Черный поток. Сборник - Йен Уотсон

Однако он с неопределенным жестом махнул в сторону деревни и потряс головой.

— Где живет шемахоя, мака-и всегда живет рядом, — произнес Кайяпи после некоторого размышления. — Мы едим ту же почву, что и мака-и. Он ест также нашу почву.

Последними словами Кайяпи хотел указать на то, что имеются два различных вида почвы: земля и экскременты.

Шемахоя относятся к племенам, которые употребляют в пищу почву, не всякую, разумеется, но определенный ее сорт: крапчатую глину, содержащую минеральные вещества, необходимые для нормальной жизнедеятельности. Мне доводилось попробовать эту глину, когда Кайяпи показывал мне одно из мест ее залегания. При этом сам он съел целую пригоршню. По вкусу глина напоминала холодный концентрат мучного супа — конечно, если не думать о ней при этом как о «грязи».

Неужели он имел в виду, что шемахоя не только ели землю с места обитания плесени, но и унавоживали ее своими нечистотами? Судя по его недвусмысленному замечанию, дело обстояло именно так: они жили в симбиозе с плесенью. Точно так же, как поддерживали экологический симбиоз с окружающей их средой — глиной и корнями деревьев.

— Кайяпи, вы кормите мака-и почвой от своего тела?

Он кивнул с довольной улыбкой. Очевидно, в этот раз я проявил себя весьма прозорливым идиотом.

— Брухо или его парень кормят мака-и. Они знают, как предлагать пищу, чтобы мака-и не обиделся. Но кормят его обязательно почвой от всех шемахоя.

— И твоей тоже?

Откровенно глупый вопрос. Я задел чувствительный нерв моего собеседника. Он сразу выключился из нашей дискуссии.

И так до очередной огненной пляски.

Мужчины племени в этот раз танцевали без «подогрева», на одном голом энтузиазме. Один только Брухо находился в необычайно высоком наркотическом подъеме, распевая всякие легенды. Пока он так распевал, я все время неотступно следовал за ним, записывая в диктофон бессвязную путаницу слов. Чтобы потом довести их до ума.

Кайяпи тоже вертелся поблизости — танцевал, не обращая на меня внимания.

На воде плясали языки пламени — туземцы смастерили платформы для костров. Сверкающей рябью красного и желтого свет струился по ногам, мелькавшим в непрерывном, безостановочном движении.

По прошествии часа Брухо повел всех из деревни к табуированной хижине, в которой укрывалась женщина, трудившаяся над сотворением ребенка.

Сегодня Кайяпи простил меня. Может, его великодушие вызвано тем, что после давешнего ночного танца он набрал достаточно очков перед соплеменниками, а значит, почувствовал себя в большей безопасности и обрел нечто вроде «крыши»?

— Я расскажу тебе одну историю, Пи-эр.

— Это та самая история, которую Брухо рассказывал прошлой ночью?

— Откуда я могу знать, что рассказывал Брухо? Ведь мака-и был в нем, а не в нас.

— Но ведь ты говорил — мака-и хватит на всех…

— Ей нужно очень много. Наверное, Брухо бережет мака-и для нее.

— Ей? Но ты же говорил, что женщины не принимают мака-и!

Кайяпи кивнул.

— Она ведь беременная, Кайяпи!

— Ты говоришь, точно ребенок, который нашел в небе солнце.

— Извини, Кайяпи. Я просто глупый караиба. Не шемахоя, как ты. Надо многому научиться.

— Расскажу тебе одну историю, Пи-эр. Слушай и учись.

И я стал слушать и записывать историю Кайяпи.

— Я рассказывал тебе о Смехе Души и Праздном Зубоскальстве. Помнишь? И вот, многие злые создания хотят заставить мужчину рассмеяться Праздным Зубоскальством, чтобы забраться в него, за преграду языка, когда он перестает быть повелителем слов. И обезьяны начинают кривляться на деревьях и выкидывать всякие штуки, чтобы рассмешить нас. Но мы не смеялись. Только один раз мы обрушили на них стрелы презрительного Смеха Души, отчего они сразу разбежались врассыпную.

Знаешь ли ты, Пи-эр, как был сделан человек? Он был сделан из пустой колоды и пустого камня, которые сложили вместе. Некоторые говорят — из круглой тыквы, но это не так. И вот лежала пустая колода на земле, и однажды проползали мимо нее две змеи: мужчина-змей и женщина-змея. Женщина-змея захотела жить в колоде, но она никак не могла найти входа. Потому что колода была пустой только в середине. А по сторонам — закрыта. И не было в ней ни одной дырки от сучка. Змея очень огорчилась. Она спросила своего змея, как ей забраться в колоду. Он подумал, что знает решение. Змей куда-то уполз и скоро привел своего друга дятла и просил его стучать клювом по колоде до тех пор, пока не получится дырка. Однако дерево оказалось таким твердым, что птичий клюв разболелся. И снова женщина-змея была несчастна. Тогда змей снова уполз и привел еще одного друга — маленькую птичку по имени кай-кай. Кай-кай легче перышка и поет очень длинную и красивую песню. Она похожа на песню Брухо: повторяет много-много раз, точно сплетая кольца, и все глубже и красивее в ней слова. Змей любил кай-кай за песню, потому что сам понимал, что это такое — плести кольца вокруг себя. Ты слушаешь меня, Пи-эр? Я с тобой разговариваю.

— Слушаю, Кайяпи. Моя коробка тебя слушает. Я еще не все понял — я постараюсь понять потом.

Но Кайяпи уже утомило мое непонимание, и он перенес оставшуюся часть истории на следующий день.

Небольшая заметка о языке шемахоя.

Форма будущего времени — одна из наиболее своеобразных форм. Правда, я до сих пор не уверен, что это именно будущее. Скорее, эмфатическое настоящее, которое таит в себе семена будущности — наклонение, привычное для шемахоя. Они прибавляют слово «йи», в буквальном смысле — «теперь», к глаголу настоящего времени. Иногда прибавляется с удвоением: «йи-йи» — «теперь-теперь». Кайяпи так объяснил мне разницу: произнося глагол «есть» в настоящем времени, он держал руку у рта и шевелил губами. Затем он отодвинул руку и перестал причмокивать, после чего к «питательному» глаголу добавилось «йи». После чего он окончательно убрал руку ото рта и вытянул ее так, чтобы она стала как можно дальше и недоступнее, — состроив при этом кислую мину, и произнес тот же глагол «есть», за которым следовало «йи-йи». Я интерпретировал три этих формы как «теперь», «незамедлительное будущее» и, наконец, «отдаленное будущее» — однако в языке шемахоя все они являются аспектами настоящего времени.

Странно, что перевес этого «теперь» немного сдвигает настоящее время в будущее. Подобное явление — существеннейшая черта этого замечательного языка. Если шемахоя Б, язык наркотического транса, глубоко самовнедрен — а именно на эту мысль меня наводят мои записи — значит, выражение «теперь» уже потенциально оплодотворено будущей полнотой выражения. Подобная форма выражения позволяет избавиться от временной протяженности, которая неизбежна при произнесении утверждения (принимая в расчет, что временные обстоятельства, меняясь, фактически отменяют истинность утверждения).

Еще о языке шемахоя.

В действительности отношения со временем у шемахоя еще тоньше, чем я подозревал. Они способны использовать те же слова из птичье-перьевого словаря, выполняющие функцию числительных, для измерения прошлого и будущего времени. Однако эти «числительные» времени не фиксируют единиц, не составляют совокупности. Вместо этого они, очевидно, модулируют содержание в соответствии с содержанием отсылки. Таким образом, те же самые числительные могут измерять и исчислять стадии развития человеческого зародыша от зачатия до рождения, в то время как другой контекст может измерять и подсчитывать стадии всей человеческой жизни.

Короче говоря, совершеннейшая головоломка для бедного глупого караиба вроде меня! Их речь — поразительно тонкий и гибкий инструмент, несущий на себе след высокой языковой культуры. Обстоятельства «йи» и «йи-йи» играют чрезвычайно важную роль в речевом процессе. Составное слово «кай-кай-йи» обозначает количество чего-либо: стадий беременности, человеческого возраста, составных частей ритуала — на протяжении общей и непрерывной линии времени. В то время как не менее полезный термин «йи-кай-кай» обозначает количество чего-то настоящего, развернутого в обратную сторону, — к прошлому — в ту сторону, куда поток внедренной речи уносит течение жизни.

Кайяпи продолжил свою историю с того места, на котором прервал ее несколько дней назад.

— Ты слушаешь, Пи-эр? Кай-кай запел забавную песенку. Он хотел рассмешить колоду. Потому что он знал: силой дятлу никогда не продолбить в колоде дырку. А песня его была очень смешной, потому что все время повторялась, и с каждым разом все смешнее. Потому что его песня была как змея, которая скручивается вокруг себя кольцами. И все же колоду песня не рассмешила. Она крепко зажала рот и не открывала его. Тогда у кай-кай появилась еще одна мысль. Ты ведь помнишь — он очень легкая птица. И когти у него не такие большие, как у дятла. И вот кай-кай пощекотал колоду своим маленьким коготком…