«КРОВАВЫЕ ИГРЫ» - ЧЕЛСИ ЯРБРО

– На Аполлона? – переспросил Нерон, откладывая в сторону лиру.

– Да, на бога света и музыки! – проревел восторженно Юст.

– И медицины, милейший Юст,- глубокомысленно высказался Нерон.- Заметь, и медицины. Да это и неудивительно, ведь музыка исцеляет. Музыка – самое редчайшее и высочайшее из искусств.- Он снова притронулся толстыми пальцами к струнам.

Оливия попыталась одернуть мужа, не доверяя благодушию императора, но тот отмахнулся. Втершись каким-то способом в доверие к порфироносцу, Юст возгордился и сделался совершенно невыносимым. Дома он днями бранил супругу за то, что она никак не может найти себе любовника позанятнее. Сирийский купец – страшный зануда, маг из Британии – просто мошенник, рет-вольноотпущенник – свихнувшийся слезливый дурак… Оглядывая собравшихся, Оливия покусывала губу. Юст вновь стал поговаривать о мавританине из конюшен, он знал, что ее мутит при одной мысли о нем. Положение молодой женщины было просто отчаянным. «Уж не обольстить ли Петрония?» – подумала вдруг она.

Тот, изысканно-вежливый, томный и элегантный, как раз обращался к гостям:

В этой непритязательной обстановке, так ненавязчиво напоминающей нам о том, что все лучшее человеку дарит природа, уместно ли мне будет предложить вам новое развлечение, вполне отвечающее нашим сегодняшним ощущениям?

Нерон приподнялся на локте; в блеклых глазах его вспыхнули искорки интереса.

– Новое развлечение?

– Абсолютно,- уверил Петроний,- и в том порукой всем нам известный Ракоци Сен-Жермен Франциск.- Он жестом указал на ложе, где возлежал Сен-Жермен: – Этот достойнейший чужеземец еще осенью пообещал мне найти нечто такое, чего Рим еще не видал, а слова его, как известно, не расходятся с делом.

Петроний умолк, ожидая вопросов, и засмеялся, когда они посыпались на него.

– Нет-нет, о достойнейшие, это вовсе не греки, не фокусники и не укротители змей! Это,- он сделал эффектную паузу,- служители древнего индийского культа. Из тех, что не возносят молитв своим божествам и не делают им каких-либо подношений, а выражают свое к ним почтение по-иному. В несколько экцентричной и довольно затейливой форме…

– В какой же? – быстро спросил Нерон, чье любопытство все разгоралось.

– С помощью культовых телодвижений, отражающих в самых мельчайших подробностях все многообразие удивительных разновидностей плотской любви. Танцовщики практикуются в этой области с ранней юности и довели свое искусство до совершенства.

Петроний услышал, как Нерон скептически хмыкнул.

– Одно твое слово, и я прикажу им уйти, августейший.

– Нет-нет,- Нерон капризно поморщился.- Пусть танцуют… раз уж пришли.

Петроний придвинулся к императору – на случай, если тому понадобятся какие-нибудь пояснения, Сен-Жермен тем временем подошел к индийцам и обратился к ним на их родном языке:

– Сейчас вы будете исполнять все то, что проделываете в своих храмах. Человек, возлежащий на возвышении,- правитель многих земель. Если вы угодите ему, он хорошо наградит вас.

Невысокий худощавый мужчина влажно блеснул глазами.

– Тут ведь не храм, господин?

– Наверное, нет,- кивнул Сен-Жермен.- И все же танцуйте, как в храме: Смотрите, не разочаруйте его.

Миниатюрные индианки испуганно переглянулись.

– Он – большой человек? – выдохнула одна.

– Да,- уронил Сен-Жермен, отступая в тень.- Но все обойдется.

В ночи зазвучали барабанчик и флейта. Танцовщик и две танцовщицы, скинув одежды, скользнули в освещенный лампами круг. Их смуглая кожа блестела, как полированное железо, и первые откровенно чувственные движения сверкающих торсов и бедер повергли зрителей в шок.

Корнелий Юст Силий наклонился к жене.

– Смотри, Оливия, мне бы хотелось того же. Только ты должна двигаться побыстрей.

Оливия сглотнула подкативший к горлу комок. Три гибких тела сплетались и расплетались, то приникая друг к другу, то стремясь уклониться от натиска, образуя единую, туго закрученную спираль, пульсирующую в нескончаемых вариациях любовной игры. Она всегда считала соитие чем-то уродливым, и все, что проделывали танцовщики, какое-то время казалось ей попросту глупостью. Но, странно: в этой уродливой глупости вдруг стала проглядывать какая-то красота Оливия растерялась. В ней ворохнулось смутное подозрение, что вся эта красота существует на деле и что в возможности оценить ее по достоинству, скорее всего, отказано лишь ей одной.

Нерон млел, пожирая глазами танцовщиц. О, как они соблазнительны, эти дикарочки, как смелы, как бесстыдны! И вытворяют такое, что и не снилось его драгоценной Поппее. К тому же сейчас ее трогать нельзя. А почему, собственно? Да потому, что в ней зреет ребенок. Нерон стиснул зубы и застонал. Его грызла ревность. Ревность к собственному неродившемуся ребенку! Это было нечто ужасное, совсем уж ни с чем не сообразное. Император поморщился и потянулся к чаше с вином.

Петроний сиял довольством. Вечер явно удался. Танцовщики оказались на высоте. Он боялся, что их выступление сведется к разжигающим похоть ужимкам и скабрезным позам, но страхи развеялись. Гости следили за выступающими в молчаливом оцепенении, завороженные пластикой танца – исступленного, самозабвенного, страстного, восславляющего искусство плотской любви.

Сен-Жермен, отстранение наблюдавший за действом, первым ощутил, что оно подходит к концу, и, рассеянно улыбнувшись Петронию, выскользнул из беседки. Он знал, что вскоре пирующие захотят поразвлечься с танцорами, и ему представлялось необходимым их к этому подготовить. Пересекая лужайку, он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и обернулся. Женщина опустила ресницы. Этта Оливия Клеменс, вспомнил он ее имя. Молодая жена Корнелия Юста Силия. Странно, но в синих огромных глазах высокомерной аристократки светилось, как ему показалось, отчаяние затравленного животного, а вовсе не любопытство или банальный призыв.

Когда барабанчик смолк и теплый ночной ветерок унес последний звук флейты, рабы убежали, а гости разразились восторженными восклицаниями. Петроний непринужденно принимал поздравления. Танцовщики эти теперь, несомненно, войдут в моду и продолжат свои выступления, но все будут помнить, что первым открыл их именно он.

– Нет, но каков у них арсенал! – воскликнул Нерон, перекрывая всеобщий гомон.- Тут есть чему поучиться, а я перепробовал всякое, скажу не хвалясь!

Собравшиеся поспешили с ним согласиться, причем совершенно искренне, ибо слухами о похождениях императора полнился Рим. Глаза гостей возбужденно поблескивали, движения их исполнились неги, мужчины поглядывали на женщин, женщины – на мужчин.