Саньяси (СИ) - Алан Аюпов

— Чего? — Веню как будто к полу пришпилили.

Он тупо переводил взгляд с одного друга на другого.

— Веня, Валентин не шутит. — Тихо сказал Феликс. — Нам и правду грозит большая опасность. Может, нас и не угрохают, но деньги, недвижимость, в общем, всё отберут и фамилий не спросят. Так что, оставшись здесь, мы можем лишиться всего, в том числе и жизни.

— За что? — Недоумевал Веня.

— За то, что ты есть. — Отрезал Валентин. — Никто из нас пока не знает, за что. Надо разобраться, а времени нет. Одно ясно: нас хотят вытурить в город. Причём не просто так, а наблюдая за нами, как за подопытными кроликами. Хочешь быть подопытным?

Веня молча полез в карман.

Глава 7

— Это было очень давно. Если уж тебе так нужна точность, то чуть меньше десяти лет тому назад. — Рассказывала моя подруга, время от времени всхлипывая.

Мы сидели в её квартире. Истерика на стоянке, плавно перешла в рыдания и спустя несколько часов вовсе прекратилась. Лиля приняла душ, привела себя в порядок. С тех пор мы торчали на кухне, опрокидывая чашку за чашкой ароматного кофе. Кофеварка не прекращала своей работы уже на протяжении нескольких часов. За окном день давно перевалил за вторую половину, плавно приближаясь к своему завершению.

— Мы с Генкой были знакомы почти с детского сада, в котором я, в общем‑то, и была всего лишь парочку недель. Но этого хватило, чтобы познакомиться с шустряком со старшей группы, который сразу как‑то стал меня опекать. Жил он в доме рядом, а потому мы часто встречались в скверике, что был подле наших домов. Выдумщиком он был потрясающим. С ним всегда было весело, интересно, надёжно. Я так мечтала учиться с ним в одном классе, но он был на два года старше меня, а потому и пошёл в школу раньше. Тогда я стала надеяться, что хоть в школу мы будем ходить одну, но, увы. Папа отдал меня в гимназию, где мы с тобой и встретились.

— Да, но я тоже оказалась на два класса младше тебя. — Подтвердила я.

— Верно. Мне тогда было очень скучно и одиноко. — Вяло согласилась Лилька, и продолжала. — Я возвращалась со школы, а он подстерегал меня в подъезде ближайшего дома у гимназии. Стоило мне лишь появиться на крыльце, как он делал то же самое, выходя из парадной и как бы невзначай встречался со мной. Весело приветствовал, будто сто лет не видел, брал портфель и провожал до самой двери квартиры. В свободные дни мы ходили на аттракционы, в парк, к морю, реже в кино. Нам там было не очень интересно. Ещё чаще мы просто читали, спрятавшись в какой‑нибудь из многочисленных беседок парка. Нам было очень хорошо. Во всяком случае, мне. Так было до седьмого класса. Включительно. А в конце восьмого, уже в мае, буквально перед самыми каникулами, произошло очень неприятное событие, которое перевернуло всю мою жизнь на выворот. Генка встретил меня как всегда. Мы шли, весело болтали. И вдруг почти у самого дома нам загородил дорогу дворовой хулиган — Лёнька Шлейка. Он жил в доме напротив. Он стоял посреди аллейки, руки в карманах брюк. По возрасту, они с Генкой были одногодки, только, кажется, Лёнька был на пару месяцев старше. В сторонке позади делали вид, что отдыхают его прихвостни. Их было человек семь или восемь, точно уже не помню. Мы подошли и Генка сделал попытку обойти этого подонка, но тот не собирался нас пропускать. Он смотрел на меня в упор, не вынимая рук из карманов. Чего он хотел я поняла гораздо позже. Лёнька, нагло ухмыляясь, сказал что‑то типа: «Ну, что, коза, пойдёшь со мной или с этим прип‑ным останешься?». Генка ответил ему вместо меня, в том же тоне: «По‑моему ты, парнишка, себя не совсем культурно ведёшь». Он вообще не любил материться, особенно не переносил, когда ругались при мне. Такие у него быстро по ушам получали. Лёнька должен был это знать. Скорее всего, знал, потому так себя и вёл, Ему нужен был скандал, драка. Он утверждался. «Усохни, малявка. — Ответил он Генке, не поворачивая головы. — Так идёшь или нет?». Я всё ещё не понимала, что происходит, и попросила: «Лёня, дай пройти»‑ Но он вдруг как закричит: «Э‑э! Не‑е! Так дело не пойдёт. Если не мне, то никому!» — И выхватил из кармана пистолет. Из ствола ударила грязно‑жёлтая маслянистая жидкость. Она была так слаба, что не могла преодолеть тех несчастных пару метров, что были между нами, и всё же Генка стал предо мной, тем самым, закрыв меня и приняв эту смертельную струю на себя. Только покорно ждать, когда иссякнет эта дрянь, он не стал, а схватил Лёньку за руку, вывернул её, отработанным приёмом, и сунул, иссякающий серной кислотой обыкновенный водяной пистолетик, ему же в штаны. Лёнька взвыл дурным голосом, упал на землю, пытаясь вырваться, освободиться из захвата Генки, но не Лёньке было тягаться. Генка занимался всякими там единоборствами, поэтому знал своё дело. Вот тут‑то толпа прихвостней с воплем «Лёньку бьют!» бросилась к нам. Чем бы всё это закончилось, не знаю, но в последний миг, когда между нами и бегущими оставалось всего ничего, точно из воздуха возник парень, ростом выше Генки, очень стройный, как девушка, гибкий, с гривой тёмно‑каштановых волос, на вид очень хрупкий. Он поднял левую руку и сделал жест, как будто кого‑то отталкивает. Вся эта орущая, вопящая, изрыгающая жуткую матерщину толпа подонков вдруг остановилась, будто натолкнувшись на стену, затем рассыпалась в разные стороны, разлетаясь кто куда. Один влетел в мусорный бак с ужасающим грохотом, другой врезался в стоящую на тротуаре машину с такой силой, что аж лобовое стекло вылетело. Третий перелетел через скамью, да так и остался лежать. Но всего этого я уже не видела. Мне стало страшно и я со всех ног бросилась домой.

На следующий день я узнала, что четверо из Лёнькиной компании во главе с ним самим, оказались в реанимации. У троих были проломлены черепа, а сам заводила остался без наследства. Генка тоже был в реанимации. А ещё через несколько дней я узнала, что Генка ослеп. Ему сделали пластическую операцию, восстановили лицо, а глаза не сумели. Не успели. Я долго плакала, но позвонить его маме так и не решилась. Моя же, когда узнала, сделала заключение, мол, на кой тебе слепец? Всю жизнь за руку в туалет водить? И я с ней согласилась. Представляешь?! Я согласилась, я предала. Но это было ещё не всё. Где‑то в конце августа он позвонил мне. Если бы я знала, что это он звонит, ни за что в жизни не подошла бы к телефону. К тому времени я уже смирилась, успокоилась, остыла. Дома, кажется, никого не было, определитель не сработал, вот я и взяла трубку. Слышу:

«Привет! Это я».

Ну, я дурочкой прикинулась, мол, плохо слышу, переспрашиваю:

«Кто я?».

А он:

«Уже не признаём?».

На меня как‑будто что‑то нашло, продолжаю дурку ломать: