Два билета в Индию - Кир Булычев

Лев Абрамович невесело засмеялся и пошел к себе.

И они остались вчетвером.

Женщины уселись в большой комнате у телевизора, а Доник прошел в маленькую, но не стал там зажигать света. Он подошел к окну. И увидел, как толпа людей, черная и плотная, в которой вспыхивают порой красные огоньки — когда кто-то затягивается сигаретой, — вытекает из подъезда дома напротив и полукругом охватывает две женские фигурки, замершие под фонарем. Доник понял, что это — сестры Волковы, каждая держит по собачке на руках, а толпа сдвигается все теснее… и вдруг одновременно — Доник увидел это так явственно, словно стоял в метре, — собачки исчезли — обе исчезли, и старушки засуетились, забегали — и слышен был смех, а люди в толпе начали подпрыгивать, чтобы раздавить пришельцев…

Доник отошел от окна.

В соседней комнате был слышен голос матери:

— Мама, ты не понимаешь, у меня дети. А это массовый психоз. И я не знаю, когда он кончится. Мы обязаны сами все очистить. Не будем же мы из-за каких-то жалких вещей рисковать самым дорогим…

Мама умеет себя уговорить. Теперь дети — тяжелая артиллерия, будто единственный выбор: дети — вещи. А ведь выбор совсем другой. И бабушка, конечно, это заметила.

— Меня не это тревожит, — сказала она. — У меня такое ощущение, Вера, что ко мне приблудился щенок и я его продаю барышникам, чтобы из него сделали шапку.

— Мама, ну что ты несешь! При чем тут барышник! Ты же сама говорила — неизвестно, какие у них цели! Может, сначала внедриться, потом разложить нас морально и уничтожить.

— Я все это слышала…

— Ради Катьки и Доника я пойду на все! — Мать перешла в наступление. И Доник понимал, что бабушка долго не продержится.

Катька молчала. Сейчас она придет и начнет решать проблему — оставлять себе туфли или нет… интересно, будут ли они хитрить и утаивать что-нибудь от Аполлона? Если будут, то они глупые — Аполлон-Союз со своими соратниками наверняка к утру разработают систему… Но и пришельцы будут дураками, если до утра останутся в своем облике.

— Дураки, — сказал Доник вслух. Он подумал, что если они могут угадывать мысли, то, наверное, услышат и слова. — Вам надо отсюда рвать когти. И подальше… правда, вы не знаете куда, вам трудно без людей — вам нужно, чтобы было с кем вместе… я так понимаю? Вы не можете существовать в ненависти, в нелюбви, во вражде — просто не можете существовать.

— Да, — ответила комната. Не какое-нибудь ее место, а вся комната.

— В вашем мире состояние счастья — эта самое обычное и единственно возможное состояние? — спросил Доник.

— Да.

Комната замолчала.

Вошла Катька.

— Ты чего без света? — спросила она.

Доник задернул занавески.

— У Волковых собачек убили, — сказал он.

— Ну уж не убили! — сказала Катька. — И вовсе не собачек.

«И ты мне не союзник», — подумал Доник.

Доник перешел в большую комнату и дождался, пока мать вышла.

— Бабушка, — сказал он, — дай мне рублей десять.

— Зачем?

— Мы с Барбосом гулять пойдем.

— Далеко?

— Я смотрел на сестер Волковых, — сказал Доник, — у них собачек убили, и вспомнил о тете Дусе. В Пушкине.

— Ты прав, — сказала бабушка, — у нее большой участок, и никто к ней не сунется.

— Я думаю, им надо переждать, пока за ними прилетят, чтобы их не убили.

— А они тебя поймут?

— Ты молодец, бабушка, — сказал Доник. — Другая бы начала кудахтать — десять часов вечера, а ты электричкой, за город, это так опасно!

— Лучше возьми такси, я тебе тридцатку дам. У меня есть. Тебе надо утром вернуться, чтобы они не догадались, что ты уезжал.

— Ладно, — сказал Доник. Он взял деньги. И вовремя, потому что вернулась мать. — Мы пошли гулять, — сказал он. — Где Барбос?

Барбос выскочил из-за дивана. Он держал в зубах мышку.

— Дурак, — зашипел на него Доник, и мышка исчезла, а на шее у Барбоса возник тонкий ошейник.

— Ты далеко не отходи, — сказала мать, включаясь в экран телевизора, словно всей истории с пришельцами и не было. Доник посмотрел на трюмо — флакон с духами исчез. Значит, пришельцы принимают меры. Даже интересно — какие меры?

Барбос первым побежал через дорогу, Доник за ним.

Когда он прошел уже половину сквера, он остановился, стараясь понять, идут ли с ним пришельцы. И тогда он услышал легкое трепетание крыльев — над ним, над головой, совсем низко, кружила стая птиц — воробьев, ласточек, стрижей, синиц — не время в десять вечера собираться в стаю таким разным птицам…

Тогда Доник пошел из города, к тихой пригородной платформе, где останавливается поздняя электричка. Над ним неслась стая птиц, а сзади не спеша трусили штук десять Барбосов — не ссорились, не обращали друг на дружку внимания — гуляли с хозяином.

Речной доктор

Там был родник. Вода в нем была целебная своей чистотой и прозрачностью. Тысячу лет назад, а может, больше, росло у родника дерево. Кто исцелился той водой, привязывал к ветке белую тряпицу. И дерево было так густо покрыто теми тряпицами, что круглый год, казалось, цвело.

Люди думали, что в дереве живет бог реки, которая брала начало от родника.

Потом про языческое дерево забыли. Но родник остался целебным, и еще сегодня не очень старые старики помнят, как со всей округи люди приходили сюда за водой с банками, бидонами, даже ведрами. У родника был деревянный помост, а сам он был обложен валунами.

Когда лет тридцать назад здесь начали строить новый район, пятиэтажные дома выстроились по откосу, а разбитые бетонные плиты, мусор, арматуру, мешки из-под цемента, все, что не нужно, строители сбрасывали с откоса вниз и погребли родник.

Конечно же, сколько на родник ни сваливай мусора, он все равно пробьется. Только вода перестала быть целебной, потому что родник, сам того не желая, захватывал своим быстрым стремлением крошки штукатурки и цемента, ржавчины и краски. А раз уж тот овражек стал свалкой, то и люди, которые жили в новых домах и не знали о целебном роднике, кидали туда ненужные вещи.

В июне будущего года, часов в девять утра, по пыльной улице микрорайона Космонавтов шел молодой человек, одетый просто и легко. Был он на первый взгляд обыкновенный, только если присмотреться, увидишь, что его волнистые волосы были какого-то странного, зеленоватого оттенка.

Через плечо у молодого человека висела небольшая сумка из джинсовой ткани.

Никто на этого человека внимания не обратил. Впрочем, улица была почти пустая — те, кто работал на Химупаковке или служил в городских учреждениях, уже уехали на работу, а бабушки с детьми еще не вышли на прогулку. И никто не заметил, как молодой человек задержался возле сломанного тополя у шестого корпуса, достал из сумки рулон широкой синей ленты, перевязал ствол, а потом отыскал поблизости палку и приспособил ее к деревцу.