Петер Каменцинд. Под колесом. Гертруда. Росхальде - Герман Гессе

– Тебя бы это устроило, да? Почему же?

– Ну, сам посуди: если сделаешь что-нибудь нехорошее, то ведь и сам быстро понимаешь и стыдишься. Когда меня бранят, я стыжусь гораздо меньше. А иногда бранят, когда я вообще ничего плохого не делал, просто оттого, что сразу не пришел, когда позвали, или оттого, что маменька в дурном настроении.

– А ты сложи-ка все вместе, мой мальчик, – рассмеялся Роберт, – ведь плохого-то, чего никто не видит и за что никто тебя не бранит, ты делаешь ничуть не меньше.

Пьер не ответил. Всегда одно и то же. Только заговоришь с взрослым о чем-нибудь, что тебе вправду важно, как все непременно кончается разочарованием, а то и унижением.

– Я бы хотел еще разок увидеть картину, – сказал он тоном, который тотчас отдалил его от слуги и который Роберт мог счесть как просительным, так и властным. – Пусти меня на минутку в мастерскую, а?

Роберт подчинился. Отпер дверь мастерской, впустил Пьера и вошел сам, потому что ему было строго-настрого запрещено оставлять там кого-нибудь в одиночестве.

Посредине большого помещения стояла на мольберте хорошо освещенная, вставленная во временную золотую раму новая картина Верагута. Пьер стал перед нею. Роберт – у него за спиной.

– Тебе нравится, Роберт?

– Понятное дело, нравится. Я ж не дурак!

Пьер, прищурясь, смотрел на картину.

– Если бы мне показали много-много картин, – задумчиво сказал он, – я бы тотчас увидел, есть ли среди них папенькина. Эти картины мне потому и нравятся, я чувствую, что их написал папа́. Хотя вообще-то они нравятся мне не совсем.

– Не говори глупости! – испуганно вскричал Роберт, с укоризной глядя на мальчика, который по-прежнему неподвижно, мигая ресницами, стоял перед картиной.

– Видишь ли, – сказал он, – в большом доме есть несколько старых картин, вот они нравятся мне куда больше. Позднее я себе заведу такие. Например, горы, когда солнце заходит и все совершенно алое и золотое, и хорошенькие детишки, и женщины, и цветы. Это ведь куда милее, чем этакий старый рыбак, у которого по-настоящему даже лица нет, и скучная черная лодка, да?

В глубине души Роберт полностью разделял его мнение и подивился искренности мальчика, которая, сказать по правде, его обрадовала. Но он не подал виду.

– Ты еще толком не понимаешь, – коротко сказал он. – Пойдем, надобно опять запереть мастерскую.

В этот миг со стороны большого дома неожиданно донесся шум – пыхтение и хруст.

– Ой, автомобиль! – радостно воскликнул Пьер, выскочил вон и помчался под каштанами, наперекор всем запретам прямо по лужайкам, перепрыгивая через цветочные клумбы. Запыхавшись, он выбежал на засыпанную гравием площадку перед домом, как раз когда из автомобиля вышли его отец и какой-то незнакомый господин.

– Привет, Пьер! – вскричал папа́, заключив его в объятия. – К нам приехал дядюшка, который тебе незнаком. Подай ему руку и спроси, откуда он.

Мальчик не сводил глаз с незнакомца. Подал ему руку, всмотрелся в загорелое лицо и светлые, веселые, серые глаза.

– Откуда ты приехал, дядюшка? – послушно спросил он.

Незнакомец подхватил его на руки.

– Малыш, какой ты стал тяжелый! – воскликнул он, бодро вздохнув, и поставил Пьера наземь. – Откуда я? Из Генуи, а прежде из Суэца, а еще прежде из Адена, а еще прежде из…

– О, из Индии, я знаю, знаю! Ты – дядюшка Отто Буркхардт. Ты привез мне тигра или кокосовые орехи?

– Тигр от меня сбежал, но кокосовые орехи ты получишь, а вдобавок ракушки и китайские картинки.

Они вошли в дом, и Верагут повел Буркхардта вверх по лестнице. Он ласково положил руку на плечо друга, который был изрядно выше его. В верхнем коридоре им навстречу вышла хозяйка дома. Она тоже с умеренной, но искренней сердечностью приветствовала гостя, чье оживленное, пышущее здоровьем лицо напомнило ей невозвратные веселые времена минувших лет. Буркхардт на миг задержал ее руку в своей, всмотрелся в ее лицо.

– Вы ничуть не постарели, госпожа Верагут, – с похвалою воскликнул он, – не то что Йоханн.

– И вы нисколько не изменились, – приветливо ответила она.

Он рассмеялся:

– О да, фасад по-прежнему цветущий, но от танцев я все же мало-помалу отказался. Они и без того ни к чему не привели, я по-прежнему холост.

– Надеюсь, на сей раз вы приехали подсмотреть себе невесту.

– Нет, сударыня, с этим я уже опоздал. Да и не хочу испортить себе удовольствие от прекрасной Европы. Как вам известно, у меня много родни, и я мало-помалу превращаюсь в этакого богатого дядюшку. С женой я бы не рискнул появиться на родине.

В комнатах госпожи Верагут накрыли кофе. Пили кофе с ликером, беседовали – о морском путешествии, о каучуковых плантациях, о китайском фарфоре. Художник поначалу молчал и был несколько подавлен, в этих комнатах он не бывал уже много месяцев. Но все шло хорошо, и в присутствии Отто в доме словно бы воцарилась более легкая, более радостная, более ребячливая атмосфера.

– Думаю, моя жена хотела бы теперь немного отдохнуть, – наконец сказал художник. – Я покажу тебе твои комнаты, Отто.

Они откланялись и спустились вниз. Верагут приготовил для друга две гостевые комнаты и обо всем устройстве позаботился сам, расставил мебель и не забыл ничего, от картин на стенах до книг на полке. Над кроватью висела старая, поблекшая фотография, забавно трогательный институтский снимок семидесятых годов. Она бросилась гостю в глаза, и он подошел поближе, чтобы рассмотреть ее.

– Господи, – с удивлением воскликнул он, – это же мы в ту пору, все шестнадцать! Старина, ты меня растрогал. Я лет двадцать не видел эту фотографию.

Верагут улыбнулся:

– Я так и думал, что тебе понравится. Надеюсь, здесь найдется все необходимое. Хочешь сразу распаковать вещи?

Буркхардт вальяжно уселся на огромный, с медными уголками морской рундук и с удовольствием обвел взглядом комнату.

– Как здесь хорошо. А где ты обитаешь? Рядом? Или наверху?

Художник потеребил ручку кожаной сумки и просто сказал:

– Нет. Я теперь живу подле мастерской. Пристройку поставил.

– После непременно покажешь. Но… ты что же, и ночуешь там?

Верагут оставил сумку, повернулся к нему:

– Да, там и ночую.

Его друг задумчиво молчал. Потом вытащил из кармана большую связку ключей, которые громко забренчали.

– Давай-ка немножко распакуем, а? Если хочешь, сходи за мальчуганом, он получит удовольствие.

Верагут вышел и вскоре вернулся с Пьером.

– Какие у тебя красивые чемоданы, дядюшка Отто, я их уже рассмотрел. И столько наклеек на них. Несколько я прочитал. На одной написано – Пинанг. Что это такое – Пинанг?

– Это город в Индокитае, где я иногда