Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин

— Зачем же мне сердиться? Рассказывай.

— В народе говорят, что если сыромятина засохнет, ее уж не разгладишь. Поэтому аульные казахи и требуют за своих дочерей калым.

Я чувствую что-то недоброе, но решил выслушать мать до конца. Мое молчание, видимо, ее подбодрило, она оживилась:

— Казахи говорят, что джигит в пятнадцать лет — хозяин дома, а тебе уже скоро тридцать. Сколько ты будешь ходить неженатым? Я уже совсем стара, одной ногой стою в могиле, можно сказать, — жаловалась мать. — У чабана, что на урочище Кум-Кудык, есть дочь на выданье. Я уже съездила туда, посмотрела на нее собственными глазами. Ну прямо цветок полевой: белолицая, черноглазая, черноволосая, нравом тихая. Я долго беседовала с ее родителями. Отец степенный такой, все говорил, что девушка создана для чужого порога, но нельзя же забирать ее из дома так, как волк овцу из отары. Надо все делать, как велит обычай. «Слыхал я, что сын ваш хорошо зарабатывает. Да и вы, наверно, кое-что сберегли для такого случая. Пришло время потратить сбережения с пользой. Многого мы не хотим, так, тысяч двадцать… моя дочь станет вашей снохой». Я поторговалась, и они уступили. Договорились на пятнадцати.

Я не знал, куда деться от стыда.

— Матушка, мы же люди! Даже скотину и то сперва посмотришь, потом уже покупаешь. Жить-то с ней мне, а вы все решили без меня и даже калым определили. Ну как же так можно? А если мы не понравимся друг другу, как тогда быть? Неужели вы никогда не слыхали, что у людей есть любовь? И до каких пор аульные казахи будут торговать своими детьми?! Что за дикость, что за невежество!..

Все это я выпалил единым духом и вконец расстроенный ушел из дому. Ночевал у своего приятеля, возвращаться домой не хотелось.

Ветер так разбушевался, что был похож на ураган. Такое в этих местах бывает перед сильным ливнем. Мой домик, сколоченный из досок и фанеры, закачался, как юрта во время степной бури.

Жуматай еще раз закурил и продолжал свой рассказ:

— Конечно, я далек от мысли, что все казахи продают своих дочерей, но в отдаленных аулах еще встречается этот проклятый старый обычай, эти стяжательские нравы. Это справедливо?! Какая разница, если разумно рассудить, от сына ребенок или от дочери? Даже пословицу придумали: жиен — не родня, а сухожилия — не мясо. Не знаю, как в других местах, но в моем ауле редко увидишь женщин, работающих на производстве, в учреждениях, только несколько женщин стали учительницами.

Буря так разыгралась, что мой дощатый домик с трудом стоял на месте.

— Одним словом, Казеке, после всего этого мне стало стыдно смотреть людям в глаза. Я решил, что аул обойдется без меня, а я без него, уговорил мать, и мы подались в город. Здесь я устроился на авторемонтный завод. С квартирой было очень трудно, где мы только ни снимали углы, в каких только дырах ни жили! Теперь все это позади: два года назад завод дал мне двухкомнатную квартиру. Для семи человек тесновато, но терпимо, не сравнишь с частной квартирой. В городе я познакомился с одной девушкой, которая работала на швейной фабрике. Встретились в нашем клубе. Она родилась и выросла в городе. Через некоторое время она повела меня домой и познакомила с матерью. Попробовала бы она так сделать в ауле, осрамили бы на всю округу! Потом и ее отцу показались: он, оказывается, работал на нашем заводе мастером. Съездили и к ее бабушке на окраину города. Все меня принимали радушно и ласково. Она мне потом говорила, что я им всем понравился. Если, мол, он и тебе нравится, если ты убедилась, что он серьезный и порядочный человек, ты выходи. Но я боялся и долго не мог сделать ей предложение, тянул около года. Теперь даже вспомнить стыдно. Однажды летом мы поехали в пригородный колхоз на уборку сена. Швейников тоже направили в этот колхоз. Там мы снова встретились. После работы долго бродили по лугам. Я чувствовал, что надо объясниться, но робел и смущался. Девушка заметила это и с веселым укором бросила: «Какой же ты мямля! Я ведь давно вижу по твоим глазам, что ты любишь меня…» И она сама обняла меня и крепко поцеловала. Я обалдел от счастья. Мы решили пожениться. Родители ее приняли эту весть серьезно и спокойно. Ее считали бабушкиной дочкой, потому что с малых лет она жила у бабушки, только недавно перебралась к своим родителям: далеко на работу ездить. Старуха была в отъезде, пришлось подождать ее возвращения. Когда бабушка вернулась, мы сразу поехали к ней. Там оказались и родители.

— Милая аже, я очень люблю этого джигита, — дрогнувшим голосом проговорила внучка и кинулась бабушке на шею. Мне было так стыдно, что хоть сквозь землю проваливайся.

Бабушка молчала и хмурилась. У меня душа в пятки ушла.

— А он тебя любит? — строго спросила бабушка.

Все посмотрели на меня, наступила решающая минута.

— Очень люблю!.. — сказал я заикаясь. Потом жена мне говорила, что я в тот момент был красный, как рак.

— Давно вы знаете друг друга?

— Уже год, — ответила она.

— Ну что ж. Самое большое счастье для каждого смертного — найти друга жизни. Сын говорил, что ты работящий парень. А трудолюбивый человек не может быть плохим. Ну, ладно, не буду долго болтать и мучить вас: будьте счастливы, живите дружно, любите друг друга до конца жизни своей и имейте кучу детей, — с этими словами бабушка вынула из кармана большущий платок и вытерла слезу. Внучка упала перед нею на колени и стала целовать ее руку. А я поцеловал другую руку.

Буря утихла, начался теплый дождь. Крупные капли весело забарабанили по окну. Казалось, что на шиферную крышу кто-то горстями бросает горох.

— Вот так, Казеке, я и женился, когда мне было за тридцать. Все боялся. Сильно напугали меня аульные девки. Робким оказался, ни рыба, ни мясо, — начал подтрунивать над собой Жуматай. — Действительно, город не то, что аул, тут все иначе, разумнее. Родители жены не стали вникать в мою родословную, не торговались со