Убить перевертыша - Владимир Рыбин

Сегодня у него было ДЕЛО. И сегодня, и завтра, и еще сколько-то дней. Не коммерческая трепотня с дебилами, у которых на уме и языке одни только баксы, а дело государственной важности, на которое сподвигнул-таки его Сашка Мурзин.

- "Ищу я в этом мире сочетание прекрасного и вечного", - вслух процитировал он Бунина. И тут же вспомнил из Платона: - "Созерцанием высшей красоты, дорогой Сократ, только и может жить человек, ее однажды узревший".

Высшей красотой для Сергея в настоящее время была его теория о русской национальной наследственности, уходящей корнями в тысячелетия территориальных общин. Может, это и не его теория, может, где-то вычитал о ней, но он осознал ее и радовался своему осознанию.

Сергей помахал руками и снова замер, опершись о перила. Внизу кудрявились заросли парка, за ними блестели извилистые пруды, называемые Барскими. Другие берега прудов полого вздымались к знаменитым на все Подмосковье Гребневским храмам Смоленской иконы Божьей Матери.

Бывал здесь Сергей много раз. Ходил и на службы, стоял, слушал речитативы текстов, но не крестился. Ему, не- верующему, каким он себя считал, казалось святотатством креститься только потому, что другие крестятся. Самым удивительным было то, что он, неверующий, был уверен, что Бог есть. Пусть не Бог, а нечто всеобьемлющее, космическое, творящее гармонию мироздания. Законы природы? Но эти законы не в раздрае друг с другом, в конечном счете все они явно устремлены к добру и красоте.

Солнце, спрятавшееся на минуту за пухлое облачко, снова выплыло в синий простор, обласкав леса и воды мягким сиянием, высветив многоцветье храмов.

Опять вспомнился Бунин, и Сергей с выражением процитировал:

- "И нисходит кроткий час покоя на дела людские".

- Походи по магазинам, будет тебе покой.

Жена стояла в дверях в ночной рубашке, сердито смотрела на него.

Он знал, что лучше не возражать, и все же сказал:

- Утром нельзя сердиться, утром надо пускать в душу хоть немного радости.

- Ага! - злорадно воскликнула жена. - Цены вчера опять подскочили. Ты хоть знаешь, почем сейчас хлеб? Ничего не знаешь, живешь как у Христа за пазухой.

- За пазухой теплее, - засмеялся он, чмокнув жену в щеку, и спросил, чтобы переменить разговор: - Ленка проснулась?

- Как же, ее не разбуди, до обеда продрыхнет. Ты хоть знаешь, когда она вчера заявилась?

- Я все знаю. Иди, дай руками помахать.

Жена помедлила, но все же ушла. Он закрыл балконную дверь, но заниматься физзарядкой ему уже расхотелось. Поползли мысли все о том же, неотвязном: как выжить, если не воровать? Да и воровать-то уже негде, все растащено теми, кто был поближе к общественному добру и пораньше сообразил, что надо хватать. Все это знают, а поделать ничего не могут, только ругаются. И жена порой срывается, кричит: "Дайте мне автомат!" Смешно, конечно. Сказал как-то: "А ты знаешь, с какого конца он стреляет?" Отмахнулась зло: "Разберусь. С тобой разбираюсь, думаешь, легче?.."

Об оружии, за которое пора браться, теперь слышится отовсюду. Вон и знаменитый писатель Дмитрий Балашов публично заявляет: "Пока мы не возьмем в руки оружие, нас будут уничтожать... Этот свинский бардак, в какой господа демократы превратили нашу страну, мы уничтожим. Полностью. Со всеми его ныне торжествующими мерзавцами. И восстановим Россию..."

Многие так думают и так говорят. И, наверное, каждый что-то делает. Свое маленькое, но делает, хоть пальцем да толкает непонятно откуда вдруг взявшуюся стену "свинского бардака". Толкают вразброд. Но ведь ясно, что когда-нибудь толкнут все разом. И получится резонанс, который рушит все. Рано или поздно так обязательно будет. Все случается рано или поздно, это закон. Не относительный, как в изруганной социологии, а физически и математически выверенный. Аксиома. Почему этого, очевидного, не понимают сидящие у власти? Или верно говорят: когда Бог хочет наказать человека, он отнимает у него разум?..

Сергей нервно походил по балкону - пять шагов туда, пять обратно. Мысли эти, как наваждение, возвращались каждое утро, от них не спасало никакое самовнушение.

На глаза попалась рекламная газета, лежавшая на тумбочке. Вчера он ее обнаружил в почтовом ящике, перелистал, отчеркнул объявление какой-то фирмы с претенциозным названием "Полиглот", обещавшей любого человека в два счета обучить любому иностранному языку. Объявление верняком было туфтой, одной из тех, что в последнее время заполонили прессу. Почти вся эта рекламная мишура будто специально рассчитывалась на идиотов, что формой, что содержанием. Как иначе понять такое? "Если у вас есть хоть небольшой разговорный навык, то мы гарантируем: через три дня будете знать язык в совершенстве".

Конечно, он не поверил этой галиматье о трех днях, но подумал, что перед поездкой неплохо бы потренироваться.

Он взял газету, вышел в прихожую, к телефону, набрал указанный в газете номер. Ответил мягкий грудной, этакий манящий женский голос.

- Тут какое-то странное объявление... - начал он.

- Ничего странного, - прервал его этот голос. Девичий, как хотелось ему думать. - Объявление правильное. Мы гарантируем.

- За три дня?!

- Может, и меньше. Языковой навык закладывается непосредственно в подсознание. Вы сами удивитесь своим способностям.

- А мне думается, что это очередная рекламная сказка.

- При неудовлетворительном результате деньги вам будут возвращены. Вас записать?

Он назвал себя и сам удивился, что так легко попался на эту удочку.

- Найти нас легко, - уговаривал так понравившийся ему голос, который хотелось слушать и слушать. - Цирк на Цветном бульваре знаете? Мы как раз напротив. Справа, недалеко, известное здание "Литературной газеты". Увидите синий забор - дом ремонтируется. У конца забора - вывеска. Запомнили?

Положив трубку, Сергей поймал себя на мысли, что ему хочется не столько учиться, сколько глянуть на обладательницу чудного голоса.

- Куда это ты собрался?

Жена, уже причесанная, в халате и тапочках с пампушечками, стояла за спиной, слушала.

- Пока в Москву.

- Пока, - не без ехидства повторила она. - Что-то часто стал ездить.

- Время такое. Волка ноги кормят.

Жена долго, не моргая, смотрела на него и вдруг беззвучно заплакала. Он погладил ее по плечу.

- Честное слово, не вру. Жизнь теперь такая.

- Думаешь, ревную? Не те у тебя деньги, чтобы бабы на тебя кидались.

- Ну вот, все и выяснили. Пошли завтракать.

Жена удержала его за руку, спросила:

- В Германию собрался?

- С чего ты взяла?

- Во сне по-немецки разговаривал.

- Разве? - Он засмеялся. - Верно. Предлагают съездить.

- Я же чувствую. - Она помедлила. - К нашим-то зайдешь? Виктор в письмах обижается, что забыли.

Жена говорила так, будто дело это окончательно решенное. Он еще только прикидывал возможности, а она уже знала. Так бывало не раз, и не раз Сергей поражался ее прозорливости.

- Постараюсь.

- Зайди обязательно. Эмку поцелуй, - лукаво кольнула она его косым взглядом. - От меня, разумеется. Кобыла, небось, вымахала. Сколько ей теперь?

- Три года назад, перед их отъездом в Германию, было девятнадцать.

- Скажи, пожалуйста, запомнил.

- Так ведь день рождения отмечали.

- И как целовал ее, не забыл?

- Все целовали, поздравляли.

- Но ты особенно старался.

- С чего бы это?

- Понравилась, видать.

- Разве? Надо будет присмотреться.

- Я тебе присмотрюсь!

Сергей засмеялся и подумал, что бабы, видно, и впрямь ненавидят друг друга. Каждая думает: зачем другая, когда я есть? Вычитал где-то эту фразу, и вот уже который раз она вспоминается ему.

Переполненный каким-то странным, удивительным для самого себя нетерпением Сергей выбежал из холода и мрачности подъезда в жар и свет улицы. Ждать автобуса не было сил, и он скорым шагом направился к станции. Успел на последнюю перед долгим дневным перерывом электричку, сел к окну и стал смотреть на убегающие назад березняки и полянки, залитые солнцем. Мыслей не было никаких, только радостное ощущение большого и важного, предстоящего ему. Перед глазами все были "наш немец" Виктор с его восторженной сестренкой Эмкой, "голенастым головастиком", как дразнил ее Сергей, восемь лет жившие рядом, через стенку, на одной лестничной площадке.

Виктора угораздило родиться на третий день войны. Его отец, слесарь валяльно-обувной фабрики в городе Энгельсе, ждал девочку и заранее определил ей имя - Виктория - Победа. Но родился мальчик. Чью победу призывал отец, так и осталось невыясненным. Сам он говорил - нашу, а представители соответствующих органов, вскорости занявшиеся судьбой немцев Поволжья, уверяли, что немецкую. Как бы там ни было, эти долгие дискуссии с властямипредержащими начисто отбили у отца охоту к ономастике, и когда, много лет спустя, в семье появилась девочка, то имя ей дали нейтральное Эмма.

В казахстанских степях немецкая община сумела обустроиться совсем неплохо, но отец, все время мечтавший уехать из ссылки, под конец жизни увез семью в Подмосковье. Вскоре он умер. Ненадолго пережила его и мать, и осталась малолетка Эмка на попечении жившего холостяком старшего брата. Когда-то, еще в молодые годы, Виктор испробовал радости Гименея. Но потом кто-то от кого-то ушел, то ли молодая жена от него, то ли он от нее, и больше его к этим радостям не тянуло.