Эдгар По. Сумрачный гений - Андрей Танасейчук

Об искренности чувств со стороны По говорить не приходится: он любил Анни. И страдал от невозможности союза с ней. В письме, написанном «Мадди» в конце августа, он писал:

«Ничего не говорите мне об Анни — я ничего не хочу слышать — разве что известите меня о кончине господина Р[ичмонда]».

И, размышляя о месте жительства будущей семьи (поэт, Мадди и Эльмира), делился с ней сомнениями:

«Где мы сможем быть счастливее — в Ричмонде или Лоуэлле? Я полагаю, мы никогда не будем счастливы в Фордхэме — но, Мадди, я должен находиться там, где смогу видеть Анни… я хочу жить подле Анни…»

И тут же заявляет: «Обручальное кольцо у меня есть, а найти фрак, я думаю, не составит труда».

По непоследователен. Впрочем, разве иного можно ожидать от поэта? В письме, отправленном двумя неделями спустя, он пишет:

«Я полагаю, она [Эльмира] любит меня больше, чем кто-либо другой. И я не могу не отвечать ей любовью. Но пока еще ничего не ясно».

Но к середине сентября, видимо, все окончательно «прояснилось». Последнее препятствие, видимо, было связано с «дурными привычками» По. Он дал зарок не прикасаться больше к спиртному. 15 сентября миссис Клемм, ссылаясь на письмо «Эдди» от 12 сентября (оно не сохранилось), сообщала Анни в Лоуэлл, что он «присоединился к „Сынам Умеренности“» и выслал ей подписанную им «клятву воздерживаться от алкоголя»[427].

И вот 22 сентября решилось: свадьбу назначили на 17 октября. Этот вечер По провел в доме у Эльмиры. Еще прежде (18 сентября) он написал письмо «Мадди» с известием о грядущем событии. Теперь в конверт, отправлявшийся в Фордхэм, легло еще одно послание — письмо миссис Шелтон матери жениха. Разумеется, так полагалось по этикету. Среди уверений в искренности чувств, что она питает к ее сыну, и убеждений, что она осознает свою ответственность, есть и такие:

«Я совершенно готова полюбить вас и искренне надеюсь, что мои чувства окажутся взаимными…

Ваш неведомый друг — Эльмира»[428].

24 сентября Эдгар По последний раз выступал перед ричмондской аудиторией с лекцией[429]. Это был опять «Поэтический принцип» — с чтением стихов — как собственных (в том числе, конечно, знаменитого «Ворона»), так и других (главным образом английских) поэтов.

Его жизнь снова резко переменилась, и теперь он вновь был полон самых радужных планов. Особое место в них, разумеется, принадлежало состоянию Эльмиры. А оно впечатляло: после смерти муж оставил 100 тысяч долларов в ценных бумагах и вкладах. Чтобы наш современник мог адекватно представить его размеры, достаточно увеличить эту сумму примерно в 30 раз. Получается, что вдова была миллионершей. К тому же ей принадлежали несколько домов и земельных участков — в Ричмонде и окрестностях. Правда, в завещании почившего супруга оговаривалось, что миссис Шелтон остается полноправной хозяйкой указанного имущества только в том случае, если не выйдет вновь замуж… Но (не случайно так яростно возражали против ее брака дети) поэту и не нужно было так много! Ему вполне достаточно было и того, что у нее останется.

Видами на приданое, скорее всего, объясняется и очевидное охлаждение Эдгара По к предложению из Окуоки. Понятно, он полагал, что, обладая даже маленькой толикой состояния «миллионщицы», легко сможет и самостоятельно возродить свой «Stylus». Впрочем, По не «отрезал пути к отступлению»: в августе он ответил на очередное письмо молодого человека и сообщил, что намеченная встреча и дальнейшее совместное путешествие в Нью-Йорк в указанное время не могут состояться. В ответном письме Паттерсон перенес встречу на 15 октября. Они должны были встретиться в Сент-Луисе. На это письмо поэт уже не ответил.

Сразу после выступления с лекцией По засобирался в дорогу: необходимо было завершить дела в Нью-Йорке и Фордхэме, подготовиться к свадьбе и перевезти на Юг «дорогую Мадди». Несмотря на то что он «не мог жить вдали от Анни», на первое время местом жительства будущие супруги избрали Ричмонд. В дороге По планировал «на несколько дней» сделать остановку: его ждали в Филадельфии мистер и миссис Лауд. Еще 17 августа По получил очень выгодное предложение мистера Лауда отредактировать сборник стихов его «балующейся поэзией» супруги. За эту работу владелец фабрики по производству роялей, фисгармоний, клавесинов и пианино обещал заплатить поэту 100 долларов. Разумеется, от такого предложения По не мог отказаться, несколько раз просил об отсрочке и наконец сообщил, что приедет 25 или 26 сентября[430].

Но 25 сентября поэт еще находился в Ричмонде. В тот же день он отправился за город навестить семью Талли, своего приятеля, с которым дружил в детстве. Сьюзен Талли, будущий биограф поэта, а тогда еще подросток, вспоминала:

«Он говорил о своем будущем с жадным восторгом, словно предвидел его как юноша. Он заявил, что никогда не был так счастлив, как в эти последние несколько недель в обществе старых и новых друзей»[431].

Вечером По вернулся в Ричмонд, переночевал в доме у Маккензи. Утром побывал в таверне «Лебедь», распорядился подготовить багаж (он обзавелся обтянутым черной кожей и обитым по углам железом небольшого размера сундуком) и отправился в город — попрощаться с друзьями. Среди последних дольше других общался с Томпсоном, редактором «Мессенджера», говорил о планах на будущее, собирался вернуться через две недели. На прощание подарил свой дагеротипический портрет. Его — по собственной инициативе — сделал местный фотограф Уильям Пратт[432]. Видимо, По заходил к нему и теперь подарил Томпсону отпечаток.

Ближе к вечеру поэт добрался до Эльмиры. От того энтузиазма, что он источал накануне в гостях у Талли, не осталось и следа. Он был грустным, выглядел очень усталым и жаловался, что чувствует себя неважно. Невеста встревожилась:

«Я проверила его пульс и нашла, что у него лихорадка; сказала — не думаю, что он в состоянии ехать завтра… Я думала о нем всю ночь и на следующий день встала рано, чтобы справиться о его здоровье, но, к ужасному моему сожалению, узнала, что он отплыл на пароходе в Балтимор».

Приведенные слова — из письма миссис Шелтон, отправленного 11 октября в Фордхэм миссис Клемм.

Видимо, По действительно чувствовал себя плохо, поскольку «около половины девятого вечера» заходил к врачу, некоему Джону Картеру (тогда совсем молодому человеку), у которого просил «средство от лихорадки». После визита он отправился в ресторан Сэдлера на Главной улице, где поужинал.

«Сэдлер потом мне рассказывал, — вспоминал врач много лет спустя, — По ушел от него ровно в двенадцать ночи в компании из нескольких человек, что [также] собирались на балтиморский пароход… По словам Сэдлера, поэт находился в добром расположении духа и выглядел трезвым, хотя, безусловно, выпивал за столом, и похоже на то, что забыл свой багаж в таверне „Лебедь“»[433].