Шелест Да не судимы будете - Неизвестно

Я не верю ни одному слову американскому, наверное, и у них такое же чувство к нам. При проводах Никсона из Москвы в Киев произошла «заминка» у самолета Ил-62: более 45 минут не могли завести один мотор. Пришлось менять само­лет и пересаживать всех пассажиров. Думаю, что американцы из этого инцидента сделают свои выводы. У нас же все сошло гладко, хотя это просто ЧП и скандал. Но глава Аэрофлота Бугаев находится под «крышей и особой опекой» Брежнева, а за что? Известно за что!!

Вечером Ирина уехала в Киев для завершения дел, мне без нее будет еще тяжелее, жду скорейшего ее приезда в Москву.

30 мая. Уже в Москве я нахожусь пять дней, становится все тоскливее. Переговорил с Подгорным, сказал ему о своем состоянии. Он ответил: «Понимаю, нелегко все это перенести, но посмотрим, что будет дальше?» Тут же: «Заявление не подавай».

Позвонил мне Титов В. Н., работает в СЭВ, поздравил с пе­реездом в Москву. Поговорили, он меня пытался успокоить. Все же молодец, хотя бы участливо отнесся. Вечером в 19.30 Подгорный, Полянский, Шелепин и я были на стадионе «Дина­мо», смотрели футбол команд «Торпедо» и «Динамо» (Москва), поговорили, но наш разговор стал достоянием «служб» и Бреж­нева. Немного развеялся, но плохо, очень плохо провел ночь: какие-то кошмары снились. Скорее бы все это кончалось.

31 мая. Утром позвонил мне на работу в кабинет Брежнев, поговорили по вопросам, ничего не значащим. Он сказал, что мне поставят прямую связь с ним. Что она даст, кроме лишнего подслушивающего аппарата?

В 11.00 — заседание Президиума Верховного Совета СССР — ратификация договора с ФРГ. Но это уже «блекнет». Сейчас все затмевает визит Шксона и подписание соглашений с США.

В 15.00 заседание Политбюро ЦК КПСС — итоги визита Никсона. Информация Брежнева — общая характеристика под­готовки и проведения самих переговоров. Изложение «истории» подготовки и проведения переговоров на «высшем уровне». Это определение впервые было сказано Брежневым, и позаимство­вано оно им было у американцев. В переговорах затронут был большой круг вопросов, в подготовке материалов для ведения переговоров участвовало много людей. Но все вопросы реша­лись на «высшем уровне». Переговоры были сложные, но целенаправленные. С нашей стороны по всем вопросам был большой напор на американцев. По информации Брежнева выступили: Косыгин, Подгорный, Гречко, Громыко.

Теперь говорят, что успехи внешней политики начались после XXIII съезда КПСС. А как же тогда, спрашивается, с ленинской международной политикой и предыдущими съезда­ми партии и проводимой до этого политикой?

Брежневу явно нравились подхалимство и его восхваление его в свете с «успехами» международной политики* Но это делали немногие люди, подхалимы и политические слепцы, которые основоположения нашей международной и внешней политики приводили к истокам только ЮС1У съезда — это ведь искажение истории.

В разговоре с Косыгиным он мне назвал объем работы — курировать и опекать Министерство тяжелого и общего маши­ностроения. Я провел работу с кураторами Совмина, ознако­мился с объемами работы министерства, переговорил с мини­страми. Теперь пошла после этого какая-то возня, много дема­гогии в распределении обязанностей среди многочисленных за­мов Косыгина. Я в разговоре с Косыгиным сказал ему, что. я поставлен в смешное положение. Может быть, я вообще здесь в Москве и Совмине лишний? Об этом при встрече, решил я, скажу и Брежневу. Косыгин меня успокаивал, говорил, что все это зависит не только от него, и прежде всего не от него, и что все уладится. Очевидно, мое настроение и высказывание было передано Брежневу*, ибо на второй день он мне позвонил сам и сказал, что все уже решено, так как я хотел. Мне поручается курировать министерства: 1. Министерство путей сообщения (МПС). 2. Министерство Морского флота (ММФ). 3. Мини­стерство связи (МС). 4. Министерство здравоохранения (МЗХ). 5. Министерство медицинской промышленности. 6. Министер­ство транспортного строительства. 7. Министерство лесной и деревообрабатывающей промышленности. 8. Речной, автомо­бильный транспорт, автодороги. В каждой отрасли свои слож­ности и трудности, все эти министерства работают на всю страну, на все отрасли народного хозяйства. Но теперь у меня хоть есть обязанности, как-то определен объем работы.

Итак, я стал постоянным жителем Москвы. Вот этого я ни­когда не желал делать, но что ж, видно, так суждено.

1 июня. Находился на первом заседании Президиума Совми­на: полное разочарование. Много беспредметных, лишних разго­воров. Подготовка материалов слабая, половина представлен­ных материалов откладывается. Все говорят, и «все все знают». Какая-то ложная и надуманная «демократия» в разговорах, а Косыгин почти единолично навязывает свое мнение, и по нему принимаются решения. Он тоже «все знает» и мало кого выслу­шивает. Министры, солидные, знающие свое дело люди, ведут себя как мальчишки на поручениях. Первое впечатление от этого «заседания» удручающее. Еще тяжелее становится от того, что в такой обстановке придется мне работать.

Утром в 8.30 из Киева позвонила мне Иринка. Очень рас­строена подлостью: вокруг меня организована клевета, всякая гадость подняла голову. Надо Иринку успокоить — ей ведь тоже тяжело.

2 июня. Был в ЦК КПСС, встретился с Сусловым и Кирилен­ко. Разговор был о работе — сказал им, что объем и обязанно­сти в работе моей вроде бы окончательно уже определились. Я перед ними поставил вопрос: отк^^да идет организованная клевета и травля меня на Украине, много ненужных разговоров вокруг моего перемещения по работе? Я пока остаюсь членом Политбюро, и ненужные разговоры вредят как мне лично, так и общему делу. Они разводили руками и не могли ничего сказать. Они-де ждали в Москве Щербицкого — могли бы с ним перего­ворить, выяснить, но он не появился. Зато тот получил полную «консультацию» от Брежнева, как плести вокруг меня интриги и разного рода сплетни и небылицы, чтобы унизить мой автори­тет, прежде всего на Украине.

В тот же день я позвонил в Киев Щербицкому. Был довольно крутой и неприятный разговор — он его запомнил на всю жизнь.

Щербицкий сам по своей натуре трусливый и мнительный, и по отношению ко мне он самостоятельно не посмел бы распространять гадости. Это все делается при поддержке и с сан­кции, даже организации Брежнева. Это для меня становится все более и более ясным.

4 июня. Воскресенье, выходной. Иринка в Киеве, тоска. «Скомандовал» своим прикрепленным поехать на ВДНХ — там очень много народа, стоит неимоверная жара.

Посмотрел павильон космонавтики, очень интересный. Па­вильон медицины бедный, просто примитивный, надо кому-то подсказать, чтобы обратили внимание на этот вопрос. Во второй половине дня был на реке Москве, прошелся по реке на катере. А день все же чертовски длинный.5 июля. Сегодня ровно два года, как умерла Дарья Петров­на, мне очень жалко ее. Толковая, умная была женщина, она была мне вместо родной матери. Она бы в этот трудный и тяжкий час во многом помогла бы нам с Ириной. До сих пор Ирина в К^еве, кончает там дела. Ей там в этот день особенно тяжело.

Позвонил мне Андропов (КГБ), предложил на выбор две дачи — в Заречье и Колчуге. Остановился на Колчуге, хотя колчугинскую дачу и называют «замком привидений». Ну что ж, в моем положении привидения просто развлечения.

6 июня. Не успел уехать Никсон, как прилетел с огромной свитой в старческом возрасте вождь Югославии Тито. Все в угаре — приемы, обеды, переговоры, снова завтрак, проводы и встречи.

Имел разговор с А. Н. Косыгиным — он заметил мое мо­ральное и душевное состояние и сам со мной заговорил: «Петр Ефимович, у тебя сейчас центральный вопрос — не впасть в меланхолию, не допустить ослабления самоконтроля. Дер­жаться подтянуто, ходить с поднятой головой, гордо: ведь на тебе нет ни единого черного пятнышка, ты все отдавал партии и народу. Бывают несправедливости, незаслуженные обиды, но все это история корректирует, иногда жестоко наказывает лю­дей, допустивших несправедливость. Я сам был в большой опале при Сталине. Мне было очень тяжело, и я тебя понимаю. Меня никуда не приглашали, не давали читать никаких докумен­тов, даже пытались снимать с меня допрос. Сталин был введен в заблуждение, послушал наговорщиков, интриганов, вот я и попал в такое положение. Ведь только в горе и беде познаются настоящие друзья. Я имею в виду, что и в наше время льстещ>1 и шавки из подворотни подают голос и имеют какое-то влияние. Держись, все пройдет». Ну что ж, спасибо Алексею Николаевичу за эти слова и поддержку. Креплюсь, думаю, что в работе многое притупится, но обида, несправедли­вость никогда не забудутся. Мне очень жалко Иринку и сыновей моих, если бы не они, я бы принял другие меры и шаги.

7 июня. Сегодня в 15.00 заседание Президиума Совмина прошло более организованно, спокойно, много интересных во­просов. Надо втягиваться в новые условия работы.