Бронепароходы - Алексей Викторович Иванов

Мамедов притулился сбоку на краешек его койки.

— Дэло у мэня, Ванья, — негромко сказал он. — Нэ хотэл тэбе дэн портыть…

— Ну, порти ночь.

— Говорю, Горэцкий знаэт, зачем я ыду на Арлан. Эму Выкфорс сказал.

— И что?

— Он захочет отнять у мэня докумэнты. Будэт драка. И я эго убью.

Нерехтин закряхтел, вытаскивая ноги, и тоже сел.

— Вы же вроде примирились, Хамзат.

Мамедов скривился и пренебрежительно махнул рукой:

— Какая разныца? Пустые слова. Повэрь мнэ, Ванья, он дурной чьеловэк.

— Да сам чую, — вздохнул Иван Диодорыч.

Его охватила тоска. Прошлое не отпускало — тянулось к будущему.

— Горецкого Катюша выбрала. А я для неё печали не хочу. Не убивай его.

Мамедов недовольно засопел:

— Нэправылное рэшение, Ванья. И для Каты тоже.

— Ты спросил — я ответил.

Мамедов хлопнул Нерехтина по плечу и тяжело поднялся.

— Ладно. Нэ убью.

Наутро караван двинулся дальше. Пароходы бодро дымили и работали колёсами; «Лёвшино» шёл последним в колонне, рассекая извилистые полосы пены на стрежне. Змиевский перевал, пристань Ножовка, остров Толстик, село Бабка, коса Удобная, пристань Усть-Речка и пристань Галёво, Костоватовский узкий ход, Сайгатский осерёдок, село Сайгатка с храмом, и на отшибе — погост, где лежит Дарья… Иван Диодорович снял фуражку, перекрестился на колокольню и поклонился, приветствуя Дашу. А потом Банный лог, пристань Гольяны, село Нечкино, и вот он — злополучный Пещерский перекат.

…На левый борт выбрались почти все, кто участвовал в том сражении с буксиром «Русло»: Сенька Рябухин, Серёга Зеров, Павлуха Челубеев, Митька Ошмарин, Колупаев, Стешка… Они молча смотрели на обломки мёртвого буксира. Среди искристой ряби переката чернел задранный угол надстройки, торчала безглазая, дырявая, помятая рубка. Дымовой трубы уже не было — её снесло весенним ледоходом. С крыши рубки взвились две чайки. «Русло» казался выброшенной на мель железной корягой, огромной и уродливой.

— Упокой всех, господи, — сказал Серёга Зеров. — Не мы это начали.

Колёса «Лёвшина» затихли в кожухах, с крамбола бултыхнулся якорь, и судно неспешно развернулось задом наперёд. Федя Панафидин, ни на кого не глядя, за верёвку подтянул разъездную лодку, что волочилась за кормой. Он решил плыть к утонувшему буксиру один. Там, на «Русле», только его призраки — больше ничьи, и чужакам не надо их тревожить. У всех свои тени.

Иван Диодорыч смотрел, как Федя добрался до «Русла», привязал лодку к какой-то зазубрине рубки, слез в воду, погрузившись до колен, и с силой отволок дверь. Изогнулся и проскользнул внутрь. Безмятежно сияло небо.

На «Лёвшине» ждали. Почему-то было боязно, хотя ничего опасного случиться не могло. Наконец перекошенная дверь снова затряслась, и Федя боком вылез наружу. В руках у него была икона. Федя издалека показал её людям на «Лёвшине», и ярко стрельнул золотой блик на нимбе Якорника.

На «Лёвшине» загомонили, словно Федя выиграл в состязании.

— Ты только не ругайся, дядя Ванечка… — услышал Иван Диодорыч у себя за спиной и медленно поворотил голову, ошалевая от изумления.

На мостике буксира, улыбаясь, стояла Катя.

04

Придумала это, конечно, сама Катя, но всё организовал Алёшка. В ночь перед отплытием он в лодке перевёз Катю из дома на «Лёвшино». Вахтенный Сенька Рябухин тоже был в сговоре. Стешка спрятала Катю у себя в каюте.

— Спасибо, Стешенька, — сказала Катя, неловко пристраиваясь на койке. — И тебе, Алёшка, спасибо. Не совсем ты, значит, пропащий человек.

Катя укрывалась у Стешки полтора дня — и размышляла о своём поступке. Не каприз ли это? Может, она взбалмошная дура? Нет. Тётя Ксения нужна ей, а отказ Романа прозвучал оскорбительно. Однако спорить Катя не хотела, и потому решила просто поставить Романа перед свершившимся фактом. Роман обязан считаться с ней. Она не кукла. И это она делает Роману одолжение, соглашаясь ехать с ним на край света и рожать в поезде.

Катя вышла, когда до Сарапула оставалось с десяток вёрст.

Дядя Ваня нелепо хлопал себя по бокам, точно курица крыльями. Он обнял бы Катю, да боялся её живота. Катя сама обняла его.

— Ну ты даёшь, Катюшенька! — квохтал дядя Ваня. — Ну ты даёшь!..

Алёшка ухмылялся во всю физиономию. Стешка надменно сложила руки на груди, глядя на Нерехтина так, будто свергла его из капитанов.

— А вам не поздоровится! — пообещал Иван Диодорыч Алёшке и Стешке.

На мостик на спеша поднялся Роман. Он словно бы ничему не удивился и поцеловал Катю спокойно и ласково.

— Ты всех победила, — шепнул он.

У Кати отлегло от сердца.

Машина стучала, колёса взбивали пену, и вскоре за поворотом показалась покатая Старцева гора с остриём колокольни. Это уже был Сарапул.

Пароходы флотилии заняли все пристани города, у лучшего дебаркадера — дебаркадера КАМВО — пришвартовался штабной лайнер «Волга». Буксиры уткнулись носами в берег. На рейде бросили якоря те, кому не хватило места у причалов: авиабаржа «Данилиха» и товарно-пассажирское судно «Ревель», на котором размещалась бригада морских стрелков адмирала Старка. «Лёвшино» тоже остановился на рейде — возле косы напротив Девятовской мельницы.

Поскольку делать пока было нечего, Иван Диодорыч задумал провести разбирательство и суд — строгий, но справедливый. Всё-таки тайный человек на борту — это непорядок, и немалый. Неуважение к капитану. Иван Диодорыч выставил перед рубкой стул и вызвал первого преступника — Алёшку.

Алёшка сразу учуял, что ему прилетит, и как-то весь скорчился.

— Я Катюшу люблю, и рад, что она с нами, — веско сказал Иван Диодорыч, — и тебя, Лексей, люблю. Но творить такие дела на судне никак нельзя.

— А чё такого-то? — всё-таки встопорщился Алёшка. — Нас она не обожрёт!

— Ты меня как капитана дураком показал.

— Да все и так знают, какой ты! — возмутился Алёшка. — И вообще это Катька всё затеяла! Я тут ни при чём!

— Я от тебя не оправданий жду! — рассердился Иван Диодорыч.

— Ладно-ладно! — сдался Алёшка. — Ну, прости, дядь Вань.

Иван Диодорыч понял, что большего из этого лиходея не выжать.

— Ступай, и Рябухина сюда пришли.

— А чё Рябухин-то сразу? — опять заупрямился Алёшка. — Он же чурбан, он не виноват! Ему Катька скажет утопиться — так он утопится!

— Я вас обоих щас утоплю!

Алёшка убрался, и вскоре на суд прибыл трепещущий Сенька.

— Я тебя спас, а ты чем мне отвечаешь? — снова начал Иван Диодорыч.

Сенька готов был бухнуться на колени.

— Каюсь, дядя Ваня! Помилуй! Не мог я тебе во всём признаться, Катерина Митревна не велела! Как мне ей перечить, сам посуди?

Воспитывать Сеньку, в общем, было бесполезно.

— Проваливай, и Стешку ко мне пришли!

Сенька в отчаянье замотал нестрижеными вихрами.

— Не буду я её