Цена человека: Заложник чеченской войны - Ильяс Богатырев

Оператор Сергей Плужников и я приехали в этот город с некоторым опозданием – 17 июня[2]. Позади остались три безуспешные попытки штурмом очистить больницу от боевиков. Третий штурм был особенно жестоким, и до сих пор непонятно, кто именно отдавал приказ спецназу идти вперед, несмотря на шквальный и косящий его огонь. «Подчиняясь тупому приказу, они смело лезли вперед. Но это было бессмысленно», – говорил позднее в эксклюзивном интервью Басаев…

Убежден: если речь идет о спасении жизни хотя бы одного человека, нельзя отказываться от переговоров даже с самим дьяволом.

«Мало кто из людей при мысли о террористическом акте ставит себя на место его исполнителя. Думая об этом, мы представляем себя исключительно жертвой. Это связано не столько с тем, что мысль об убийстве людей кажется нам ужасной, сколько с нашим восприятием личности террориста как таковой. 97 из 100 пострадавших от теракта считают, что террориста, причинившего им физическую боль, нельзя отнести к разряду людей как таковых. Он представляется безмозглым животным, целью которого было убийство ради убийства… Для другой части из этого подавляющего большинства террористы представляются психами, которые не отдают себе отчета в своих действиях, так как живут в собственном вымышленном мире. Из этой статистики напрашивается простой вывод: только 3 % людей, напрямую столкнувшихся с террористами, склонны пытаться понять причину действий тех, кто нанес им урон. А это значит, что только они готовы искать пути решения проблемы терроризма».

По данным Исследовательского центра социальной психологии при Французском психологическом обществе

Буденновская больница была оцеплена бронетехникой и служивыми самых различных родов войск, кроме, может быть, моряков. Журналисты, которых было не меньше пяти десятков, группками кучковались в тени деревьев и домов. Между нашим братом и спецназом шла тихая и незаметная борьба: мы сквозь видимое и невидимое оцепление всячески старались просочиться ближе к больнице, а бойцы постоянно оттесняли нас за пределы только им ведомой зоны. Я не из тех, кто сразу и безоглядно лезет на рожон. Немного понаблюдав за обстановкой, я заметил брешь в оцеплении и попросил оператора пройти вглубь вдоль дальней ограды чьего-то плотно засаженного сада. Сереге удалось проскользнуть и снять короткий диалог матери одной из заложниц с самим директором Федеральной службы контрразведки (ныне ФСБ) Сергеем Степашиным. Разговор шел о том, что вроде бы удается договориться с боевиками и совсем уже скоро они покинут встревоженный Буденновск.

Как известно, тогда договориться удалось о том, что отряд Басаева с несколькими десятками заложников уезжает обратно в Чечню, прихватив с собою для пущей своей безопасности двух-трех депутатов Госдумы, которые все время метались между больницей и штабом военных. Отдельным и обязательным пунктом террористы оговаривали присутствие в своей отступающей колонне журналистов. Желающих ехать с Басаевым журналистов было много: все хотели запечатлеть развязку истории с захватом самого большего количества заложников в новейшей истории. В первых рядах были иностранцы, которые считали себя избранной кастой, имеющей первостепенное право присутствовать «на родах важного информационного повода». Они аккуратно составили список, куда в порядке убывания важности СМИ были внесены их представители. С этим списком возилась чешская корреспондентка – активистка, оказавшаяся неформальным лидером тусовки важничающих журналистов. Самыми первыми в этом списке, конечно, были CNN, BBC, Reuters и т. п. Составители списка предполагали, что количество требуемых Басаевым журналистов будет строго исчисляться по этому списку «сверху вниз»: все, кто не попадают, – безоговорочно теряют право присутствовать и освещать событие. Должен сказать, что программы «Взгляд» в этом списке вообще не было, я не посчитал нужным заявлять о себе чешской журналистке и ждать, пока она соизволит внести меня с оператором куда-нибудь на краешек своего листка.

«Уравнение: число журналистов, освещающих тот или иной конфликт, находится в прямой пропорциональной зависимости от близости к месту конфликта комфортабельного жилья и выпивки».

Брюс Хейли, фотограф

«Гостиницы, которые превращаются в штаб-квартиры военных журналистов, всегда выглядят странно и живописно: туда-сюда снуют бригады тележурналистов, через холл и по лестницам тянутся провода, во всех розетках заряжаются батарейки, повсюду свалены параболические телефонные антенны и оборудование для трансляции; бар подвергается частым и опустошительным набегам, электричество то и дело вырубается, в комнатах свечи и везде – официанты, солдаты, сутенеры, шлюхи, информаторы, полицейские, переводчики; мелькают доллары, идет торговля из-под полы, в вестибюле сидят фотографы, а какие-то типы, прижав приемники “Сони” к уху, слушают Франс Интер или Би-би-си; на полу валяются камеры, оборудование для монтажа, ноутбуки, пишущие машинки, бронежилеты вперемежку с касками и спальными мешками…»

А. Перес-Реверте. Территория команчей

Самое интересное тем временем происходило в штабе военных: пока иностранцы выверяли свои списки, каждому журналисту-добровольцу ФСК подготовила на подпись свою бумажку: «Согласен добровольно сопроводить группу Шамиля Басаева без предварительных условий и осознаю ответственность за принятое решение». Имя, фамилия, подпись. С появлением этого текста иностранцев как ветром сдуло! Ни один из них не стал подписываться под этой распиской: они прекрасно понимали, что таким образом наши власти перекладывает всю ответственность на журналистов, а себе развязывают руки. Улыбчивый сотрудник ФСК, отвечавший за контакты с журналистами, подходил к колеблющимся нашим коллегам и говорил: «Ну что же вы?.. Ехать так ехать! Раз решили – подпишитесь и проходите к автобусам у больницы». Согласились только 17 российских журналистов, трое из которых, видимо, опомнившись, решили все же не ехать с террористами в Чечню. Подписантов сразу проводили к чеченскому парламентеру по кличке Большой Асланбек, с которым мы, особо не медля, прошли уже непосредственно в больницу. Во взглядах оставшихся за оцеплением коллег зависти не было. Они смотрели на нас, как на обезумевших самоубийц.

Вся больница была пропитана запахом войны, он плотно висел вокруг самого здания и чувствовался уже на подходе к нему. Это запах горелой древесины и жженого кирпича, едкий запах пепла и разлагающихся под обломками мусора, животных, человеческих останков. Так пахнет только на войне. Этот запах пропитывает тебя самого, и ты не можешь просто так смыть его с себя. Ступени, по которым мы поднимались на второй этаж, сплошь были усеяны осколками битого стекла. Не осмеливаясь наступать, местами мы перешагивали запекшиеся и почерневшие лужи крови. Коридоры и палаты были битком набиты людьми. Они сидели и стояли вдоль стен и, не поворачивая голов, отрешенно провожали нас какими-то потусторонними взглядами, от которых становилось не по себе. Я чувствовал себя виноватым в том, что отсиживался в безопасности, в то время как им пришлось ТАКОЕ пережить в этих стенах. Мы были не первыми журналистами, появившимися в больнице, до этого пару раз Басаев добивался «пресс-конференций», и появление новой группы репортеров не вызвало у заложников какого-либо оживления или импульса надежды. Казалось, они уже ни во что не верят и хотят только одного: чтобы все это закончилось – чем угодно, лишь бы побыстрее.

Снимать нам никто не запрещал, двое боевиков устроили нам с Сергеем даже небольшую экскурсию по этажам. Больше всего от штурмов пострадало гинекологическое отделение на третьем этаже – даже толстые кирпичные стены в некоторых местах были пробиты крупнокалиберными пулеметами. В дальнем кабинете виднелось изрешеченное гинекологическое кресло, которое стояло, будто поскользнувшись, наклоняясь к стене. Армянин, взявшийся откуда-то из темного угла, стал перед камерой и показал нам размазанные по стене человеческие мозги прямо у обугленных лифтов. А у оконных проемов вперемешку с разорванными бинтами и кусками битого стекла валялась огромная белая простыня, на которой неровными черными буквами было начеркано: «Не стреляйте!». По требованию террористов заложники вывешивали ее в окно перед идущим на штурм российским спецназом.

Импровизированный штаб Басаева располагался в ординаторской на втором этаже. Когда мы вошли туда, Шамиль сидел в окружении журналистов и двух депутатов Госдумы. Время от времени тихим голосом он отдавал распоряжения своим боевикам. Вдруг его пригласили подойти к телефону.

– Я попрошу тишины, – сказал он, обращаясь к шумной толпе в кабинете, – тут разговор с Москвой.

Все смолкли. Шамиль Басаев разговаривал с российским премьером Виктором Черномырдиным.