Дьяволы Фермана - Джо Фауст

— Вы…

Она ждала моего ответа.

— Боддеккер. Девушка подняла палец.

— Пятнадцать секунд.

Десять секунд спустя дверь в святая святых Левина распахнулась, и наружу выступила лощеная женщина, навечно законсервированная в возрасте пятидесяти. Харрис. Она тоже входила в число «стариков». Харрис улыбнулась и кивнула мне.

— Вы из авторов, не так ли?

— Боддеккер. — Я согласно качнул головой.

— Да. — Она улыбнулась, взяла мою руку и крепко пожала. — Вы же написали этот аудиоролик для «Виткинс-Маррс», верно?

— Ну, моя творческая группа…

— Вы курируете рекламу? Аудио и видео?

— Да, — сказал я.

— Прекрасная работа, — сказала Харрис. — Привлекает внимание. Реклама «Виткинс-Маррс» — моя любимая в этом квартале. Так держать.

— Благодарю, — выдавил я, опуская глаза. Но и Харрис уже отпустила мою руку, заговорив с секретаршей.

Я повернулся и шагнул в кабинет. Его хозяин восседал за огромным столом. Он беседовал с посетителем, которого я не узнал. Левин увидел меня и улыбнулся.

— Проходите, — пригласил он. — Пожалуйста. Располагайтесь.

Я вошел внутрь. Человек, с которым общался Левин, очевидно, уже собирался уходить, и их разговор близился к концу. Левин указал мне на стул, так что я прошел и уселся.

— Одним словом, я провел порядка шести часов в полицейском участке, — говорил гость Левина. — Я помог офицерам составить фоторобот, и в итоге мы получили довольно пристойный портрет этого парня. — Гость поерзал на стуле, повернувшись к Левину. Я разглядел его лишь мельком: темные глаза и узкий нос.

— Так вот, они запустили специальную программу — нечто вроде портретной галереи преступников… И как ты думаешь, Левин, что выдал компьютер? Что, по-твоему, он нашел?

Левин ничего не сказал. Через полсекунды гость продолжил:

— Компьютер выдал какой-то портрет. Главаря банды, как сообщили мне копы. Я гляжу на экран и говорю: «Да-да, это тот самый тип. Тот преступник». А они сказали… они сказали…

Гость печально улыбнулся, словно в ответ своим собственным невеселым мыслям.

— Они сказали, что этот парень мертв, Левин. Убит в драке между бандами за кусок территории с китайской забегаловкой посередине. Или что-то в этом роде.

— Что ж… Высшая справедливость, — сказал Левин.

— Неужели? Нет справедливости в том, чтобы…

— Справедливость — вещь относительная, — вставил «старик». — Если твой обидчик умер — не важно по какой причине, — стало быть, кара настигла его.

— Левин, мне заявили, что парень мертв уже две недели. Мы не могли пересечься с ним в момент нападения. Это меня доконало. Я сумел только развести руками и сказать: «Ладно, не знаю. Может, это его брат-близнец». А офицер смотрит на меня с этакой улыбочкой и отвечает: «Мистер Робенштайн, если у этого парня и есть близнец, то он работает в Вашингтоне, округ Колумбия». Пренебрежение! Насмешки! Снова и снова… К черту! В этом мире нет справедливости. Нету ее! Больше нет!

— Полиция… — начал Левин.

— Нет! — Робенштайн резко дернул головой. — Больше не хочу о них говорить. Даже думать не хочу! С меня довольно! Да, у них не укомплектован штат. Да, проблема уличных банд сегодня стоит наиболее остро. И полиции недостает технического оснащения — которым преступники располагают в полной мере. Да! Но какая разница? Чем эти оправдания помогут нам с тобой? Уровень преступности превышает норму на сто тридцать четыре процента! А это означает, что ты, я и любой гражданин подвергнется нападению по крайней мере один и три десятых раза в своей жизни. Гарантированно. Такова статистика по стране. В Нью-Йорке рейтинг выше. Это даже не обсуждается, Левин!

— Издержки жизни в большом городе, — наставительно заметил «старик».

— Пф-ф! — Робенштайн снова дернул головой. — Слепые, беспечные глупцы! Подожди, вот случится это с тобой, Левин! Однажды кто-нибудь из этих малолетних хулиганов доберется до тебя. Посмотрим, что ты тогда скажешь о нашей дорогой полиции! — Робенштайн отвернулся и медленно вышел из кабинета, наконец-то оставив меня наедине со «стариком».

— Робенштайн, — сказал мне Левин. — Один из старших партнеров, которого мы перевели в наш офис в Осло. Я временно вызвал его назад: надо кое-что доделать… — «Старик» подвигал какие-то мелкие предметы на своем столе. Затем выглянул за дверь, чтобы убедиться, что предмет разговора уже вне пределов слышимости. — С ним ведь вот как: он очень… очень кинематографичный, что ли. Словно не живет, а играет роль. И чем дальше я наблюдаю его, тем ярче это проявляется. У меня появилось ощущение, что он вовсе не разговаривал со мной. Он эмоционировал. И мне кажется, что я не слушал его — так, как это обычно бывает во время беседы, — а смотрел представление. Такое же нарочитое и продуманное, как наши ролики, — только менее увлекательное. Я называю это «эффектом экрана». Возникает странное чувство, когда сталкиваешься с этим в жизни.

— Понимаю, — вежливо сказал я. Рассуждения Левина не имели ко мне отношения. Я слышал, что его хобби — смотреть старые кинофильмы. Видимо, отсюда и проистекали его мысли.

— Вот только бедный Робенштайн не знает, что мне случалось сталкиваться с уличными бандами. Дважды за последний год. И хотя оба раза я опознал нападавших, ни одного из них так и не поймали. И что же, это меня беспокоит?

«Старик» замолчал. Очевидно, теперь должна была последовать моя реплика.

— Думаю, нет, — сказал я.

— И вы совершенно правы. А знаете почему? Потому что в этом есть справедливость. Я видел набросок законопроекта, который готовит Департамент исследования и разработки. Закон запретит любому преступнику — и особенно членам банд — пользоваться технологиями продления жизни. Только вообразите: дожить до состояния, когда твое тело начинает хиреть, понять, что конец недалек, и лишь потом умереть. Вот справедливость. Вот она! А бедняга Робенштайн полагает, что ему нужно поплакаться по этому поводу. Он был на Норвежской войне, знаете? Битва за Осло. Я подозреваю, что у него в мозгах до сих пор засели кусочки металла.

— Поразительно, — сказал я. — Неужели ветеран войны не справился с мальчишками из банды?

— А, не в этом суть. Люди вечно чем-то недовольны — не одним, так другим. Им необходимо пожаловаться на жизнь… — Левин махнул рукой и откинулся на спинку кресла. — Итак, к делу. Вы…

— Боддеккер, — сказал я. — Из творческой группы.

— Очень хорошо. — «Старик» улыбнулся и пометил что-то в ноутбуке. — И что вас привело ко мне, Боддеккер?

— Вы меня вызвали. Э… Вообще-то Хонникер из Расчетного отдела сказала, что вы хотели меня видеть.

Левин покосился на свой ноутбук. На миг он приобрел растерянный вид, затем кивнул.

— Ах да. Так оно и есть. Простите меня, Боддеккер. Вообще-то я ожидал, что вы придете утром… — Он нажал еще несколько клавиш.

— Вы произнесли впечатляющую речь, — брякнул я и тут же пожалел об этом.

— Да… Э… Проблема давно назрела, и следует назвать вещи своими именами прежде, чем настанет конец света, верно?

— Верно. — Я медленно выдохнул воздух из легких, стиснув кулаки так, что побелели костяшки. Несколько секунд Левин не делал ничего — только смотрел на экран ноутбука и постукивал пальцами по столу. Он явно ждал какую-то информацию. Я же воспользовался паузой, чтобы прийти в себя и расслабить напряженные до предела нервы.

— Да, — наконец произнес Левин. — Боддеккер. Вижу. Вы автор и глава творческой группы, так?

— Я автор-специалист, сэр. Аудио- и видеореклама, В нашей группе также есть специалисты по интерактивному программному обеспечению и подсознательной рекламе.

— Да. — Левин кивнул. — Да-да-да. В таком случае вы, должно быть, тот самый Боддеккер, который написал рекламу «Радостям любви» для распродажи товаров линии «Самые сексуальные роботетки».

Я поерзал на стуле. Этот ролик я создавал не в лучший момент своей жизни. Кажется, меня что-то расстроило… Ну да, я очередной раз разругался с Бэйнбридж. Помню, тогда больше всего я хотел пойти и купить одного из этих роботов для себя…

— Да.

— И вы… — Левин замолчал и откашлялся. — Вы написали эту рекламу: «Только в конце года! „Радости любви“ предлагают вам свои самые популярные модели — со скидкой пятьдесят пять процентов и более! Спешите воспользоваться! Время распродаж ограничено».

Я слегка дернул плечом, вспоминая о черном часе моей карьеры.

— Да…

Губы Левина сложились в улыбку.

— Мне очень понравилась эта реклама, Боддеккер…

— Сэр, прошу меня понять. Видите ли, в тот момент… — Я осекся. — Что?!

Левин оживленно кивнул.

— Я слышал запись, — сказал он. — Мое радио настроено на волну Уолл-стрит. Я услышал этот прекрасный ролик и решил позвонить человеку, который его написал, чтобы выразить свое восхищение — к какой бы компании он ни принадлежал. Представьте себе мой восторг, когда я выяснил, что «Радости любви» оказались нашей работой, и ролик создан одним из моих людей!