Саламандры: Омнибус - Ник Кайм

Тяжелое мерцающее марево заполнило собой долину, дрожа от своей насыщенности. Размытая фигура, подсвеченная разрастающимся пожаром, судорожно метался в дыме. Словно торопясь.

Судя по седым волосам и изборожденной морщинами коже, поджигатель был стар. Он был облачен в те же одеяния — дубленую кожу и грубую ткань — как и те двое, что Ба’кен предал сожжению, и носил такие же родовые татуировки. Не оставалось никаких сомнений, что это место когда-то было домом девочки. И старик сжигал его.

Ба’кен окликнул его:

— Что ты делаешь?

Было похоже, что мужчина пытался распылить горючее, но колеблющийся дым застилал детали происходящего.

— Повернись! Дай себя увидеть, — прокричал Ба’кен сквозь треск пламени.

Старик продолжал его игнорировать.

Подойдя на расстояние нескольких метров, Ба’кен увидел темные пятна на слипшихся волосах старика возле ушей. Выглядело это, словно он сам лишил себя слуха.

Стоя прямо позади него, Ба’кен положил руку на костлявое плечо старика. Гораздо быстрее, чем можно было ожидать от престарелого человека, поджигатель обернулся и окатил Саламандра горючим.

Взвизгнув от страха при виде черной кожи и красных пылающих глаз, старик поджёг того, кто показался ему самим дьяволом.

Пламя жгло кожу Ба’кена, и он закрыл глаза, чтобы уберечь их от огня. Пламя жадно пожирало горючее вещество, но, пусть это и было мучительно, боль была приглушена временем, проведенным в солиториуме под раскаленным железом. Кожа сопротивлялась огню — но она была отнюдь не огнеупорна, и, ударив поджигателя тыльной стороной ладони, Ба’кен упал в песок, несколько раз перекатившись, чтобы унять языки пламени.

Он зарычал, оскалившись в гримасе боли:

— Кровь Вулкана!

Разгоняя руками горячий смог и дым, поднимающийся от его чуть не сожженной кожи, Ба’кен разглядел согбенный силуэт старика, все еще ошеломленного ударом и неразборчиво стонущего на земле, на том самом месте, где его оглушил огнерожденный. Ба’кен уже двинулся в его сторону, когда уловил намёк на движение внутри полусожженной жилой постройки. Это было большое куполообразное сооружение, на треть открытое в своей передней части. Несколько палаток и навесов из кожи служили пристройками по бокам — вероятно, это было место собраний. Оно могло вмещать в себя сотни человек. Именно его старик и сжигал.

Кожу Ба’кена кололо от жара, что раздражал начавшие затягиваться ожоги, по мере того, как он приближался к постройке, где были видны тела. Внутри общинной постройки томилась, по крайней мере, сотня человек, сваленных в кучу единым погребальным костром. Этот полукупол больше напоминал временное пристанище, чем жилище, что было обычным делом для игнейских кочевников. Тех, кто лежал около стен постройки, уже начинал пожирать огонь, где он был особенно сильным. Торчащая из кучи тел рука дрогнула, пальцы судорожно сжались.

Ба’кен выругался в сторону старика, который все еще пребывал в полусознательном состоянии.

— Некоторые из них еще живы!

Он перешел на бег, беспечно бросившись в неистовствующее пламя и дым, и достигнув купола, начал разгребать мертвых, чтобы добраться до выжившего. Но, к его ужасу, остальные тоже шевелились. Конечности их были скорчены в агонии, словно они пытались в последней попытке преодолеть то бессилие, что поджигатель вселил в них. Всем им была уготована участь жертв безумия старика.

В этом месте царил мор, из-за которого несчастная душа лишилась рассудка и способности отличать живых от мертвых. Игнейские обычаи были примитивны. Кочевники не доверяли лекарствам, используемым в городах-убежищах. Несомненно, средство бы нашлось. Апотекарион Ордена имел всё необходимое. Должен был.

— Держись… — Ба’кен зарычал от тяжести тел. Мышцы на его руках и спине взбугрились, а кожу оплели сетки жил. Ещё не представляя, как он собирается спасать остальных, он отбросил в сторону последнее тело и нагнулся, чтобы дотянуться до сжимающейся руки. Из огня показалось имазанное пеплом лицо женщины с отсутствующим взглядом.

— Все в поря… — начал говорить воин.

Более не придавленная телами, женщина рванулась вперёд.

Прежде, чем она успела ударить, Ба’кен перехватил её кисть. Ногти на пальцах были больше похожи на когти. Она зарычала, обнажив черные маслянистые зубы с почерневшими дёснами. То был страх или же инстинкты выживания, что подвигли женщину атаковать Саламандра.

— Спокойно, — Ба’кену приходилось прикладывать усилия, чтобы бороться с её напором. В другое время он бы даже не заметил её сопротивления, но сейчас её направляла яростная воля к жизни. Другой рукой она стремилась достать горло Ба’кена, но он отклонил этот рывок предплечьем.

— Успокойся, — предупредил он её, — не заставляй меня причинять тебе боль.

Боковым зрением он заметил нечто поднимающееся из огромного костра. И ещё. И ещё. Они двигались медленно, неуклюже. Ба’кен различал звук костей, возвращающихся в суставы. Через мгновение он понял, что старик искалечил их всех. Их вопли и боль — вот почему он пронзил собственные барабанные перепонки — чтобы не слышать страданий, причиненных своим же соплеменникам.

Кисть женщины выгнулась в хватке Ба’кена. Лишь сейчас он понял, что не чувствует в её руке пульс.

Резкая вспышка молнии прорезала небо рваной раной, осветив вспышкой поселение и внутренности жилищ. Это было подобно фотонному разряду, что разрисовал помещение и всё, что в ней находится, в алый цвет крови.

Семеро стояли на ногах. Пятеро мужчин и две женщины, но тела их были настолько изувечены, что невозможно было сказать наверняка.

Отбросив первую женщину, Ба’кен принял защитную стойку, осознав, что предполагаемые жертвы были прямой угрозой. Она упала, перекатившись через несколько тел, но за эти несколько секунд поднялись ещё шестеро.

— Милостивый примарх… — выдохнул Ба’кен.

Пожилой мужчина бросился к риггеру, пронзительно выкрикивая единственное слово:

— Сенгни!

С языка орду — диалекта Ноктюрна, что использовали игнейцы — это можно было отдаленно перевести как "восставшие".

В этом месте не осталось живых, лишь мертвые. Но мертвые не могли оживать, по крайней мере, не такими, как были при жизни. Таков был закон Круга Огня.

Никто не возвращался…

Но игнейцы восстали, и сейчас они окружали Ба’кена.

Воин достал молот из-за спины, насчитывая почти три десятка восставших.

Но они поднимались один за другим, всё больше и больше.

Первый его удар сломал ключицу. Челюсти сомкнулись с громким стуком, когда молот пробил кости и мясо. Выбитые зубы брызнули вперемешку с фонтаном костей. От разорванной щеки остались лишь лоскуты плоти. Переломилась нога, встретившись с молотом, описывающим низкую дугу, близясь к завершению своей смертоносной параболической траектории.

Один удар. Всего один. Но шестеро были повержены, покрытые кровью и изломанные.

Ба’кен оглядел оставшихся. Тридцать превратились в пятьдесят.

И они продолжали подниматься…

— Давайте! — взревел воин.

Мертвецы окружили его. Ба’кен не смог бы противостоять всем им одновременно. Они кололи, кусались, резали когтями и всем, что было в их изуродованных руках. Те шестеро, которых Ба’кен считал наконец умерщвленными, вновь поднялись, когда их кости соединились, хотя плоть так и осталась растерзанной атаками Саламандра.

Захлёстнутый волной тел, Ба’кен остановился на коротких, экономящих силы, ударах. Он использовал рукоять молота как посох, держась за оба конца и вкладывая в удары силу мышц спины и плеч. Ба’кен использовал навершие молота как таран, совершая им быстрые выпады. Он ударил одного из сенгни в голову и увидел, как она дернулась назад, словно в неё выстрелили. Но мертвеца это не остановило. Ничто их не останавливало. Однажды сенгни уже умерли, и вновь умирать они не собирались. У них не было страха, не было инстинктов самосохранения. Такие противники лишь насмехались над обычными методами боя.

Их поглотила ярость, слепое желание добраться до крови и костей того, кто стоял среди них. Какая бы инфекция не поразила их, Ба’кен обладал иммунитетом к ней благодаря своей усовершенствованной физиологии. У игнейцев такой защиты не было.

Стойко перенося все мелкие ранения, Ба’кен размозжил голову мертвеца молотом, и в тот же миг послышался низкий рокот двигателя риггера.

Слабые лучи галогеновых прожекторов боролись со мглой, упавшей за пределами кольца дыма с закатом солнца.

Ба’кен надеялся, что старик собирается спасаться, но тот вёл риггер прямо в купол.

Скаут вспомнил о девочке. Она всё еще была в риггере. Звук мотора перерос в грохот.

— Нет! — слово прозвучало мольбой, словно единственной, кого хотел спасти из этого кошмара Ба’кен, была девочка. Но старик ни о чем не знал. Он видел лишь невыполненный священный долг и собирался пожертвовать собой ради этого.