Я, маг! (сборник) - Дмитрий Казаков

К утру лес наполнился туманом, холодным и противным, словно прокисший суп. Харальд, бормоча ругательства, снял тетиву с лука, понимая, что в такой сырости она придет в негодность очень быстро.

Место для засады он выбрал позади огромной березы, ствол которой был толщиной в аршин, а нижние ветви торчали во все стороны, словно ступицы в колесе. Сугроб почти доходил до них, а выше был разрыв примерно в полсажени, и именно отсюда Харальд собирался стрелять.

Дорога просматривалась отчетливо в обе стороны, а сидящий в засаде оказывался прикрыт березовым стволом с одной стороны и порослью пушистых невысоких елочек – с другой.

К полудню туман рассеялся, видимость улучшилась. Харальд вновь привел лук в боевую готовность и изо всех сил боролся со скукой, изредка подкрепляя силы вяленым мясом.

Когда с юга донесся стук копыт, он ощутил, как сердце словно сорвалось в пропасть, а мутный страх сковал руки и ноги. Да, он убивал, но всегда защищаясь, даже в том случае, на поле для состязаний, он лишь предотвращал смерть.

Теперь предстояло лишить жизни человека по собственному почину. Из воина превратиться в убийцу. До сих пор мысли об этом прятались где-то в глубине разума, а теперь явились во всей неприглядности…

Наложенная на тетиву стрела поднималась так медленно, словно весу в ней было по меньшей мере пуд. Харальд почувствовал, как течет по лицу непонятно откуда взявшийся пот, а по спине вольно разгуливает озноб.

Но появившийся на дороге всадник был один и менее всего походил на родовитого. Скорее всего это был ещё один гонец, вроде того, который вчера трубил у ворот замка.

С судорожным всхлипом Харальд опустил лук и сорвал с головы шапку.

Когда он провел ладонью по лбу, то обнаружил, что волосы намокли так, словно их хозяин искупался. Сердце судорожно билось в груди, а затекший в глаза пот немилосердно жег их, заставляя тереть кулаками и плакать.

Но к тому моменту, когда безмолвие на дороге вновь нарушилось, Харальд полностью успокоился. Вытер лицо и застыл, недвижный и безгласный, словно фигура, вырезанная из дерева. Внутри как будто что-то выгорело, стало легко ждать жертву, ни о чем не думая. Мысли исчезли, чувства и желания – тоже.

На этот раз всадников было много. Первыми появились воины охраны, за ними – знаменосец. Лицо родовитого удалось рассмотреть лучше: крупные, тяжелые черты, выдающийся нос, близко посаженные глаза – все дышало властностью и надменностью.

Стрелять в такое лицо оказалось просто.

Харальд слегка приподнял лук и спустил тетиву. Руки сами наложили вторую стрелу, и та отправилась вслед за сестрой.

Раздался свист, и родовитый беззвучно рухнул с коня. Древко смертоносного снаряда торчало у него из виска, второе – из шеи.

– Господин! – заверещал в испуге слуга.

Дико заржала, вставая на дыбы, лошадь убитого.

Заметались, останавливая коней, охранники, а Харальд легко вскочил, нацепил лыжи и спешно побежал в лес. Крики постепенно стихали за спиной.

На душе было гнусно, маячило перед глазами лицо только что убитого.

Харальд сжал зубы и пошел быстрее, надеясь, что усталость поможет справиться с глупыми мыслями и переживаниями. Он шел, почти не чувствуя груза.

Лицо Торгрима дышало нетерпением. Он не сдержался и вышел встречать Харальда во двор.

Грозно нависала громада донжона, тянуло дымом от замковой кузни, оттуда доносился звон молотов, а родовитый фон Жахх впился в лицо Харальда светлыми глазами, в которых плескалась смесь страха с надеждой.

– Ну что, все получилось?

– Да, – кивнул Харальд. Он сумел справиться с собой и загнал сожаление о свершенном куда-то в угол разума и сейчас ощущал только бесконечную усталость. Одно желание наполняло тело – забиться куда-нибудь в темный уголок и спать, спать, спать…

– Ты точно уверен?

– Родовитый Торгрим сомневается в моих словах? – Харальд взглянул в лицо фон Жахху, и тот дернулся точно от удара.

– Нет, ни в коем случае, – забормотал он. – Нет…

Не дослушав, Харальд развернулся и побрел к башне, в которой последнее время жил. Ему было все равно, как отреагирует на такой поступок наниматель, даже обещанная награда не грела душу.

– Ты чего такой кислый? – Берг присел на табурет, стоящий у стола. Под весом наемника тот недовольно пискнул.

В караулке было пусто, пахло пивом и ещё чем-то кислым.

Харальд, лежащий на кровати у стены, повернулся.

– Тошно мне здесь, – сказал он, и настоящая тоска слашалась в его голосе. Даже зеленые глаза потеряли блеск, превратившись в два вытершихся кружка меди. – Надоело все…

– Случилось что-то в том походе, в который ты один ходил? – Теневой посерьезнел. – Тебя после него словно подменили. Уже месяц прошел, а ты все это время только на караулы отсюда и выбираешься! Разговаривать не хочешь!

– Да ничего не случилось. – Харальд приподнялся и почесал грудь. – Все нормально.

– Тогда бери меч! – рявкнул Берг командным голосом. – И за мной!

Харальд лениво поднялся, медленно, точно больной, принялся натягивать сапоги. Рубаха на обычно опрятном юноше была грязная, а светлые волосы спутались, как трава после паводка.

Теневой аж засопел от ярости, увидев такое. Сам он был чистоплотен и от учеников требовал аккуратности.

– Сегодня же сменишь одежду и вымоешься! – проговорил он строго.

– Да, – равнодушно ответил Харальд, снимая со стены меч.

Они вышли во двор замка. Снег блестел под ярким солнцем, чистым, словно ограненный сапфир, было небо, и плыл над миром тонкий, едва ощутимый аромат близкой уже весны, которым она дает знать о себе. «Терпите, я обязательно приду!» – словно говорила она, и сердце невольно трепетало, ощущая приближение теплых дней.

Но Харальд остался мрачен. Он поморщился, прикрывая глаза от яркого света, и скорчил недовольную гримасу.

Пока они шли к воротам, навстречу попалась служанка. Берг широко ей улыбнулся, но девушка потупилась и прошла мимо, словно не заметив мечника. Огорченный, он даже крякнул с досады, а обернувшись, увидел, что проказница стрельнула глазками в Харальда.

Теневой усмехнулся, а юноша ничего не заметил. Он шел, по-старчески шаркая, и смотрел под ноги.

«Ничего себе! – подумал Берг. – Укатали сивку крутые горки!»

За воротами замка было ещё лучше, чем внутри. Птахи в лесу орали так, что слышно было через вырубку. Даже строгие старые ели, казалось, вырядились в новые темно-зеленые одежды. Мир услышал сегодня голос весны и внимал ей в восхищении.