Неизвестный Шекспир. Кто, если не он - Георг Брандес

В юности Шекспир имел свойственную молодежи склонность всюду видеть добро и даже в самом зле усматривать нечто доброе. Вместе со своим героем, королем Генрихом V, он думал, что во всех злых вещах есть крупица добра. Теперь, когда все бедствия земной жизни и несчастье как проблема встали перед его внутренними очами, теперь злоба как сила выступила прежде всего другого перед ним во всей своей характерной мощи. Мы следили за размышлениями о ней в «Гамлете» и «Мере за меру». Правда, Шекспир и раньше занимался этой темой и изобразил ее тогда в крупнейшем стиле, но в «Ричарде III» центр тяжести еще покоился на внешней истории; Ричард был все тот же с первого своего выхода и до последнего. Теперь же Шекспиром овладевает желание проследить, каким образом личность, в жилы которой злоба впрыснула несколько капель своего яда, портится, извращается, доходит до саморазрушения или уничтожения, как Макбет, Отелло, Лир. Честолюбие леди Макбет, зависть Яго, неблагодарность дочерей Лира влекут за собой ряд действий, представляющих в своем итоге непреодолимо растущее несчастье.

«Макбет», по моему убеждению, это тот сюжет, за который Шекспир берется теперь прежде всех других тем. Правда, единственное, что мы достоверно знаем об этой пьесе, это что она игралась в 1610 г. в театре «Глобус». Д-р Саймон Форман в своих мемуарах «Книга о пьесах и замечания о них» пространно описал представление «Макбета», на котором он присутствовал 20 апреля означенного года. Но уже в комедии «Пуританка» от 1607 г. есть несомненное указание на тень Банко и намек, встречающийся в «Макбете» (IV, 1) в строках:

Он с зеркалом, и в нем я вижу цепь

Корон и лиц со скипетром двойным,

С тройной державою [17] … —

намек на соединение двух королевств, Англии и Шотландии, и их слияние с Ирландией при короле Иакове мог произвести сильное впечатление лишь в том случае, если бы он прозвучал со сцены вскоре после этого события. Так как Иаков был провозглашен королем Великобритании и Ирландии 20 октября 1604 г., то «Макбет» едва ли возник позднее 1604 или 1605 г.

С восшествием на английский престол Иакова в английскую жизнь проникает веяние из Шотландии, и в «Макбете» мы дышим шотландским воздухом. Трагедия происходит в стране, откуда явился новый король, и в высшей степени правдиво описаны в этой мрачной драме степи, леса и замки Шотландии, ее страсти и ее поэзия.

Многое указывает на то, что один и тот же полет мысли перенес Шекспира от «Гамлета» к «Макбету». Макбет, как личность, есть своего рода контраст Гамлету. Датский принц – страстная, но тонкая и вдумчивая натура; до убийства, которое носится перед его внутренними очами, он полон тревоги, он осыпает себя упреками, он бичует себя, но он ни на миг не испытывает ни малейшего раскаяния в каком-либо из совершенных им убийств, а между тем, прежде чем убить короля, он убивает четырех людей. Шотландский тан – грубый, простой воин, человек дела, разящий после короткого раздумья, но тотчас же после убийства подпадающий под власть зрительных и слуховых галлюцинаций и затем – неудержимо и нерешительно, как в бреду – переходящий от злодейства к злодейству. Он заглушает в себе голос самообвинения и под конец изнемогает, защищаясь с отчаянным бешенством, как прикованный к столбу медведь. Гамлет говорит:

Так блекнет в нас румянец сильной воли,

Когда начнем мы рассуждать…

Макбет совсем наоборот (IV, 1):

Отныне сердца первенец да будет

И первенцем моей руки. Сейчас же

Венчаю мысль короной исполненья.

Это два противоположных полюса: Гамлет– мыслитель, Макбет полководец, «любимец Беллоны». Гамлет– человек высокообразованный; он в избытке обладает умственной мощью; его сила – та сила, которая носит маску; он виртуоз в искусстве притворства. Макбет отличается естественностью, присущей неуклюжести, – естественностью, выдающей себя, когда она хочет обмануть. Его жена должна просить его, чтобы он не смотрел так растерянно, а принял бы наружный вид, способный ввести других в обман.

Гамлет– аристократ, весьма гордый, весьма уверенный в своем достоинстве, весьма строго относящийся к самому себе, слишком строго, чтобы быть честолюбивым в том смысле, в каком это слово понимается толпой. Для Макбета, наоборот, слава – это громкий титул, величие – венец на голове, корона на челе. Когда ведьмы в степи и другая ведьма, его жена в замке, обратили его взоры на блеск короны и могущество скипетра, тогда он нашел свою великую цель, верный выигрыш для этой жизни, ради которого он охотно ставит на карту свое благополучие в жизни будущей. Между тем как Гамлет, при своем наследственном праве на престол, не желает и подумать о самом престоле, который у него похищен, Макбет убивает своего короля, своего благодетеля, своего гостя, чтобы отнять у него и его сыновей трон под пурпурным балдахином.

И все же между Макбетом и Гамлетом есть сходство. Мы чувствуем, что эти трагедии написаны непосредственно одна за другой. В своем первом монологе (I, 7) Макбет стоит в нерешимости, преследуемый сомнениями Гамлета:

Удар… один удар… будь в нем все дело,

Я не замедлил бы. Умчи с собою

 Он все следы, подай залог успеха,

Будь он один начало и конец.

Хоть только здесь, на отмели времен,

За вечность мне перелететь нетрудно.

Но суд свершается над нами здесь.

Гамлет говорит: если бы мы были уверены в том, что нет загробной жизни, то стали бы искать смерти. Макбет думает: если бы мы не знали, что суд свершается уже здесь, то не стали бы заботиться о будущей жизни. Это противоречие при сродном характере размышления. Но Макбета это размышление не останавливает. Он вонзает, как сам говорит, шпоры честолюбия в бока своей воли, прекрасно зная, что она сделает слишком большой скачок и упадет. Он не может противиться, когда его подстрекает более сильное существо, чем он, когда его подстрекает женщина.

У него есть фантазия, как и у Гамлета, но несравненно более пугливая и ясновидящая. Гамлет, увидев тень своего отца, сначала не находит в этом ничего изумительного; другие видели ее раньше его и видят ее одновременно с ним. Макбету часто являются призраки, которых не видит никто другой, и часто чудятся голоса, которые никому другому не слышны.

Когда он принял решение умертвить короля, он видит в воздухе кинжал:

О! – Это что? – Кинжал?

И рукояткою ко мне? – Возьму.

Ты не даешься и не исчезаешь!

Так ты неуловим? Так ты доступен

Одним глазам – виденье роковое?

Кинжал – мечта, дитя воображенья,

Горячки, жгущей угнетенный мозг?

После убийства тотчас же следует галлюцинация страха:

…Я слышал,

Раздался страшный вопль: Не спите больше!