Ветер перемен - Корделия Биддл

– Я уже совсем забыла, как тут темно, – Юджиния постаралась произнести эти слова бодрым жизнерадостным голосом. – Как в лисьей норе.

Она попробовала заглянуть подальше в трюм, но разглядеть что-либо мешали тени. За пределами освещенного фонарем круга помещение погружалось в непроглядный мрак. «Мне все равно, я могла бы отдаться и в пещере», – подумала Юджиния. Ей не хотелось смотреть на пол, но это получилось как-то само собой. Из своей каюты она уходила в приподнятом настроении, без колебаний и целеустремленная, но сейчас, вдохнув угольной вони, услышав шипение керосиновой лампы и увидев ее бледный желтый глаз, Юджиния почувствовала себя несчастной. Она подвигала пальцами ног по деревянным доскам пола, они были шершавыми от песка и следов, оставленных множеством прошедших по ним ног.

– Но мне нравится, как двигается корабль, – еще раз начала Юджиния. – У меня такое чувство, будто я вальсирую.

– Высокая волна, – ответил Браун. – Вот от чего у тебя такое чувство. – Ему хотелось протянуть руку и потрогать ее, но что-то сдерживало его. – Эта часть Индийского океана очень бурная.

– Меня немножко подташнивает, – начала было она с тайной надеждой на то, что он догадается, но немедленно испугалась и не стала продолжать. «Я еще не могу сказать об этом Джеймсу, – убедила она себя и не стала развивать мысль. – Я никому не могу сказать».

– Временами. Не сейчас. Сейчас я чувствую себя хорошо.

Сказано было решительно и определенно и отвергало какую-нибудь мысль, что ей нужна помощь.

– Эта часть Индийского океана известна тем, что здесь многие страдают морской болезнью, – механически ответил Браун. Он не двинулся с места и продолжал стоять около ящиков.

Они оба замолчали. Казалось, им нечего больше сказать. Безразличный, глухой к чувствам людей или просто занятый только самим собой, корабль продолжал себе как ни в чем не бывало идти вперед. Поскрипывали шпангоуты, им вторили, с шумом рассыпаясь при ударе о корпус судна, волны. Подброшенные вверх тысячи ведер соленой воды повторяли монотонный припев, им отвечал речитатив стали, смолы и пеньки, из которых был сделан корпус «Альседо». «Кораблю нужно движение, – выкрикивало судно. – Ему нужны вода, и ветер, и огонь в его чреве. Ему нужны скорость и океан без признаков земли».

– Мне нравится этот звук, – сказала наконец Юджиния.

– Мне тебя не хватало, – вот и все, что ответил ей Браун.

Найти друг друга им было совсем нетрудно. Одежда, руки, ноги слились с ритмом движения судна. Браун расстегнул петельки на ее пеньюаре и прижал ее к себе. Она потянула рукав, низ рубашки и тоже прижалась к нему. Они исполняли танец, размеренный темп которого их тела освоили раньше и сразу принимали привычную позу: рука на бедре, колено у ягодицы, плечо у плеча, рука на талии.

– Вот видишь, – проговорила Юджиния, повернувшись к Брауну лицом, – я же говорила, что приду сюда. И я здесь.

Она не разрешала себе подумать о чем-нибудь еще: конце путешествия, Филадельфии, семье Джорджа, самом Джордже, какое будущее она видит для себя и своих детей. Или что будет с ее детьми. «Сделай вид, что этих проблем нет и в помине, – убеждала она себя, – и, может быть, их и не станет».

Джеймс тоже старался откинуть свои тревоги. Он не сказал: «Ты думаешь, я одно, а я на самом деле совсем другое. Я на судне потому, что меня наняли. Я такой же гость, как и ты». – Он не предостерегал себя: вот что бывает с теми, кто предается мечтаниям, хорошо проводит время, забывает о своей работе. Он не сказал: «Если бы ты получше глядел глазами… если бы ты делал то, что тебе сказано…»

– И вот я здесь, как обещала, – еще раз сказала Юджиния, и Браун ответил:

– Ты так прекрасна!

Солнце еще не взошло, когда Бекман заявился в трюм к Брауну.

– Подумать только, мы доверились тебе! – выкрикнул он, рванувшись к нему в таком возбуждении, что врезался своим массивным телом в один из ящиков.

– Да, Джордж Экстельм будет… когда я скажу ему, что…

Бекман, казалось, не почувствовал удара о ящик. Он отступил в сторону, словно наткнулся на чепуховое препятствие, и снова устремился к Брауну.

– …Его жена! – орал Бекман. – Его собственная жена здесь, в этом вонючем свинарнике…

Бекман был не похож на себя: на щеках блестела седая щетина, черный костюм измят, весь во влажных разводах от пота или какого-то жира.

– Я не мог поверить своим глазам! Эта бедная, невинная женщина! Мать троих… Как ты мог?

Бекман ударил себя в грудь раз, второй раз и для счета третий, изо рта брызгала слюна. Он появился с таким шумом, как будто свалилось огромное дерево. «Кого-то нужно призывать к порядку, и, по-моему, не меня», – подумал Браун.

– Я не могу поверить своим глазам… как… как…

У Брауна не дрогнул ни один мускул. Одна только мысль, что Бекман мог подсматривать за ними, затаившись в темноте на лестнице, должна была бы вывести его из себя, но он держал себя в руках. «Еще не время, – решил он, – еще не время».

– И прямо здесь, на полу… как свиноматка… – Бекман остановился, чтобы перевести дух. Он побагровел, дышал часто и хрипло, лицо распухло. – …ни стыда, ни совести, ни капли порядочности… Если бы не винтовки, Браун, я бы убил тебя. Не задумываясь. На месте. Если придется, голыми руками. Если бы только не…

Слова вылетали из его рта и пузырились, как желчь. Негнущимися пальцами он схватился за край ящика.

Браун ничего не сказал. В этом не было нужды. Он понял Бекмана, знал, какая причина не дает ему покоя, и знал, что делать. Его удерживала только мысль о Юджинии – Юджиния стояла в глазах у Бекмана, у самого Джеймса. Она притупляла его решимость, путала все карты.

«Почему я растаял на этот раз? – спрашивал себя Браун. – Моим правилом всегда было: сделал свое дело и уходи. Молчи. Никому. Помни свое место. Почему я поверил, что на этот раз все может сложиться по-другому?»

– …И что же ты говоришь ей, жалкое отродье… пока вы с ней предаетесь блуду… Что ты ей говоришь?

Бекман говорил с трудом, выдыхая фразы по частям, словно ему не хватало воздуха. Он рывком сорвал воротничок рубашки, при этом отскочила золотая с сапфиром запонка, но Бекман даже не повернул головы в сторону, где, звякнув, она упала.

– Нашептываешь ей планы захвата мира… говоришь, что спасешь, когда наступит момент?.. Герой на белом коне… Благородный сорви-голова и прочий треп?.. Так вот что, позволь сказать тебе кое-что… – Он облизал пересохшие губы и с трудом проглотил слюну. – Позволь сказать тебе, мальчишечка…

– Если вы имеете в виду работу на Борнео, – негромко оборвал его Браун, – то я не смешиваю бизнес с удовольствием.

«Но ведь я это сделал, разве не так! – сказал себе Браун. – Я забыл, зачем я здесь. Потерял голову из-за дорогого костюма и богатства вокруг. Перестал помнить, кто я такой».