Глубокий рейд - Борис Вячеславович Конофальский

— Казаки, дрон… Снова все поднимаем камеры, опять висит над нами эта зараза, не собьём — китайцы минами нас изведут. Ищем дрон, — и продолжает: — Самохин… Андрей… Ты давай там побыстрее.

— Есть побыстрее, — обещает приказной невесело.

Теперь нет смысла идти к Самохину, теперь самая горячая точка вверенного ему участка — это четвёртый узел. Саблин разворачивается, протискивается через Милевича в траншее и спешит к четвёртому блиндажу. Он сам хочет видеть пехоту противника. И уже прикидывает новое сообщение в «сотню». Тем не менее не забывает про остальное:

— Величко, ты моего зама откопал? Где он есть?

— Откопал, — отвечает Величко, — у него шлем там в блиндаже остался засыпан, он пошёл за запасным.

«Где он возьмёт запасной? Наш блиндаж тоже завален». У них на КП были и шлем запасной, и кое-какие узлы для быстрого ремонта, и нужное оборудование, и оружие новое. Сашка, наверное, пойдёт туда и найдёт только завал из бетона и песка.

Но Саблин недооценивал своего зама.

— Я уже всё нашёл, у раненых забрал шлем, — сообщает Каштенков в общий эфир. — Уже иду к тебе на четвёртый.

— Давай, — Аким рад слышать голос своего товарища. Он жив, здоров — это главное. Может, Саня и не самый умный из его знакомых казаков, но уж точно один из самых стойких. У них много за плечами всякого нелёгкого, того, что они прошли вместе.

Пока добрался до передовой траншеи, не упало ни одной мины, видно, НОАКовцы берегут этот дрон, близко к позиции его не подводят, а издали, через пыль, им мало что видно. Впрочем, они просто могут ждать, когда их пехота подойдёт поближе, и тогда высыпать на позицию казаков целую кучу этой гадости.

В одном из проходов он замечает двух казаков, по длинной винтовке узнает их. Это снайпер Рогожкин и его второй номер Рыжков. Они сидят на дне траншеи, их забрала открыты, казаки курят. Он ни слова им не говорит. Ни про перекуры во время боя, ни про открытые забрала, которые в бою, по уставу, открывать нельзя.

Когда начнётся настоящий бой, они станут главной силой, что будет удерживать наступающих на расстоянии от траншеи. И, естественно, в них полетит всё, и миномётные мины, и гранаты, и пулемёт противника их будет накрывать, и снайперы китайцев. Им придётся всё время менять позиции… После каждого выстрела… Рассвет для них лёгким не будет.

Он проходит дальше и, даже не разобрав, что за казак сидит под бруствером, встаёт рядом и смотрит перед собой, фокусируя камеры.

Тысяча сто… Тысяча шестьдесят… Тысяча двадцать метров… Он насчитывает девять фигур… Конечно, их больше, только дальше торчать над бруствером нельзя, и он спускается вниз.

— Милевич!

— Я тут, господин урядник…

— «Сотню» набирай…

— Набрана, как раз сообщение из «сотни» пришло, — отвечает радист, заглядывая в планшет.

— Что там?

— Пишут, что высылают эвакуационный транспорт для раненых.

— А про подкрепление?

— Пишут, что резерв пока формируется. Приказывают держаться.

— Держаться? Пиши: участок атакован пехотой… — он злится и на секунду задумывается: «нет, не будут китайцы атаковать одним взводом так хорошо укреплённые позиции»; и продолжает диктовать: — … в количестве двух взводов при поддержке миномётов, у меня значительные потери, в строю осталось менее пятнадцати казаков. Тридцать первый.

Он подтверждает сообщение и отправляет его. И снова поднимается к брустверу, снова вглядывается в приближающегося врага. Девятьсот шестьдесят… Девятьсот пятьдесят… Девятьсот десять… Теперь он насчитал только в первой волне семнадцать человек.

«Точно, два взвода! Не меньше».

И тут же в бруствер бьют две пули. Пулемёт. Не то чтобы близко, но всё равно неприятно. Пулемётная пуля даже с тысячи метров не оставит шанса на выживание, если правильно попадёт в шлем.

Он присаживается и слышит:

— Аким, ты тут?

Это Каштенков. Он показывается в ходе сообщения.

— Тут… — отвечает Саблин. Он рад, что его заместитель наконец нашёл его. И конечно же, рад, что Сашка, который его последнее время изрядно раздражал, вообще жив.

Каштенков присаживается рядом с ним и Милевичем, на что казак Сапожников, стоящий у бруствера в десяти шагах от них, замечает им с ехидством через СПВ, чтобы другие не слышали:

— Молодцы вы, отцы-атаманы, кучно сели, ещё и радиста рядом посадили… Ага, чтобы одной миной всех троих накрыло.

— Не гунди, не гунди, Матюха, — беззлобно отвечает ему Каштенков, — за «крабами» следи. Не пропусти, — и продолжает, обращаясь уже к Саблину: — Слушай, пулемёт наш на шестом узле был, у Клюева, пусть Самохин его сюда тащит, если откопал, а я пока точку под него оборудую.

Сашка пулемётчик, и пулемётчик неплохой, но Акиму эта идея не по душе. Пулемётная точка — одно из самых опасных мест в бою, он не торопится соглашаться. А Саня говорит дальше:

— Давай, а вторым номером я… да вон хоть того же Матвея возьму, он знает, как от мин прятаться.

Сапожников слышит их, смеётся:

— Хе-хе… Нет, нешто я дурной к пулемёту становиться? Нет, спасибочки, я как-нибудь с винтовочкой повоюю…

И тут же рядом бьёт мина, осколки шуршат в воздухе. Опытный Сапожников сползает вниз и ругается:

— Слышь, отцы-атаманы, разбредитесь вы… По вам же целят миномётчики. Дрон вас видит.

Конечно, он прав, и Саблин, Каштенков и Милевич скрываются в узком ходу сообщения. И там Сашка не успокаивается:

— Ну что, несём пулемёт сюда?

Да, пулемёт сюда нести было нужно. Если позиция будет отдана, обязательно вызовут его к руководству и спросят: а отчего же ты, урядник Саблин, не стянул все огневые средства к участку прорыва?

Да, спросят, и поэтому он отвечает Сашке:

— Саня, мысль правильная, но сначала ты давай пробегись по блиндажам и собери все оставшиеся мины. А потом уже и пулемётом займёмся.