О верности крыс - Мария Капшина

— Я тебя домой отвезу, — с неудовольствием сказала Кошка. — Только я тебя прошу, не лезь никуда искать приключений в таком состоянии.

Хриссэ открыл вполне нормальные глаза и рассмеялся.

— А ты боялась, что кто-то обман заметит, — жизнерадостно напомнил он. — Ты же сама поверила, а? Я так и знал, что ты всё равно купишься. Сколько было невидимых нападающих?

— Двое с нок Фирдзавом, потом трое, — сказала Кошка, пристально его разглядывая. Пыльным Хриссэ совершенно не выглядел.

— По-моему, это было бесподобно, — заявил он и расплылся в широченной довольной улыбке.

— По-моему, этот скандал тебе так не спустят с рук, — сказала Кошка. — Ты бы его ещё в нарушении клятвы обвинил. Приказ там или не приказ, но видимость приличий соблюсти нужно.

— Угу. И сошлют меня в Кааго с запрещением до конца следующего порога появляться при дворе. Одна надежда на развлечение: если кто-то из мстителей за нок Фирдзава в Сойге объявится.

Кошка отвернулась к окну, смотреть на ночной город в щель между занавесок.

Сойвено о-Каехо

2293, 27 день 4 луны Ппн

Кааго и окрестности

— Да-да, — рассмеялась Птица. — "Я тебе не грублю, я как с тобой, так и с людьми говорю!"

— Птица! — оборвал её Вен. — Сколько можно? Ты можешь хоть немного уважения проявлять?

— Не-а, — сказала она. — Не вижу ни одной причины для уважения.

— Она моя мать! Эта причина тебе не годится?

Птица изобразила задумчивость. Мягкое весеннее солнце пятнало ей лицо и бросало красноватый отблеск на тёмные волосы.

— Не-а, — снова сказала она потом. — Это не причина.

Вен встал.

— Тогда нам пока не о чём говорить. Пока ты не решишь извиниться.

Он ушёл, не оглядываясь — и так ясно представлял, с какой искренней растерянностью Птица смотрит ему в спину.

Вен стиснул зубы, перебегая по мосту реку. Он ни разу вслух не признавался, что мать и сам уважать не мог, никак. И ругал себя за это последними словами, потому что куда это годится — презирать собственную мать?..

От входа в замок и по всему нижнему двору сновали люди, много людей, гости и их слуги… Вен глянул туда один раз и решительно свернул с дороги вправо. Приёмы и многолюдные праздники в этом замке бывали редко, ещё реже, чем кьол Каехо. Вена обилие малознакомых людей и обязанность действовать строго по предписанной церемонии вгоняла в тоску, потому от культурных развлечений он отлынивал со всей возможной изобретательностью, хотя и не слишком успешно: единственный сын и наследник, всё-таки…

Он зашёл с обратной стороны, поднимаясь к дальней стене замка по крутому склону, где сквозь щебёнку пробивалась низкая жёсткая трава. Подошёл вплотную, в угол, образованный стеной и одной из круглых башен, и задрал голову. На высоте в три роста была дверь, незаметная со стороны, если не знать, куда подходить. Предполагалось, что через эту дверь можно тайком выпускать людей в случае осады, скинув верёвочную лестницу. Подниматься в неё снизу без лестницы не предполагалось, но Вен знал, куда ставить ноги и за какие трещины цепляться пальцами. И знал, что с прошлого раза оставил дверь незапертой. Едва ли кто-то про неё вспомнил за последние два дня.

В каморке за дверью было пусто и темно. Вен закрыл за собой дверь, запер её на засов и пошёл дальше по узкой изгибистой лестнице, потом по такому же узкому коридору без крюков для ламп, но с пазами для факелов. Коридор вёл в старую башню, из которой вырос замок. В ней давно не жили, там было слишком неуютно, холодно, неприспособленно для жизни. Сейчас там был колодец — щель в скале, уходящая вниз на десяток локтей до воды и дальше в бесконечность. Там был склеп на уровень выше колодца, и склады на следующих этажах, и смотровая площадка на самом верху. Коридор выводил напрямую в склеп, за один из могильных камней. Вен поднялся оттуда на этаж выше, приостановился на последней ступеньке, потом сел спиной к стене, спустил ноги вниз по лестнице и стал сидеть, глядя прямо. Этот этаж пустовал, только ступеньки вверх у дальней стены да ящики под ступеньками. Здесь даже окон не было, слишком низко, окна начинались с третьего этажа — узкие бойницы, щели в толще векового камня. Сверху, через слуховой колодец сквозь все этажи, просачивался свет, стекая по двойной верёвке, спускавшейся до самого подвала.

Вен почему-то любил башню, неприветливую. Башня выстроена была многие века назад для охраны брода через Керру и пастбищ рядом с ним — когда-то здесь была одна из крупных перегонных стоянок. Давным-давно, когда сойгийцы не строили городов, не разводили садов, виноградников и полей, а только гоняли табуны, и питались почти исключительно мясом и молоком, и посуду знали только кожаную, а потому мясо обычно жарили или коптили, или вялили, а варили редко, кидая в кожаный мешок с водой раскалённые камни… И домов не строили, потому что уходили со сменой сезонов вслед за табунами на новые пастбища, и жили там в шатрах… Старые песни на почти непонятном уже языке утверждали, что жили они преимущественно в седле, и Вен песням верил, ещё и потому, что им верили отец и Таввет… Хотя в случае с Тавветом, наверное, нужно говорить не "верит", а "знает" — помнит.

Башня у брода получила имя "Кааго", "башня", а потом через Керру появился мост, а ещё потом вокруг башни появились другие постройки, и одна башня разрослась в просторный замок. Его рост тщательно продумывали, дробили проходы стенами, воротами и герсами на дворики, ломали лестницы и коридоры зигзагами — чтобы каждый дворик, каждый пролёт, каждую галерею приходилось брать с боем, спотыкаясь о каждую дверь, под перекрёстным обстрелом… Вен видел достаточно замков, чтобы знать, что это общая черта для них всех. Каждое здание может стать отдельной крепостью, каждый дворик может стать ловушкой, каждый поворот можно сделать засадой — для того замки и строятся. Некоторые успешней других, некоторые попроще. Если бы нападающим удалось захватить весь Кааго, но защитники успели бы спрятаться в башне, бой ещё не был бы проигран. В башне была вода, была еда, были стрелы, каменные ядра, смола, дрова… Её строили как отдельное укрепление, и она вполне могла в этой роли выступить при необходимости. Держать оборону здесь можно было бесконечно, с молчаливой, но почти осязаемой поддержкой предков, всех прошлых поколений ол Каехо…

Вен, по крайней мере, ощущал. Вслух он об этом не говорил, но сам иногда думал, что может их слышать, даже отдельные голоса. Обычно он не вслушивался, потому что легче подозревал себя не в магических способностях, а в сумасшествии, — магические способности обычно передаются по наследству, а в роду ол Каехо магов не бывало.