князя отразилось неудовольствие, когда Амалия ответила, что Михаил пока не намерен никуда уезжать.

– Разумеется, вы можете рассчитывать на наше содействие в любых обстоятельствах, – добавил посол. – Будем надеяться, что полиция отыщет убийцу и что им окажется какой-нибудь слуга или апаш[5].

Сие означало: а если преступником окажется ваш сын, мы, сударыня, будем вам чрезвычайно признательны, если вы не станете впутывать нас в столь дурно пахнущее дело.

Амалия покинула особняк, кипя от сдерживаемого гнева. Впрочем, это был не последний визит, который она собиралась нанести сегодня, и она призвала себя к порядку, чтобы не терять ясность мысли. А затем самой себе скомандовала: «Теперь – к Феоктистову!»

К счастью, молодой человек не стал испытывать ее терпение и сразу же согласился принять посетительницу. Баронесса окинула его внимательным взглядом. Чистенький, свеженький, приятный брюнет, который постоянно улыбается и которого наверняка обожают его мать, вредная богатая тетка, если таковая имеется, слуги, женщины и собаки. И, хотя Владимир не позволил себе никаких намеков, она почему-то была уверена, что гибель графа только позабавила смешливого юношу с таким положительным лицом.

– Да, – подтвердил Феоктистов, – я видел, как ваш сын поссорился с графом. Барон даже хотел дать ему пощечину, но граф перехватил его руку.

Амалия нахмурилась: о пощечине Миша не упоминал. Значит, ссора была и впрямь серьезной.

– Кто еще слышал их перепалку?

– Георгий Иванович. Он сразу кинулся их разнимать.

– Вы имеете в виду…

– Господина Урусова. Еще неподалеку находился маркиз де Монкур, который таращил глаза и не понимал, что происходит. Я стал ему объяснять, мол, ничего особенного, просто господин барон пообещал убить графа, да вовремя одумался, тем более что Павел Сергеевич объявил, что дуэлей не признает. По-моему, маркиза глубоко возмутила эта ссора, – беспечно прибавил Феоктистов.

– А вас?

– Меня?

– Да, какое впечатление она произвела на вас? Только честно, – добавила баронесса с улыбкой.

Владимир вздохнул.

– Честно? Что ж, хорошо. Так вот, граф умел быть приятнейшим собеседником, когда хотел. Но иногда на него находило, и он становился невыносимым. Однако не могу представить себе, чтобы его убили из-за этого.

«А ты все-таки не ответил на мой вопрос, – подумала Амалия. – С другой стороны, все и так понятно. Граф Ковалевский не нравился людям. Интересно, почему?»

– Кроме вас, Урусова и Монкура, кто-нибудь присутствовал при ссоре?

– М-м… Месье Фуре невдалеке дремал в кресле, делая вид, что читает газету, и перебранка его разбудила. Не думаю, впрочем, что он понял, о чем шла речь, ссорились-то по-русски.

«Монкур тоже не понял, однако ему ты все объяснил, – отметила про себя баронесса. – Любопытно…»

С другой стороны, почему она думает, что графа убил некто, кто слышал ссору и сообразил, как использовать ее в своих целях? Мало ли кому Феоктистов, Урусов и Монкур могли проболтаться о конфликте графа Ковалевского с Михаилом… Да и Фуре тоже, по правде говоря. На каком бы языке ни говорили рядом с вами, вы всегда сумеете понять, что собеседники ссорятся – их выдают интонации, жесты и выражение лица.

– Лично вы кому-нибудь говорили во вторник о ссоре?

– Вы имеете в виду, до того, как убили графа? Нет, никому.

И Амалия поняла, что молодой человек, вроде недалекий с виду, ухватил нить ее рассуждений и прекрасно понимает, в каком направлении она пытается вести следствие. Что было не очень приятно, поскольку Амалия, как и любой другой сыщик, не любила, когда ее планы становились явными. Однако она пересилила себя и улыбнулась.

– Кто, по-вашему, мог это сделать?

– Вы говорите об убийстве? Понятия не имею, госпожа баронесса, – ответил Феоктистов, пожимая плечами и глядя на нее совершенно хрустальными, честными глазами.

– Я спросила, кто мог сделать, а не кто сделал, – тихо напомнила Амалия.

– По-видимому, кто-то небогатый, кто имел к графу личные претензии, причем достаточно серьезные, чтобы убить его и вдобавок ограбить, – без колебания ответил молодой человек. – Скажем, какой-нибудь слуга, у которого он увел женщину. Я, конечно, фантазирую, понимаете? Тот, кому позарез нужны были деньги и кто ненавидел графа. Но, боюсь, никакого конкретного кандидата у меня нет.

– А граф пользовался у женщин большим успехом? – продолжила с любопытством Амалия.

– Как вам сказать, сударыня… – Феоктистов вздохнул. – Я бы сказал, его боготворили прачки, горничные и… всякие такие особы… Я правильно понимаю, что вас интересует все, даже сплетни?

– Сплетни – особенно, – без намека на улыбку откликнулась баронесса. – Сплетни – кривое зеркало, в котором в искаженном виде отражается действительность. Чтобы сплетня была живучей, она должна содержать в себе черты реальности. Нет никакого смысла распространять о человеке слухи, что тот пьяница, если всем известно, что он не пьет.

– В таком случае берегитесь, – оживился Феоктистов, – я расскажу вам все сплетни о покойном графе, которые доходили до моих ушей. Во-первых, его супруга. Графиня Ковалевская обожала мужа, и тот, кажется, тоже был в нее влюблен, но быстро охладел и сделал все, чтобы оттолкнуть от себя. В конце концов они развелись, причем графиня отобрала значительную часть семейного состояния. Забыл, правда, добавить, что в основном это было ее собственное состояние, потому что она принесла мужу богатое приданое. – Владимир улыбнулся озорной мальчишеской улыбкой. – Какая жалость, что преступление случилось не в романе – графиня была бы, наверное, одной из первых подозреваемых. Однако мы имеем дело с жизнью, в которой мадам Ковалевская пребывает в Ницце, слишком далеко от места убийства. Увы!

– Что еще вам известно? – спросила Амалия, зорко наблюдая за собеседником, который, как она уже отлично понимала, оказался вовсе не прост.

– Во-вторых, актрисы и балерины, – продолжал молодой повеса. – Имя им легион, прошу прощения… Их граф даже не считал за значительные… гм… завоевания. О прачках я уже, кажется, говорил. Что касается остальных женщин, то их тоже было немало. Как я понял, отношения развивались всегда одинаково: дама встречает графа, влюбляется в него, иногда чуть ли не до потери рассудка, а расставшись с ним, знать его не хочет.

– Балерина Корнелли тоже не хотела его знать? – спросила баронесса.

– Кажется, она была последним его увлечением. Хотя, может, и предпоследним. Или одной из предпоследних, скажем лучше так. Потому что граф куда охотнее говорил о своих былых победах, чем о нынешних, а ссора произошла как раз из-за нее. Так или иначе, что-то у них было определенно.

– Может быть, вы знаете определенно о ком-нибудь еще?

– Ах, сударыня, сударыня… – проворчал, усмехнувшись, молодой человек. – Ну я же не проводил свои дни, регистрируя увлечения покойного Павла Сергеевича… Ходили слухи, что у него был роман с госпожой Тумановой, к примеру. Одно время говорили даже, что граф затеял на ней жениться, но муж не давал ей развода, а у них двое детей. Сами понимаете, в таких обстоятельствах ждать развода придется очень долго.

– А где живет госпожа Туманова? В России?

– Нет. Ее муж большую часть времени проводит в России, она же предпочитает оставаться в Париже. Граф снял для нее особняк и оплачивал все расходы, пока они не расстались. Сейчас ее расходы оплачивает кто-то другой, хотя дама уверяет, что ее содержит семья.

– Вы знаете госпожу Туманову?

– Да. Очаровательная брюнетка, взбалмошная, капризная… бездна обаяния. Имя ей дали в честь Марии Стюарт, потому что предки дамы были из рода Стюартов – во времена Петра кто-то из них переселился в Россию, вот от него-то и происходит Мария Антоновна. Похоже, по части покорения мужчин она пошла в свою прапра… словом, в королеву. Георгий Иванович как-то сказал, что подобные женщины – гибель для мужчин и их кошелька. Впрочем, Георгий Иванович не слишком жалует мадам Туманову – та своими тратами чуть не разорила его друга Ковалевского, дела которого он ведет.

– Значит, покойный Павел Сергеевич был щедрым человеком?