Храм фараона - Зигфрид Обермайер

Пока звучал гимн, луч восходящего солнца проник во вход храма, разогнал мрак и осветил фигуру Амона-Ра в темноте святилища, затем перешел к фараону и к Ра-Харахте; фигуры Пта он, однако, не коснулся. Тот застыл в вечном мраке, как символ своей миссии бога мертвых.

После освящения храма был дан пир, и Пиай обменялся несколькими словами с Тотмесом. Однако мысли обоих мужчин были слишком различны, у них было мало что сказать друг другу.

Два дня спустя Пиай вместе с Таккой вступил на ладью, отплывавшую на север, и ни разу не обернулся на храм.

Гутана только что вышла из ванной, служанки вытирали ее досуха и втирали в ее кожу ароматическое масло. Она была госпожой, которую боялись, и, если одна из рабынь позволяла себе одно неловкое движение, третья жена фараона жестоко избивала ее или втыкала девушке длинную булавку в руки и бедра. Беспокойные мысли овладели хеттиянкой, и она пришла к выводу, что настало время действовать.

«Что будет со мной, — раздумывала она, — когда царь умрет? Сначала меня выбросят из моего дворца и сунут в гарем к этим противным бабам. Не будет никакого поместья, в которое я смогу удалиться, как старуха Туя. Я бедна и бесправна. Я даже детей не родила фараону».

О последнем она думала непрестанно. С тех пор как они поженились, царь почти каждую ночь был у нее, и она знала, что все семя, которое было в нем, выливалось в ее лоно, но не оплодотворяло его. При дворе своего отца разгульная Гутана несколько раз вытравливала плод. Это было безобразное мероприятие с кровью и болью, но девственная принцесса не могла иметь детей. Все операции проводились опытными и ловкими акушерками, но однажды она чуть было не умерла. Ее отец велел позвать знаменитых лекарей, но те только пожимали плечами. Один из них в качестве последнего средства применил ледяную ванну. По эстафете скороходы доставили снег и лед с далеких гор и наполнили ими ванну. В эту холодную ванну окунули нижнюю часть ее тела, оно почти перестало чувствовать что-либо, и ломящий холод остановил кровотечение. С этого момента у Гутаны было чувство, что в животе у нее что-то отмерло, хотя это ни в коей мере не повлияло на ее похотливые игры с мужчинами.

«Вероятно, я стала бесплод…». — Она даже в мыслях не могла закончить эту ужасную мысль. Бесплодная простолюдинка — это ничто, но для нее еще имелось несколько возможностей. Она могла зарабатывать себе на жизнь как повитуха, хозяйка трактира, борделя или что-то вроде этого. Бесплодная же царица — это еще меньше, чем ничто, она несчастье для страны. Гутана была неглупа и быстро сообразила, что в Кеми образцом считается не воин и герой, а способный чиновник, которого царь ценит и щедро одаривает и который является главой здоровой и довольной семьи. Царская семья могла служить образцом такого семейства.

«Здесь действительно всего в достатке, — горько думала Гутана. — Не только Нефертари и Изис-Неферт родили фараону детей, весь гарем переполнен его отпрысками». Она же в любом случае может выбросить из головы мысль когда-либо стать второй или первой супругой, не будучи матерью сына.

Итак, сдаться? Нет и еще раз нет! Если ее живот и дальше будет оставаться бесплодным, она знает, что делать. У хеттов в обычае было, когда бесплодная жена подсылает к мужу рабыню, та беременеет и из ложа роженицы жена забирает себе этого ребенка, как своего собственного.

Гутана превратилась в Мерит-Анта, третью супругу фараона. Она велела себя старательно нарядить, накрасить и выбрала сегодня совершенно особенный запах. Она захватила из дома ценное ароматическое масло из дома, хетты называли его «сладкая сводница» и считали верным средством соблазнения даже самых стойких мужчин. Для этого Гутане не требовалось никакого особенного запаха: царь был одержим ее телом, как пьяница вином, но сегодня она хотела быть совершенно уверенной.

Когда Рамзес вошел в комнату с выходом на садовую террасу, он нашел озабоченную Мерит-Анта. Она прижалась к нему, тихо вздохнула, и ему показалось, что он даже заметил слезу в ее бирюзовых глазах.

— Чем огорчена сегодня моя милая кисонька? — спросил он нежно.

Ее озабоченное лицо осветилось. На ломаном египетском она сказала:

— Ты меня уже так хорошо знаешь? Я хотела скрыть от тебя свои заботы, но мне это не удалось. Впрочем, речь идет не обо мне, мой бычок, я забочусь о тебе. Я должна об этом подумать заранее. Нет, я не могу сказать, я боюсь, ты на меня разгневаешься.

Рамзес с любовью взглянул на нее:

— Я разгневаюсь на тебя? Ну, для этого должны быть основания. Не беспокойся, говори свободно.

Она крутилась вокруг да около:

— Речь идет… как сказать, о тебе, о твоем здоровье и о твоей жизни.

Рамзес нахмурился.

— О моей жизни? Планируется покушение?

— Ах, нет, любимый, все это разыгрывается только в моем сердце. Каждый раз, когда ты отправляешься на охоту или мчишься по улице на своей боевой колеснице, прекрасный и грозный, как Монт, сердце мое наполняется страхом и заботой. Я знаю, что с Благим Богом ничего не случится, но меня преследуют видения, что ломается твоя колесница, на тебя нападает крокодил, в тебя попадает стрела, летевшая не в ту сторону…

Гутана разразилась слезами. Они, как жемчужины, струились из бирюзовых глаз. Рамзес был тронут и потрясен:

— Ты так боишься за меня?

Она кивнула.

— Тогда и моя жизнь подойдет к концу. Кто я? Куда я должна буду отправиться? В отличие от обеих других жен у меня нет ничего, кроме пары драгоценностей. У меня нет земли, которая могла бы прокормить меня и пару моих слуг, но, что важнее всего, нет на свете ни одного другого мужчины, который сравнился бы с тобой. Случись что с тобой, и моя жизнь станет пустой и бесполезной. Я бы приняла яд, чтобы последовать за тобой в Закатную страну! Да, я бы так сделала! Тогда бы мы снова были вместе и смогли бы продолжить нашу прежнюю жизнь…

Рамзес был потрясен. Как эта девушка заботится о нем, о его жизни, о его здоровье! Она даже готова последовать за ним в могилу! Он поверил каждому ее слову и даже не заметил противоречия. Какой смысл беспокоиться о будущем и сожалеть, что у нее нет земли, если она в случае его смерти собралась сопровождать его в могилу? Сейчас им двигала только одна мысль — сделать ей что-либо хорошее, успокоить ее, разогнать ее печаль.

— Конечно, ты права. Ты должна была бы раньше мне об этом напомнить. То, что есть у других жен, будет и у тебя. Я передам тебе поместье, которое может прокормить и тебя, и твоих слуг.

Гутана обняла его:

— На это еще есть время, любимейший. Впрочем, это должен быть не кусок Кеми, о чем я думаю. Это должно быть что-то, связывающее мою родину с Кеми, что-то лежащее посредине, как Амурру. Эта область подчиняется тебе, платит тебе дань, но она не принадлежит к твоей стране. Ты видишь, я скромна и совсем не чувствую себя египтянкой.