Цена человека: Заложник чеченской войны - Ильяс Богатырев

Не пытайтесь запугать своих похитителей влиятельными связями и возможностями во внешнем мире. После подобных угроз вас, скорее всего, упрячут куда-нибудь еще глубже.

Никогда не давайте понять своим похитителям, что вы знаете их, даже если это так. Не подавайте виду, что вы пытаетесь уличить их и запомнить.

Не смотрите им прямо в глаза – это может быть истолковано как вызов.

Охранники со временем стали с нами несколько более общительными. То и дело они задерживались у двери и заводили короткие незатейливые разговоры. А где-то через пару недель к нашему неподдельному удивлению они появились уже вообще без масок. Вначале мы не знали, как на это реагировать, но отводить глаза и не обращать на это внимания было невозможно: трудно удержаться от желания рассмотреть лица людей, с оружием в руках удерживающих вас в заточении. Заметив наше растерянное любопытство, один из них заявил, что они решили снять маски просто потому, что ничего не боятся и им наплевать. Снявши с себя маски, они, по логике вещей, решили представиться, точнее, представился один из них. Тот, что был пониже ростом, назвался Русланом, а другой, плотный и угрюмый верзила, так и остался безымянным: он с нами вообще не разговаривал, изредка переговаривался только со своим «коллегой». Мне показалось, что он согласился открыть лицо и пойти с нами на мало-мальский контакт, только чтобы не выглядеть струхнувшим в глазах Руслана, которому, скорее всего, и принадлежала инициатива отказаться от масок. Словоохотливому Руслану было тридцать с чем-то, хотя залысина на голове тянула и на сорок. «Молчун» был заметно моложе и, в отличие от Руслана, никогда не расставался с автоматом. Как-то в разговоре Руслан обронил, что «молчун» принимал активное участие в войне. О своем участии Руслан промолчал. Думаю, он на самом деле и не воевал – такие не бывают вояками, он пал бы в первом же бою от собственного тщедушия. К тому же Руслан был конченым наркоманом. Один раз он разговорился особенно долго и предложил нам покурить анашу. Она оказалась такой крепкой, что мы с Владом «улетели» сразу, а Руслан затягивал «косяки» один за другим, как заядлый курильщик сигарет – и хоть бы что. Понятно было, что он употреблял и наркотики покрепче.

В ту ночь Руслан удивлял нас своими откровениями. Он говорил, что завидует нам – мол, сидим тут и в ус не дуем, а ему в жизни приходится тяжело, столько проблем, что голова кругом. От него ушла жена с ребенком, зарабатывать нечем, дней десять назад им за нас обещали неплохие деньги, но все тянут и тянут.

– Я с удовольствием оказался бы сейчас на вашем месте. Ну, чем вам здесь плохо? – недоумевал Руслан. – Сидите себе, отдыхаете. Скоро вас освободят, и вы поедете домой и станете знаменитыми.

– А когда нас освободят?

– Не знаю. Клянусь, я сам очень тороплюсь и при возможности спрашиваю у них, когда, но они отвечают «скоро» – и все.

– Сколько они обещали тебе за нас?

– Пять тысяч долларов.

– А если бы мы предложили тебе заплатить больше?..

– Я бы, конечно, хотел больше, – улыбнулся Руслан. – Но зачем мертвому деньги…

Я все пытался понять логику похитителей и этих вольнонаемных охранников – неужели исключительно жажда наживы движет ими.

– Слушай, Руслан, вот ты говоришь, что будет еще война. Неужели ты не понимаешь, что в следующую войну отношение нас, журналистов, к чеченцам будет после стольких похищений уже другим?

– Знаю, но нам все равно. Нам Аллах поможет. Вам не понять. Ты знаешь, сколько в моем селе осталось сирот и матерей без своих детей? – разгорячено заговорил Руслан. – А может, ты знаешь, сколько калек по всей Чечне стало после войны? Ни хрена вы не знаете. А вот я знаю, что после освобождения ваших коллег из ОРТ эти пацаны купили в Ингушетии стадо быков и раздали мясо самым бедным в округе. Ну, они, конечно, и машин разных себе накупили. Семь или восемь нулевых «шестерок», пару «Мерседесов». Правда, один из «Мерсов», дураки, раздолбали на фиг в первые же дни, испытывая здесь на проходимость…

Руслан, кажется, даже и не заметил, как он проговорился словом «здесь».

Дальше он рассказывал про Басаева:

– Он же сейчас вице-премьер и отвечает типа за топливно-энергетический комплекс. Он и задумал навести порядок в нефтяной промышленности, покончить с нелегальными мини-заводами и установить единый государственный контроль над национальным, так сказать, достоянием. Да как бы не так! Вот он приехал недавно в одно село, где работал мини-завод одного из его бывших подчиненных, и говорит, мол, прекращайте расхищать нефть и давайте работать вместе для Ичкерии. А те, знаешь, что ответили? Мы, говорят, Шамиль, уважаем тебя за твои заслуги и за хорошее боевое командование, но сейчас мы сами себе хозяева. Мы прекратим гнать нефть тогда, когда будем ездить на таких же джипах, на которых ты приехал сюда со своими ребятами из так называемого правительства. Шамиль развернулся и уехал. Вот так вот, – заключил Руслан многозначительно.

Мини-заводов и заводиков по производству горючей бурды в Чечне было очень много. Можно было бы назвать их нелегальными, если бы мы точно знали, что такое легальное производство в тот период и в той обстановке. Существовало постановление правительства Ичкерии о том, что только государство имеет право добывать, перерабатывать и продавать нефтепродукты. Однако оно не делало ни того, ни другого, ни третьего.

В советское время в Чечне была создана мощная нефтеперерабатывающая промышленность. В Грозном функционировали три НПЗ суммарной мощностью до 20 млн тонн в год. В них производилось до 6 % бензина и до 90 % авиационных масел от общего объема выработки в СССР.

Грозненская «нефтянка» нуждалась в восстановлении и реконструкции. Хотя не лишним будет подметить, что сами заводы-то не сильно пострадали от боевых действий: противоборствующие стороны старались, чтобы их трубы и котлы не оказались под обстрелом. Об этом мало говорили, но все знающие понимали, в чем главное достояние республики. Нефтеперерабатывающий – это вам не трамвайный парк и даже не железнодорожная станция. Это большой приз победителю. Ведь война – сегодня да завтра, а деньги важны всегда.

Чеченская нефть, кстати говоря, считается сравнительно легкой, то есть технологически не требует больших затрат на добычу и переработку, и именно поэтому ее легко перегонять кустарным способом. Мне удалось в свое время снять нехитрый способ перегонки этой нефти на одном из таких заводиков. Весь процесс напоминает производство самогона, только здесь исходный продукт всего один – сырая нефть, которая легко добывается с небольшой глубины в определенных местах. Естественно, на таком производстве не существует контроля качества конечного продукта и его соответствия нужной консистенции. Но как бы там ни было, это горючее продавали вдоль дорог в огромных количествах, заправки в Чечне попадались очень редко и тоже наверняка торговали этим же суррогатом. Стихийная торговля самопальным бензином разрослась во второй половине 1990-х настолько, что таких «заправщиков» из разнокалиберной стеклянной тары можно было встретить и в соседних республиках.

Глава 10

Первый раз Шамиля Басаева я видел поздней весной 1995-го в Ведено, у входа в штаб Масхадова, расположившийся в двухэтажном здании в самом центре села. Басаев сидел на скамейке с несколькими боевиками и рассматривал образцы чеченских денег, отпечатанных, как он говорил, в Германии. Он все перебирал и вертел в руках нахары (так называлась не состоявшаяся денежная единица Ичкерии), улыбался и был похож на мальчишку, увлеченно изучающего новую игрушку. Но деньги – это не игрушка, не правда ли? Банкноты и монеты – это не только денежные единицы, эквивалент стоимости товаров и услуг, но и средство пропаганды. На банкнотах помещают изображения государственных деятелей, великих ученых и писателей, на них бывают и достопримечательности той или иной страны. Одним словом, на банкнотах изображается то, чем страна может гордиться. А это разве не пропаганда?

В тот день я и не признал в этом мечтательном боевике уже тогда известного полевого командира Басаева. О том, что это тот самый Шамиль, сказал мой провожатый – таксист, когда мы пробивались к Аслану Масхадову сквозь толпу осаждавших его русских женщин. Один из парадоксов первой чеченской войны – матери солдат, без вести пропавших в войне с чеченцами, искали помощи у начальника штаба вооруженных сил Ичкерии…

Моя следующая встреча с Басаевым состоялась уже в ставропольском Буденновске летом 1995-го, когда он со своим отрядом ворвался в этот тихий городок и согнал в больницу больше полутора тысяч заложников и удерживал их там почти неделю. В результате теракта погибли 129 человек, почти 500 были ранены. Это был первый в новейшей истории террористический акт такого масштаба.

Оператор Сергей Плужников и я приехали в этот город с некоторым опозданием – 17 июня[2]. Позади остались три безуспешные попытки штурмом очистить больницу от боевиков. Третий штурм был особенно жестоким, и до сих пор непонятно, кто именно отдавал приказ спецназу идти вперед, несмотря на шквальный и косящий его огонь. «Подчиняясь тупому приказу, они смело лезли вперед. Но это было бессмысленно», – говорил позднее в эксклюзивном интервью Басаев…