ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ - Андрей Кураев

В апреле 1771 года — рекомендации для Второй осетинской духовной комиссии, «1. Учение иноверным вы должны преподавать из единого Евангелия, Деяний и Посланий апостольских, не отягощая обращаемых разума, яко во младенчестве веры еще сущего, преданиями, кроме самых нужнейших и к основанию веры служащих догматов.

2. В преподании сего учения наблюдать вам следующий порядок: а) должны вы изъяснить, что есть Бог; б) что Он дал человеку закон, тут объяснить хотя кратко, но ясно, о тех делах добрых, которые Бог предписал человеку в закон.

3. Сии добрые дела суть следующие: а) Бога любить и почитать всем сердцем, б) идолов своих отвращаться и вовсе забыть, в) имя Божее вспоминать с почтением и не в какой ложной клятве не призывать.

4. Потом приступить к догматам, которые заключаются в Символе веры.

(…)

8. Что касается до преданий, яко то: чтение по вся дни многих молитв, соблюдения во всякой недели постных дней и во всякой части года постов многонедельных, о том за первый случай напоминать, а отнюдь их не принуждать к той строгости, которую в христианстве рожденные хранят… Словом, в сем поведении последовать должно тому же святому апостолу Павлу, который новообратившихся, яко еще слабодушных отнюдь от их прежних обрядов, не противных христианству вдруг не отводил, но только толковал им, чтобы они их за правила веры не почитали.

9. Сверх сего учения никаких суеверий, пустых рассказов, ложных чудес и откровений не прибавлять, паче же басен нигде и никакими правилами церковными, тем меньше Священным Писанием не утвержденных, не проповедовать»[970].

В 1888 году — «Правила в руководство миссионерам».

«§ 8. Миссионерские беседы должны быть открытые, проникнутые духом пастырской кротости и растворяемые христианской любовью. § 10. Миссионерские беседы должны начинаться совершением обычной молитвы, затем чтением дневного Евангелия, или же простой краткой речью, с объяснением в ней цели прибытия миссионера и с приглашением старообрядцев внимательно выслушать миссионера и беседовать с ним, руководствуясь желанием познать истину. § 13. Во время собеседований миссионер, в отношении к раскольническим и сектантским совопросникам должен соблюдать потребные проповеднику и защитнику истины душевное спокойствие, кроткое обращение и снисходительное терпение, не смущаться их дерзостями, но братолюбиво обличать их неприличие, не отвечая безумным по безумию их. К содействию полицейской власти для собственной защиты или охранения на собеседованиях порядка и тишины миссионер может прибегать лишь в крайних случаях, когда, например, станет ясным, что присутствующие на собрании раскольники и сектанты угрожают произвести беспорядок или причинить насилие. § 15. Предмет беседы, если он не был указан в объявлении, определяется для миссионера предварительно собранными сведениями

0 лицах, с которыми предстоит беседовать; во всяком случае, миссионеру надлежит являться на беседу и с точно определенным предметом, и с хорошо обдуманным планом собеседования. Вообще, в беседах со старообрядцами миссионеру необходимо прежде и более всего разъяснить, что исполнение заповедей евангельских выше и обязательнее исполнения внешних обрядовых предписаний. § 16. Каждое собеседование должно начинаться и оканчиваться, может и прерываться, общим пением молитв, псалмов и песнопений».

Подобны и «Правила об устройстве внутренней миссии», принятые Синодом в мае 1908 года[971].

Но сегодня диспутов со староверами не предвидится; атеисты не станут молиться с нами, а с баптистами молиться каноны запрещают нам…

Хорошо, что в этих синодальных правилах предписывается отказ от насилия. Но в целом для сегодняшнего дня все равно — что они есть, что нет, ибо сообщаемое в них ныне воспринимается уже как банальность.

Так что и былые миссионерские уставы иногда слишком идеалистичны, иногда банальны (и просто или повторяют правила приличия, выработанные в светском обществе, или перелагают Евангельские принципы), а иногда не вполне умны. Но, конечно, есть банальности, достойные всяческого повторения. Например, наставление миссинеру, данное Синодом б октября 1740 года: «Всякое снисхождение им показывать, дабы чрез такие ласковые к ним поступки инородцам к восприятию христианского закона придать охоту»[972].

Типикон миссионера вообще, наверно, невозможен. Слишком разные людям слишком разные вопросы задают; в слишком нестандартных ситуациях приходится миссионеру бывать[973]. Так что даже былые миссионерские успехи не всегда надо переносить в современность.

— Но мы знаем, какими словами был приведен к вере князь Владимир…

— Верно. Ничего не найти славнее в истории православной миссии, нежели обращение болгар и русских, князей Бориса и Владимира. Решающие моменты их обращения удивительно похожи (если только не считать, что составитель русской «Повести временных лет» позаимствовал этот эпизод из греко-славянских рассказов о более раннем обращении Бориса). Оба славянских князя научаются основам христианства через икону.

«Князь Борис страстно любил охоту и пожелал в одном доме, в котором нередко останавливался, нарисовать картину, дабы днем и ночью иметь услаждение для глаз. Такое желание им овладело, и он пригласил одного монаха-художника из числа наших ромеев по имени Мефодий, а когда тот к нему явился, по некоему провидению Божию велел писать не битву мужей, не убийство зверей в животных, а что сам захочет, с условием только, что эта картина должна вызывать страх и ввергать зрителей в изумление. Ничто не внушает такого страха, знал художник, как второе пришествие, и потому изобразил именно его, нарисовав, как праведники получают награды за свои труды, а грешники пожинают плоды своих деяний и сурово отсылаются на предстоящее возмездие. Увидел Борис законченную картину, через нее воспринял в душу страх Божий, приобщился божественных наших таинств и глубокой ночью сподобился божественного крещения» (Продолжатель Феофана. 4,15).

«Затем прислали греки к Владимиру философа, так сказавшего: "… Установил же Бог и день единый, в который, сойдя с небес, будет судить живых и мертвых и воздаст каждому по делам его: праведникам — царство небесное, красоту неизреченную, веселие без конца и бессмертие вечное; грешникам же — мучение огненное, червь неусыпающий и мука без конца. Таковы будут мучения тем, кто не верит Богу нашему Иисусу Христу: будут мучиться в огне те, кто не крестится". И сказав это, философ показал Владимиру завесу, на которой изображено было судилище Господне, указал ему на праведных справа, в веселии идущих в рай, а грешников слева, идущих на мучение. Владимир же, вздохнув, сказал: "Хорошо тем, кто справа, горе же тем, кто слева". Философ же сказал: "Если хочешь с праведниками справа стать, то крестись". Владимиру же запало это в сердце» (Повесть временных лет. Лето 986).

В обоих случаях величайшее миссионерское воздействие оказала икона с разъяснениями христианина. Это — православная миссионерская константа («типикон»). Даже в советские времена миссионерским центром был «церковно-археологический кабинет» при Московской Духовной Академии. Для тех, кому удавалось попасть в этот музей церковной живописи, семинаристы рассказывали и о сюжетах икон, и о своей жизни. Думаю, что не одна тысяча советских сердец повернулась к православию в тех небольших залах…

Но иконы, столь впечатлившие славянских князей — это иконы Страшного Суда. А вот именно их вряд ли стоит вносить на ознакомительные беседы в современные классы и аудитории.

— Почему? Они же вполне каноничны? Вы стыдитесь части церковного предания?

— Они каноничны — в смысле соответствия иконографическому канону. Но не догматичны. В православной догматике не детализованы ни муки, ни райские радости[974]. Для подобной детализации есть решительные ограничения.

О рае апостол Павел сказал: Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Kop 2:9).

А об аде есть слово самого Христа: Идите от Меня, проклятые, огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его (Мф 25:41). «Я Царство готовил вам, — говорит Христос, огонь же не вам, но дьяволу»[975].

Ад — для дьявола, а, значит, не для людей. Это и страшно: оказаться в принципиально бесчеловечном мире. В мире, где человек не принимается в расчет. В мире, где ничто не узнаваемо, не познаваемо, не контролируемо. Ты ничего не можешь изменить. Все безымянно. Все — не-наше. И все не «нас ради человек и нашего ради спасения». Тут уж даже комарам и паукам обрадуешься — хоть что-то знакомое…

Так что не стоит переносить человеческие представления (пусть и кошмарные) в мир принципиально бесчеловечный. Оттого и нет в Церкви догматизированного описания адских мук. В святоотеческом учебнике догматики — труде преподобного Иоанна Дамаскина — просто нет главы «ад». И сказано об этом состоянии святым Иоанном лишь одно предложение: «Дьявол и демоны его, и человек его, т. е. антихрист, нечестивые и грешники будут преданы во огонь вечный, не вещественный, каков у нас, но такой, какой знает один Бог» (Точное изложение православной веры 4, 27).