Принцесса из рода Борджиа - Мишель Зевако

— Да… По крайней мере, если верить тому, что мне рассказал тот очаровательный кавалер, который приходил меня навестить…

— И этот кавалер?..

— Это был Моревер!.. Однако же вид этого дома напоминает мне о том, что я и сам умираю с голоду! Видите по соседству вывеску? Надеюсь, тут нас и накормят, и напоят…

Карл бросил взгляд на харчевню, указанную Пардальяном. Она была аккуратна, приветлива и выглядела процветающей. Пардальян хорошо помнил тот вечер, когда вошел во дворец Фаусты с потерявшей сознание женщиной на руках, вечер, когда он имел с загадочной хозяйкой сего мрачного дома беседу, закончившуюся попыткой его ареста… Именно через эту таверну ему удалось тогда бежать. Следовательно нет сомнения, что дворец и трактир каким-то образом сообщаются. Не исключены также и частые встречи между обитателями зловещего дворца, и хозяевами, и посетителями этого симпатичного заведения.

— Пардальян! — сказал Карл настойчиво. — Я не голоден! Надо освободить этих двоих несчастных!..

— Э, клянусь рогами дьявола, именно поэтому мы и должны пойти пообедать на постоялый двор под названием… под названием… поглядим на вывеску… Вот как? Это мне странным образом напоминает… Хм! Хм!

И Пардальян, усталый и задумчивый, зашагал к двери кабачка «Железный пресс», который содержали Руссотта и Пакетта, как утверждала красивая вывеска с раскачивавшимися на ней бубенчиками. В тот момент, когда шевалье и его спутник должны были взойти на крыльцо, на улице появился глашатай в сопровождении четырех солдат с копьями, характерной особенностью которых были плоские наконечники, и трижды протрубил в рожок. Как ни пустынно было это место, сейчас же из соседних улочек выплеснулась порядочная толпа любопытных и кумушек, окруживших глашатая. На крыльцо таверны поднялись женщины, школяры и солдаты.

— Послушаем, — сказал Пардальян. — Герольды часто говорят очень любопытные вещи, тем более что этого сопровождают вооруженные гвардейцы нашего возлюбленного герцога де Гиза…

Когда глашатай рассудил, что его окружает достаточное количество слушателей, он принялся не читать, а громко произносить указ, который, без сомнения, привычно затвердил наизусть. Тем не менее, он держал в руках пергамент.

— Мы, мэтр Гийом Гийоме, официальный глашатай города Парижа, по приказу, требующему немедленного исполнения, его светлости герцога-регента, осуществляющего управление в этом городе в отсутствие Его Величества короля…

— Да здравствует Гиз! Смерть Ироду! — перебили его из толпы.

— Сим указом, подписанным рукой самого герцога и скрепленным его герцогской печатью, извещаем всех присутствующих мужчин и женщин и требуем, чтобы они известили всех отсутствующих, о том, что:

«Господин де Пардальян, бывший граф Маржанси, объявляется бунтовщиком, предателем и изменником делу Церкви и Священной Лиги.

Приказываем каждому преданному слуге веры, будь это духовное лицо или светское, схватить вышеупомянутого господина де Пардальяна и передать его в руки церковного суда.

Если нет возможности схватить его живым, пусть будет представлен мертвым.

Сообщаем, что вышеуказанный господин де Пардальян среднего роста, ближе к высокому, широк в плечах, носит серый бархатный костюм и круглую шапку с петушиным пером; он имеет загнутые кверху усы и бородку эспаньолкой; у него высокий лоб, светлые глаза, дерзкое выражение лица. Этих примет достаточно для того, чтобы он был опознан, где бы ни прятался.

Также извещаем всех и обещаем: сумма в пять тысяч двойных дукатов будет вручена всякому духовному или светскому лицу, мужчине или женщине, кто схватит вышеупомянутого господина де Пардальяна или представит его голову либо в церковный суд, либо главному прево, либо любому другому представителю правосудия».

Мэтр Гийом Гийоме дунул один раз в свой рожок. Это означало, что оглашение указа закончено. На сей раз толпа была столь потрясена обещанием пяти тысяч дукатов — а это составляло огромное богатство! — что позабыла испустить свой обычный вопль: «Да здравствует Святой Генрих! Да здравствует опора Церкви!»

Глашатай удалился для того, чтобы начать читать указ в другом месте; за ним последовало большое число людей, которые хотели еще раз услышать волшебные слова: «Пять тысяч золотых дукатов» и уже обдумывали, как заполучить это состояние.

Пардальян и Карл вошли в общий зал «Железного пресса»; первый был очень спокоен, второй выглядел потрясенным и слегка растерянным. В зале только и разговоров было, что об указе. Отовсюду слышались вопросы и ответы, и постоянно, как чарующий припев, повторялись слова, звеневшие волшебным металлом: «Пять тысяч золотых дукатов!»…

Пардальян неторопливо пересек общий зал и вошел в удаленный отдельный кабинет, который, как помнил шевалье, он преодолел одним прыжком в ночь своего посещения таинственного дворца Фаусты. Ему хотелось оказаться как можно ближе к двери хода сообщения. Но где, собственно, был этот ход?.. Он сел за стол и ответил женщине, которая пришла спросить, что подать господам:

— Обедать! Из-за указа, оглашенного мэтром Гийоме, у меня разыгрался аппетит.

Минут через десять красивый омлет, прекрасно зажаренный, уже источал перед нашими героями свой душистый пар. В несколько жевательных движений Пардальян расправился с омлетом. Затем он набросился на пирог с угрем, вскоре оставив на столе лишь глиняную тарелку, на которой его подавали; потом он объявил войну цыпленку, превосходившему по словам хозяйки, лучших каплунов из Манса. Пир дополняли несколько бутылочек доброго вина с холмов Сомюра, которое пенилось, как шампанское. Не переставая усиленно работать челюстями, Пардальян иногда ворчал:

— Ешьте же, черт возьми! У вас такая постная мина…

В самом деле, юный Карл, если и следовал примеру неутомимого едока Пардальяна, увлеченного обедом, то делал это весьма медлительно и неохотно.

— У вас такая постная мина, — продолжал Пардальян, — что можно подумать, будто вы мучаетесь угрызениями совести.

Любезная хозяйка, высокая и крепкая рыжеволосая женщина, которая была, должно быть, очень красива во времена своей уже давно миновавшей юности, только что поставила на стол большой горшок и сказала:

— Это персики, сваренные с вином, сахаром и корицей. Очень вкусно!

Пардальян вывалил три четверти содержимого горшка в свою тарелку и, попробовав, заявил:

— Замечательно!

— Я сама придумала это блюдо, — сказала хозяйка, и в ее больших коровьих глазах появилось выражение удовлетворения, а лицо, на удивление глупое, покраснело от удовольствия.

— Вы столь же умны, сколь красивы, — добавил Пардальян.