Глядя на море - Франсуаза Бурден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не руби сплеча. Ты и понятия не имеешь, что такое моя жизнь. У меня пятеро сыновей, если ты, конечно, помнишь.
— Они уже взрослые.
— Большие детки, большие бедки. И каждому из них всегда чего-нибудь да нужно. Короче, я пашу как проклятый.
— Будь с этим осторожней, — усмехнулся Матье.
— Чтобы не кончить «выгоранием»?
— Ненавижу это модное словцо. И особенно… особенно, Фабрис, я не хочу, чтобы меня принимали за больного.
— Ну и за лодыря, конечно, тоже?
— У тебя редкий дар неправильно подбирать слова. Будь я настоящим лодырем, у меня было бы вышестоящее начальство, пособие по безработице или же справка, дающая освобождение от работы. В данный же момент я просто-напросто уничтожаю свой собственный книжный магазин и, как следствие, свои деньги. И главное, что мое полное осознание того, что это происходит, ничего не меняет. Мотор заглох, и я не только не знаю, как его починить, но даже не уверен, что хочу этого. Понимаешь?
— Не совсем, — признался Фабрис, покачав головой.
Он чувствовал себя подавленным, потому что перед ним был Матье, которого он не узнавал. Где был тот разъяренный борец, любыми путями стремившийся доказать во всем свою правоту? Где он, тот мальчишка, которого они в десять лет дразнили «телком», но который в двадцать превратился в несокрушимую скалу? Он испарился. Теперь перед ним находился раздавленный жизнью человек, безвольный, ни на что не способный. Интересно, читал ли он сейчас что-то вообще или же вместе с остальным утратил и страсть к книгам? Приехав сюда, Фабрис был уверен, что стоило ему затронуть гордость Матье или урезонить его, и тот немедленно отреагирует. Однако все оказалось совсем не так.
— Ладно, пожалуй, я действительно пойду, вижу, что толку от меня никакого…
Откровенное облегчение, отразившееся на лице брата, было лучшим доказательством того, что он собирался поступить правильно.
— По крайней мере, я хоть попытался что-то сделать! — бросил он, скорее чтобы подбодрить самого себя.
Матье смотрел, как он уходил, не двигаясь с места, потом пошел и закрыл дверь на ключ. Обернувшись, он окинул взглядом кухню, где стол и скамейки из светлого дерева, единственная мебель, тоже, казалось, имели потерянный вид.
— Как и я… — проговорил он сквозь зубы.
Фабрису удалось его разозлить, но этого было недостаточно, чтобы разорвать адский круг, словно влекущий его к полному отречению от всего мира.
— Сезар, если ты слышишь меня оттуда, где ты есть, помоги мне…
Вероятно, это был не лучший способ призвать кого-нибудь на помощь, но ведь именно Сезар, проживший далеко не легкую жизнь, никогда не терял чувство юмора и не казался сломленным. С Матье их связывала настоящая дружба, нечто вроде неразрывной связи, наполненной теплотой и благожелательностью, чего ему не смогли дать братья.
— Так вот в чем суть проблемы: я больше ничего не могу ни с кем разделить! Ни с Тесс, которая намного моложе меня и хотела бы иметь детей, чего я никогда ей не дам, ни с Анж, видящей во мне героя, которым я больше не могу быть.
Он загубил свой брак с матерью Анжелики… Со своей матерью он в те времена встречался только из чувства долга и безо всякой любви, потому что она так и не смогла принять его жену. И вот, в сорок шесть лет, ему вдруг захотелось пойти на берег, спуститься по галечной кромке и броситься в море, чтобы найти в нем покой, как он и признался тогда психиатру. Боже! Как он мог до такого дойти? Неужели он действительно должен найти ответ на этот вопрос в глубинах своего «бессознательного»? Тогда разве не следует ему продолжить сеансы с Бенуа Левеком, до тех пор пока он не поймёт причины несчастья, которое создал для себя сам?
Ощущая тошноту, он вылил содержимое бокала в раковину, надел куртку и снова вышел на террасу. Там, по крайней мере когда он наблюдал за движением судов и контейнеровозов, ему удавалось ни о чем не думать.
* * *Тесс была поглощена созерцанием «Вулкана», довольно странного гигантского монумента из белого бетона — создания Оскара Нимейера[4], включавшего часть пространства культурного центра, который жители Гавра фамильярно называли «перевернутой баночкой из-под йогурта». Тесс, которая приехала сюда почти случайно, глубокая привязанность гаврцев к своему городу сначала показалась труднообъяснимой. Но постепенно она тоже полюбила его архитектуру, ее современные формы и прямые линии, образующие своеобразное и вместе с тем органичное целое. Здесь, на обломках центра города, почти целиком опустошенного за годы войны, сотня архитекторов во главе со знаменитым Огюстом Перре многие годы работала над тем, чтобы Гавр вновь обрел воздух, солнце и простор. Большая редкость для современных городов, благодаря чему в довершение всей этой работы он вошел в список объектов Всемирного наследия.
Встретив Матье, Тесс нашла в нем идеального гида, благодаря которому смогла лучше узнать и оценить сокровища города, который он обожал, знал каждый его закоулок. Чтобы полюбоваться видом на морской простор, она вместе с ним облазила все высоченные лестницы, вплоть до улицы Фора и «Висячих садов»[5]. Они пили с ним вино в открытом всем ветрам пляжном баре «На краю света», наблюдая, как океанские лайнеры покидают порт. Матье объяснил ей значение странного красного почтового ящика — свидетельства того, что именно в Сент-Адрессе находилось бельгийское правительство в изгнании во время войны. На примере собора Сен-Жозеф, настолько непохожего на остальные, с его креслами, больше подходящими для кинотеатра, она увидела, каким образом Огюст Перре, этот гениальный зодчий, опередивший свое время, сумел сделать железобетон архитектурным материалом, чтобы потом подарить гаврцам современные, солнечные квартиры в прекрасных домах из этого некогда презренного материала.
Намеренно выбрав для встречи с Бенуа столик
