Мир Приключений 1955 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов) - Владимир Попов

— Нет.

— Добро.

Они взглянули друг на друга, вот и весь разговор. Заренка не думала о возвращении, её не тяготила дорога. Она мужала с каждым днем. Быть может, теперь она пошла бы с ватагой и не для Одинца.

Доброга договорился с Яволодом и Радоком: они на новых местах сядут вместе и будут вместе охотничать. Но почему он не советуется с ней? Глупой, что ли, считает?

Заренка досадовала, но не могла не глядеть на Доброгу и не прислушиваться к его словам. Ей нравились и голос, и лицо, и вся ухватка Доброги. В нём было всё такое складное, ловкое, смелое. Красивое лицо, гладкая золотистая борода, серые большие глаза, то суровые, то добрые. Нельзя было понять, куда он речь повернет. А когда он говорил, Заренке хотелось слушать и слушать. Одинец был другой. Малословный и будто меньше Доброги. Большой и сильный парень казался девушке каким-то недорослем, когда она по памяти сравнивала его с Добротой.

Вдруг девушка услышала, как Доброга сказал Яволоду:

— Пристал один парень, который осенью в городе убил нурманна…

Ей стало жарко. Она догнала братьев и, едва не наступая на концы их лыж, слушала. Ватажный староста говорил:

— Он жил в доме вашего отца, зовется Одинцом. Что о нём скажете?

Яволод обернулся и обнял Заренку:

— Вот не ждали, не гадали, что по дороге найдем твоего любушку!

И уже сам Одинец бежал к ним по чистому снегу рядом с ватажным маликом, таща за собой лубяные санки. Он оттолкнул Яволода и обнял Заренку. Молчит — не знает, что сказать, задыхается.

Заренка вырвалась:

— Пусти, какой ты скорый!

Доброга же убежал в голову ватаги, будто его ничего не касается.

На восьмой день после Загубья ватага остановилась на дневку в прибрежном лесу. Повольники валили деревья, ладили шалаши из вершин и лап, разметывали снег и устраивали постели. Вскоре закурились нодьи. В лесу стало шумно и весело. С первого дня, как зародился этот лес, в нём не бывало такого.

Ватажники сушили и чинили одежду и обувь, варили горячее. Потом началось первое походное вече.

Повольники выбирают своих старшин без срока. Так уж повелось, что старшины служат, пока угодны людям, и в самом Новгороде, и в его пригородах, и в ватагах. Доброга спросил, довольно ли или недовольно людство им самим и другими походными старостами.

— Довольны, довольны! — Люди ответили дружно, и лес отозвался.

Все старосты скинули шапки, поклонились и опять накрылись. Доброга без шапки забрался на поваленное для нодьи бревно и не торопясь начал речь:

— Нам остается ровной дороги до двенадцати дней. Когда пробежим озеро Онегу, то простимся с гладкой дороженькой. С того дня мы пойдем тяжким путем, будем ломать ноги в лесах. Ныне день короток и будет ещё короче. Светлых часов нам терять нельзя. С ночи до ночи не будем брать в рот куска. Пора уже припрягаться к саням, нужно поберечь лошадей…

Доброга никогда не прикрашивал и не подслащал будущие труды повольников. В ватаге один стоит за всех и все за одного. Однакоже никто за другого не сработает. Когда ватаги сбиваются в городе, такие речи обычны. Но в лесу они звучат иначе, чем дома, под крышей.

Ватажный староста хотел смутить слабое сердце и укрепить сильное. Свыше десятка тех, кто не рассчитал своей силы, уже повернули домой. Старосты отбирали у отстающих всё, что было получено от Ставра на общий счет, и никого не удерживали. На то и повольничество. По Свири, по Нево, по Волхову до Города лежит пробитый путь. Но когда между домами и ватагой лягут лесные крепи, то слабый душой и телом человек будет для всех тяжелым бременем. Таких пора отбить и повернуть домой, если они сами не хотят уходить. И Доброга закончил призывом:

— Называйте, кого не хотите иметь в ватаге!

Люди отозвались не сразу, никому не хотелось лезть первым. Одно дело сгоряча, в ссоре, свернуть скулу, другое — выгнать человека без гнева. Отеня крякнул, прочищая горло, и назвал одно имя. Названный не ждал, что скажут другие, и закричал:

— А я и сам не хочу идти!

Отеня как в воду смотрел! Ватажники развязались. Порешили почти полтора десятка людей повернуть назад. О двоих спорили, расходились в две стороны и считались, чья кучка больше.

Обсуждали и тех, кто пристал в дороге. Ватага отказалась от двоих новых товарищей, которые были выгнаны из Города за воровство по чужим дворам. А на Одинце запнулись, как о корень на лесной тропе. Ставров приказчик заявил:

— Парня выдать назад в Город, чтобы на нем выправили виру городские старшины.

Ватажники не могли понять, прав или неправ приказчик. Яволод и Радок начали защищать Одинца, а он сам онемел от нежданной беды. Доброга оборвал речи товарищей Одинца:

— Вы не так и не то говорите. Нечего Ставрову приказчику входить в наши дела. Он не ватажник, а сборщик нашего долга, и ему нет голоса на нашем вече. Одинец же честно подрался с нурманном, это может случиться с каждым. Он не вор и не насильник, на нём нет бесчестья. Ватага — не городской пригород. И было и есть, что в ватаги уходили изгнанные из Города. Одинец к нам пришел с хорошим оружием и снастью. И сам он не будет ватаге в тягость, он может хорошо служить ватаге. Люб он нам или не люб, вот что решайте. А речи приказчика забудьте!

После веча Доброга подсел к нодье Верещагиных. Одинец поблагодарил старосту за заступу, за доброту.

— Не благодари, — возразил Доброга. — Я не тебя, а правду защитил.

После прихода Одинца Доброга как будто охладел к Заренке и к её братьям. А сейчас он сделался таким, как в первые дни выхода из Ладоги: веселым, радостным. Одинец же сидел хмуро, как обиженный. Он нашел время и сказал:

— Этот Ставров приказчик от меня ещё наплачется!

— Поберегись, — предупредил Доброга. — Обоих приказчиков ватага взяла по слову. Обидишь его — тебя людство не помилует.

Одинец замолчал. А когда староста ушел, он сказал ему вслед:

— Боярский приспешник.

Заренке не понравились слова Одинца, и сам парень вдруг ей показался совсем не тем, кем он был для неё прежде. И она его без стеснения осудила:

— Глупый ты, непонятливый!

И Заренка и Одинец оба были упрямые, неуступчивые. И раньше, дома, они спорили не раз, но мирились быстро и отходчиво. Теперь же между ними получилась долгая и холодная размолвка.

Глава десятая

Крепчают морозы. От холодов у солнышка «выросли уши». Оно малое время покажется на полуденном крае и надолго скрывается. Луна кутается в белое облако из небесного льна и не смотрит, а жмурится. От луны небо светлое, и на Свири светло, а в береговых лесах залег мрак, как в подполе.