Без помощи вашей - Роман Евгеньевич Суржиков

Эрвин поднялся.

— Полагаю, это ведомо людям, что были с ним. Мы можем найти их и спросить.

Наступила тишина. Похоже, он оказался в центре внимания.

— Как мог очутиться человек в здешней глуши один и без вещей? С неба, что ли, упал? Даже если так, он бы разбился, а этот скелет цел. Я полагаю, он пришел сюда с другими людьми, отчего-то умер, а спутники забрали его вещи и ушли.

— Почему же его не похоронили, милорд?

— А кто бы стал его хоронить? Вы все даже притронуться к нему боитесь. И сапоги, как видите, с покойника не сняли, хотя они и хороши.

— Милорд, почему тогда они взяли его вещи? Если спутники боялись хвори и не тронули сапоги, то не взяли бы и мешок.

— Думаю, в мешке было нечто ценное. То, что стоило риска.

— Еда, — предположил кто-то.

— Золото, — сказал другой.

Эрвин провел палкой по серым струпьям травы, оставив черту, и заговорил вновь.

— Он умер не так уж давно. Талый снег в марте точно смыл бы эту дрянь, как и апрельские дожди. Он лежит здесь месяц, не больше. Значит, мы сможем найти следы его спутников и пройти по ним. Верно?

Кайры согласились.

— Этим и займемся. Капитан, отправьте людей искать следы. Установив направление, доложите мне.

Воины отправились выполнять приказ с видимым облегчением, получив повод удалиться от мертвого тела. Имперский наблюдатель подошел к Эрвину, испуганный и злой одновременно.

— Молодой человек, это что же вы надумали? Вы собираетесь рыскать здесь и искать то, что убило этого типа? А если с нами случится то же самое — такое не пришло вам в голову?

Эрвин дотронулся двумя пальцами до эфеса и спросил:

— Барон, вас когда-нибудь били мечом? Повернув плашмя, его можно использовать как стальную дубинку. На теле останутся чудесные фиолетовые пятна, а приятнейшие воспоминания послужат довеском.

— К чему вы ведете, молодой че…

— К тому, барон, что если еще раз назовете меня молодым человеком, то не сможете ни ходить, ни сидеть, ни лежать без боли.

— Вы не посмеете! Я — наблюдатель от Короны! Я сообщу…

Эрвин выдвинул клинок из ножен на пару дюймов, сталь тихо скрипнула. Филипп глянул по сторонам, вздрогнул и затих. Похоже, он лишь теперь осознал свое положение: вокруг три десятка воинов, верных Ориджинам. Если Эрвин выполнит угрозу, никто и не пошевелится, чтобы защитить барона. Но вот если Филипп рискнет поднять оружие в свою защиту, то мгновенно лишится шпаги, а заодно и руки.

— Уберитесь с глаз моих, — бросил лорд, и Филипп исчез за спинами людей.

Вскоре воины нашли следы, ведущие от мертвого тела в двух направлениях. Цепочка, уходящая на северо-запад, привела к заливу Реки и потерялась в воде. Другая цепь следов уводила на юго-восток, вглубь леса. Вполне возможно, там и обнаружится лагерь таинственных людей, один из которых умер под ясенем и превратился в иссушенный костяк.

По приказу Эрвина отряд двинулся на юго-восток.

* * *

Они шли сквозь чащу неторопливым шагом, давая разведчикам время выискивать следы.

— Милорд, вы не боитесь? — тихо спросил Луис, подъехав на своем ослике поближе к Эрвину. — Похоже, мертвец перепугал всех, кроме вас.

— Знаете, когда раз десять посмотришь, как мастер в анатомичке разделывает труп, будто свиную тушу, вытаскивает органы, раскладывает их по чашам, а затем спиливает макушку и вынимает мозг — на одиннадцатый раз тебе уже попросту лень испытывать страх.

— Вы изучали медицину?

— Конечно, нет! Политику, историю и стратегию. Но всем студентам разрешалось посещать анатомический театр, и мне было любопытно.

Эрвин слукавил. Любопытство лишь отчасти было причиной. Главным образом он изучал трупы именно для того, чтобы избавиться от страха перед смертью. С этой же целью наблюдал и публичные казни на Площади Праотцов в Фаунтерре — повешение грабителей, колесование женоубийц. Он рассуждал так: если знаешь врага очень хорошо, понимаешь его мысли, угадываешь планы, помнишь, какими войсками он располагает, — ты будешь страшиться его меньше, чем врага неведомого.

— Любопытно? Как это странно, милорд, — любопытствовать о смерти. По мне, век бы ее не видеть!

— Смерть — обыденная штука, Луис, особенно — на Севере. Если вы не интересуетесь смертью, то на Севере будете мучиться от скуки.

— Милорд, простите за такой вопрос… Вы чего-нибудь боитесь? Наверное, ничего на свете, правда?

Чего я боюсь? Эрвин усмехнулся. Да, практически, всего! Старости, червей, нищеты, скрипа карандаша, простуды. Боюсь показаться глупым или смешным, сойти с ума, сделаться калекой, остаться бесславным и безвестным… Смерти, правда, не боюсь, но это — редкое исключение.

— Благородный человек страшится лишь одного — утратить достоинство, — ответил Эрвин словами отца. — А вы?

— Простите, милорд?

— Чего боитесь вы, раз уж о том зашло?

Разведчики замешкались, обнаружив следы очага. Осмотрели поляну — ничего примечательного на ней не нашлось, кроме кострища по центру. Около золы валялись заячьи кости и высохшие яблочные огрызки. Видимо, спутники мертвеца останавливались здесь на обед. Случилось это до гибели несчастного или после — понять было невозможно.

Заново найдя следы, отряд двинулся дальше, теперь забирая на восток.

— Так что же, Луис, поведаете о своем самом большом страхе? — продолжил беседу Эрвин.

Он ожидал, что механик назовет смерть любимой. Но тот подумал, потер подбородок и сказал:

— Понимаете, милорд… я-то не смельчак и не герой, я много чего боюсь… Но если так подумать, то страшнее всего — несвобода.

— Имеете в виду темницу?

— Нет, милорд. Страшно, когда кто-то тобою распоряжается, может сделать, что захочет. Ты — как будто вещь в чужих руках. Вам-то неведомо такое чувство, милорд…

Неведомо? Ах, что вы! Не далее, как при последней встрече с отцом, я наслаждался этим чувством!

— Да, меня боги миловали… Это вам рельсовая стройка у Фарвея так запомнилась?

— Не только она, милорд. Всякое случалось… Не знаю, будет ли вам интересно…

Луис помедлил, и, не дождавшись ответа, принялся рассказывать.

— Я был четвертым ребенком мастера-строителя. Мне удалось обучиться читать и писать в девять лет.

— Вот как!.. — вежливо удивился Эрвин, хотя и не был впечатлен.

Да, в девять, — не без гордости подтвердил Луис. Двое старших его братьев служили отцу подмастерьями, сам он был еще слишком мал. Впрочем, Луис не очень-то хотел учиться месить раствор и обтесывать