Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

Один такой пример был на наших глазах. Знатная девушка в ранней юности отдала свое сердце юноше более низкого звания. Он был школьным товарищем ее брата и обычно проводил часть летних каникул в поместье ее отца, герцога. В детстве они вместе играли, поверяли другу другу свои маленькие секреты, утешали друг друга, когда случались огорчения. Любовь подкралась к ним незаметно и сперва не пугала их, пока они не почувствовали, что не могут жить друг без друга, а между тем должны расстаться. Юность и чистота взаимной любви уменьшили их сопротивление беспощадной необходимости. Отец прекрасной Джульетты разлучил влюбленных, однако при условии, что юноша может вернуться, когда завоюет себе место, достойное любимой; она, в свою очередь, поклялась никому не отдавать свое сердце, пока он не вернется.

Пришла чума, грозя разрушить и планы честолюбцев, и надежды влюбленных. Герцог Л*** долго смеялся над опасностью, отгородившись в своем поместье от всего окружающего мира; сперва это ему удавалось, и лишь на второе лето губительный недуг вмиг опрокинул все предосторожности и отнял жизнь. На глазах у бедной Джульетты один за другим умерли отец, мать, братья и сесг* Эндрю Марвелл. (Пер. Г.М. Кружкова.) Том П. Глава восьмая 351 ры. Большинство слуг разбежались при первом появлении заразы; те, что остались, заболели. Соседи и окрестные поселяне боялись даже приблизиться к пораженному чумой дому. В живых по странной случайности осталась одна лишь Джульетта; она и ухаживала за своими родными до последнего их вздоха, облегчая им смертные муки. Наступил час, когда она в последний раз подала питье последнему из них. Юная наследница рода оказалась одна среди мертвецов.

Ни одной живой души не было возле нее, чтобы утешить или увести прочь от ужасного зрелища. В ту сентябрьскую, уже холодную ночь гром и град грохотали вокруг дома, и эти страшные звуки были погребальной песнью ее семье.

Она сидела в безмолвном отчаянии на полу, как вдруг сквозь порывы ветра и шум дождя услышала свое имя. Чьим же был этот знакомый голос? Он не мог быть голосом кого-то из родных - все они лежали рядом, глядя остекленевшими глазами. Снова прозвучало ее имя, и она вздрогнула, спрашивая себя, не сходит ли с ума, а быть может, умирает, раз ей слышатся голоса мертвых.

Новая догадка мелькнула в ее голове; Джульетта подбежала к окну, и в блеске молнии ей предстало желанное видение - под окном стоял ее возлюбленный.

Радость придала ей силы, чтобы спуститься по лестнице и открыть дверь; и тут она лишилась чувств в его объятиях.

Тысячу раз упрекала она себя, как за преступление, за счастье, которое обрела с ним. Единственное стремление человека к жизни и радости было сильно в ее юном сердце; она предалась ему со всем пылом. Они поженились; в их сиявших лицах я в последний раз увидел счастье и восторг любви, которые были когда-то животворящей силой мира.

Я завидовал им, но сам уже не мог испытывать подобные чувства теперь, когда годы принесли мне столько забот. В этих заботах нуждалась прежде всего моя Айдрис, моя любимая, поглощенная материнской тревогой, не утихавшей в ее сердце ни на миг. Я старался отвлекать ее внимание от слишком пристального наблюдения за происходившим вокруг, от неумолимого приближения болезни, страданий и смерти, от лиц наших слуг, на которых читался страх при каждом известии о чьей-то кончине неподалеку от нас, ибо все время случалось что-то, своим ужасом превосходившее все, что было перед тем. Под наш кров, где никому не отказывали в помощи, люди приползали, чтобы умереть. Число обитателей замка ежедневно уменьшалось; оставшиеся в страхе жались друг к другу; подобно голодающим на плоту среди безбрежного моря, каждый глядел в лицо другому, угадывая, кому теперь выпадет смерть. Все это я старался скрыть, чтобы оно меньше удручало Айдрис; как я уже говорил, мужество превозмогало во мне даже отчаяние; меня можно было победить, но не покорить.

Случился день - это было девятое сентября, - когда все несчастья разом словно посыпались на нас240. Еще с утра я узнал о приезде в замок престарелой бабушки одной из наших служанок. Старухе было уже сто лет; кожа ее смор352 Последний человек шилась, тело сгорбилось и одряхлело; но она все жила, пережила многих молодых и здоровых, и ей стало казаться, что она будет жить вечно. Пришла чума; все жители ее деревни умерли. Цепляясь с трусливостью старых людей за остаток своей жизни, она заперла дверь и закрыла ставнями окна, отказываясь с кем-либо общаться. По ночам она выходила добыть себе пишу и возвращалась довольная, что никого не встретила и не подверглась опасности заразиться. По мере того как умирали соседи, находить пропитание ей становилось все труднее. Сперва сын, живший неподалеку, помогал матери, принося еду к ее дверям; но однажды умер и он. Однако голод страшил женщину меньше, чем чума, и главной ее заботой по-прежнему было избегать общения с людьми. Она слабела день ото дня, и день ото дня ей приходилось ходить все дальше. Накануне вечером она добралась до Датчета241 и нашла там хлебную лавку, где никого не было. Нагрузившись добычей, она пустилась в обратный путь, но заблудилась. Ночь была тихой и облачной; ноша казалась старухе все тяжелее; она бросила один за другим хлебы и пыталась ковылять дальше, но вскоре не смогла двинуться с места.

Она легла в высокую пшеницу и уснула. Среди ночи ее разбудил шорох гдето поблизости. Она хотела вскочить, но окостеневшие суставы не повиновались.

Возле нее раздался сгон и повторился шорох. Сдавленный голос произнес:

"Воды! Воды!" - повторив это несколько раз с тяжкими вздохами. Старуха задрожала: ей удалось подняться, но зубы ее стучали, а колени подгибались. Совсем рядом с собой она различила в темноте лежащую полунагую фигуру; стон и мольба о воде повторились снова. Ее движения в конце концов привлекли внимание неизвестного соседа; он схватил старуху за руку с конвульсивной силой, и пальцы его показались ей железными тисками. "Вот ты и пришла наконец!" - проговорил он, но то было последним усилием умирающего. Пальцы разжались, он вытянулся на земле, еще один сгон - и он умер. Начало светать; женщина увидела рядом с собой тело, отмеченное роковой болезнью; на запястье же у нее остался синяк от пожатия, прерванного смертью. Она чувствовала, что заражена; старые ноги не смогли унести ее достаточно быстро.

Теперь, заболев сама, она уже не боялась общения с другими и, собрав все силы, отправилась к своей внучке в Виндзорский замок, чтобы там умереть. Вид ее был ужасен; она все еще цеплялась за жизнь, издавая стоны и крики; но было ясно, что она проживет от силы несколько часов. Так оно и оказалось.

Пока я распоряжался, чтобы ей оказали необходимую помощь, вошла Клара; она была бледна и дрожала. Всгревожась, я спросил о причине ее волнения; она кинулась ко мне, плача и восклицая: