Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий

— Не трясись! Свои это. Татары не так войдут.

Дверь распахнулась, и Василий Холмский, весь в сияющей броне, шагнул через порог. Впрочем, лицо его сияло почище доспехов. Он сгрёб сводную сестру в охапку, левой рукой прихватив и няньку, и смачно расцеловал обоих.

— Живём, бабы! Живём, сестрёнка! Уходят они, слышь?!

— Берегись!

Стена выгнулась, как живая, и разом опала, точно сорванная занавесь. В образовавшийся пролом мог бы свободно пройти воз с сеном. Князь Даниил стиснул зубы, чтобы не зарычать от бессилия. Всё зря. Длинные колья, казавшиеся непреодолимой защитой, сиротливо торчали из бойниц — никто не собирался лезть на них грудью.

— Берегись!

Новый удар, и пролом, топорщащийся обломками брёвен, стал вдвое шире. Даниил зашипел сквозь зубы: скоро вместо стен Галич будут защищать завалы…. Самое скверное, что пролом этот не один…

Дикий вой донёсся до князя. Даниил вгляделся и похолодел — впереди татар сплошной стеной шли пленные русичи, с большими охапками хвороста в руках и похожие оттого на движущиеся копны. Понятно, промелькнуло в голове. Вот как поганые ров преодолеть надумали.

— А ну, на стенах, бей по передним!

Молодой лучник глядел на князя круглыми глазами.

— Так ведь… свои…

— Свои по сию сторону! — рявкнул Даниил. — Стрелять бегло!

Лучники разом обрушили ливень стрел на бегущих, и поле усеялось трупами — вязанки хвороста плохая защита. Однако передние «живые щиты» уже достигли рва и валились в него вместе с хворостом: татары просто закалывали их и спихивали в ров.

— Стрелять по поганым!! Все прочие к пролому!!!

В проломе уже щёткой торчали копья ратников, сбившихся в плотный строй. Может, и ничего… Может, отобъёмся…

Воющая толпа преодолела ров, заваленный трупами вперемешку с хворостом, и теперь лезла через завал, топорщащийся обломками брёвен. Передние просто наделись на копья, но на смену им валили валом новые и новые бойцы. Воющая, визжащая шевелящаяся масса сгрудилась возле пролома…

— Руби! Руби!! Руби!!! — князь Даниил выхватил меч.

Вятшие витязи, охранявшие Даниила, ринулись за ним в гущу битвы. Ободрённая толпа русских воинов страшно взревела, и поганые не вынесли нового натиска, подались назад. Ещё несколько секунд, и завал очистился, и только несколько расщеплённых концов брёвен торчало теперь из сплошной массы трупов.

— Княже! — перед Даниилом возникло перекошенное лицо кметя-вестового, в шлеме-шишаке которого торчал обломанный наконечник монгольской стрелы. — Беда, княже! С той стороны прорвались поганые, валом валят в город!

Даниил всё-таки сумел не завыть от бессилия. Всё. Вот теперь всё.

— Отходим ко храму, все разом!

— А детинец?

— Ко храму, я сказал!!!

Всё верно, мелькнула в голове словно чья-то чужая мысль. Детинец, это тупик. Из церкви же наружу, в укромное место, ведёт подземный ход…

— Кушать, эйе!

Монгол-охранник, почтительно поклонившись, поставил перед воеводой Дмитром полное блюдо хорошо прожаренного в кипящем жире мяса, нарезанного мелкими кусочками. Рядом уже стояла пиала, полная наваристого бульона, и лежал большой ломоть чёрного русского хлеба с белой луковицей. Расстарались нынче татары, гляди-ка, вон даже хлеб достали… Уважают.

— Спасибо, Эрдэнэт, — Дмитр Ейкович уже без запинко выговаривал многие монгольские слова, и тем более имена своих охранников, которых давно запомнил в лицо.

Бывший воевода взял ложку и начал хлебать бульон, заедая его хлебом и мясом. Бывший… Да, бывший воевода киевский. Потому что нет больше Киева. Как и Владимира Волынского, как и многих, многих других городов. Уцелели только те, кто беспрекословно подчинился воле Бату-хана. Деревич и Губин целы, и даже имущество не всё забрали у них… Даже лошадей оставили, поди ж ты! Велел им Бату-хан сеять пшеницу и просо для своего войска, и за то обещал им защиту.

Дмитр Ейкович захрустел луковицей. Да, защиту. А вот великие князья защиту своим подданным только обещали, да не дали. Давно уже Дмитр гнал от себя мысли, что, сдай он тогда Киев, стоял бы он до сих пор цел и невредим, а не пепелищем сирым расстилался… И люди были бы живы, да. Простым людям ведь не так важно, кто ими правит, лишь бы жить давал.

Где теперь Михаил Всеволодович, радетель о всей Руси? Сбежал к ую своему, и далее в угорскую землю. Или сгинул вообще бесследно. И княгиню свою кинул с сыном малым, не пожалел… Трус он, вот что. Самый заурядный трус, рядящийся в сияющие доспехи героя.

И Даниил Романович не лучше. Как добивался Киева, а пришёл час, затаился в норе трусливо. Да только не помогло ему это. Вон Бату-хан взял Галич одной левой, за три дня взял. И Данило Романыч не пал геройски, кстати, защищая град свой. Монголы говорят, сбежал он подземным ходом, бросив горящий город на произвол судьбы.

Бывший воевода аккуратно затёр корочкой миску, доел хлеб. Бывший воевода… А ведь он может стать не «бывшим». Великий Бату-хан не зря держит его тут в таком бережении. Верно, хочет службу предложить. А что? Дмитр Ейкович тут всякого народа навидался. И арабы, и китайцы, и персы, и вовсе непонятные люди… Чем русичи хуже?

Полог кибитки распахнулся, и на пороге возник всё тот же страж.

— Димитор, тебе ходи Бату-хан! Быстро нада!

Воевода крякнул, встал, оправляясь. Он уже знал, что скажет ему Бату-хан.

И тем более знал свой ответ.

— Как чувствуешь себя, Михаил Всеволодович?

— Спасибо, Мария Фёдоровна, твоими заботами!

Князь Михаил стоял на балконе, всей грудью вдыхая влажный, пьянящий воздух. Весна… Здесь, в угорской земле, весна ранняя. В Киеве, должно быть, ещё не стаяли зимние сугробы, и в полях чёрные пятна оттаявшей земли перемежаются с серыми пятнами напитавшегося водой снега. А в Ростове зима и вовсе едва отступила…

За время болезни князь сильно исхудал. Уход, правда, был отменный, принцесса Анна и сама королева Мария каждый день сидела у постели больного, однако долгая горячка никого не красит.

Рядом с ним на том же балконе стояли король и королева, навестившие своего гостя в очередной раз. Супруги очень тревожились за судьбу великого князя — не говоря уже о свадьбе дочери, смерть гостя могли истолковать весьма превратно.

— Весна… — произнёс Михаил по-русски, полузакрыв глаза, ловя лицом жаркие лучи солнца.

— Скоро зацветут сады, Михаил Всеволодович. — также по-русски, с явным акцентом заговорила королева. — Ох, как тогда красиво в Буде, Обуде и Пеште!

— Мария, ты простудишься, — подал голос король, заботливо поправляя мех на плече супруги.