Волк среди волков - Ханс Фаллада

— Но ведь он может и не знать, что ей всего пятнадцать лет! — в волнении воскликнула Виолета.

Ротмистр остановился и посмотрел на дочь.

— Кто путается с девушкой и даже не знает, сколько ей лет, тот уже по одному этому подлец. Таких сволочей нечего защищать, Виолета. Ну, идем.

Они пошли дальше. Ротмистр уже снова думал о тесте и машине — надо это как-нибудь устроить. У всех знакомых были машины, только он один…

— Но, папа, — снова осторожно начала Виолета, — он ведь хочет жениться на Густель! Значит, им можно пожениться, хотя ей и пятнадцать лет…

— Ну что ж, можно так можно — его дело! — сердито оборвал ротмистр. Кажется, подают прошение на имя министра внутренних дел, почем я знаю! Своей дочке я бы во всяком случае не разрешил!

— Да я, папа, и не собираюсь! — расхохоталась Вайо. — А ты уже думал, я собираюсь? Господи, папа, я так рада, что могу побродить с тобой по лесу. Все другие мужчины мне противные, один ты не противен!

Она взяла его под руку и прижалась к нему, а он, он не был бы ротмистром Иоахимом фон Праквицем, если бы не попался на ее удочку.

— Ну, Вайохен, что ты еще и не думаешь о мужчинах, это я маме сто раз говорил! — воскликнул он очень довольный и крепко прижал ее локоть.

— Ай, папа, больно! Но знаешь, папа, все это про Густель меня страшно интересует. Раз Ирена пишет, значит это так. Расскажи мне, папа, все, все, какие существуют, законы, и что им надо делать…

— Да что рассказывать, Вайохен? Все вы, женщины, на один лад, как зайдет разговор о замужестве, сразу делаетесь любопытными, как козы.

— Фу, папа, почему же как козы! Я не коза! Ну, а если министр внутренних дел согласится, отец тоже обязан согласиться?

— Как же так? — спросил ротмистр, который все больше запутывался в сложной проблеме этого проклятого померанского брака. — Ведь о разрешении должен просить министра отец!

— Отец? А не Густель?

— Да ведь ей всего пятнадцать лет, девочка, она же еще несовершеннолетняя!

— А если он подаст прошение министру внутренних дел, я имею в виду лейтенанта?

— Без разрешения старика Гальвица твоя Густель вообще не может выйти замуж! Меня удивляет, что он дал согласие!

— Вообще не может, папа?

— Ну, во всяком случае до двадцати одного года!

— А почему раньше не может? Ведь многие же выходят замуж в семнадцать восемнадцать лет!

— Господи боже мой, Вайо, ты меня совсем с ума сведешь! Значит, у них есть согласие отца!

— А без этого согласия…

— А без согласия порядочные девушки вообще не выходят замуж, поняла? крикнул ротмистр.

— Ну конечно, папа! — сказала Вайо и сделала наивные глаза. — Я просто потому тебя спросила, что ты все знаешь, и никто лучше тебя не объяснит. Даже мама.

— Право, детка, — сказал ротмистр, уже наполовину успокоившись, — ты меня сегодня совсем изведешь вопросами.

— Потому что мне все о Густель знать хочется. Ирена пишет, что старик Гальвиц не очень-то соглашается, но лейтенант во что бы то ни стало решил, и Густель тоже — и они решили пожениться при любых обстоятельствах. Значит, должно выйти, папа!

— Да, Вайо, — согласился отец. — Если она плохая, непослушная дочь, она с ним убежит, и они отправятся в Англию. Там есть такой кузнец, этот кузнец их обвенчает, и они поженятся. Но это черт знает что, а не брак такой девушке лучше и не возвращаться в родительский дом, а лейтенанту придется снять мундир, и он уже никогда не сможет быть офицером…

— Но обвенчаны-то они будут по-настоящему? — ласково спросила Вайо.

— Ну да, по-настоящему! — крикнул ротмистр красный как мак. — Сказано ведь, без родительского благословения! (Ротмистр не ходил в церковь.) Родительское благословение строит детям дом, а отцовское проклятие разрушает его, или как это там в Библии сказано. (Со времени конфирмации ротмистр не заглядывал в Библию.) А тебе, Вайо, я запрещаю писать этим двум дурехам, нечего тебя на глупые мысли наводить! И письмо ты мне сейчас же отдашь, как только домой придем!

— Хорошо, папа! — послушно сказала Вайо. — Только письмо я уже порвала.

— Самое умное, что ты могла сделать, — проворчал недальновидный отец.

Теперь и он и дочь молча шли по лесу. Ротмистр, которого опять рассердили, пытался думать о машине, правда, вначале ему это не удавалось. Все время мешала какая-нибудь посторонняя мысль. И только когда он напряженно стал обдумывать, как отделать машину внутри, и столкнулся с серьезным вопросом, что лучше — матерчатая обивка или кожа и какой выбрать цвет, — только тогда удалось ему снова успокоиться, и теперь он в свое удовольствие гулял в прекрасном, по-летнему разубранном лесу вместе с дочерью. Слава богу, наконец-то она замолчала.

И откуда у нее уже эти женские замашки!

И Виолета тоже не без удовольствия гуляла с отцом; наконец, она знает то, что уже давно хотела узнать. Выйти замуж за ее лейтенанта все же возможно. А остальное, что говорил отец о родительском проклятии и о мундире, сущая ерунда по сравнению с полученными ею прекрасными сведениями, а когда она об этом задумывалась — она утешала себя тем, что всегда справлялась с папой, а значит, справится и после свадьбы! Ее Фриц на все руки мастер, он может стать кем угодно и незачем ему быть обязательно лейтенантом, — она единственная дочь, и в свое время, Вайо это прекрасно знала, имение достанется ей, пусть сразу же займется хозяйством и помогает отцу, вместо того чтобы колесить на велосипеде по всей стране!

Вот что творилось в голове и в сердце девушки, но она этого не замечала. Будущее представлялось ей убранным весенними побегами зеркалом, из которого на нее глядит только ее собственное сияющее лицо. А два раза резанувшее ей сегодня слух слово «подлец» как-то скользнуло мимо нее и не заставило призадуматься. К данному случаю очень подошла бы поговорка из сокровищницы Ютты фон Кукгоф: «Для влюбленного и веник роза». Ведь он только из любви к ней стал подлецом, и она силой своей любви прощала ему его подлость. Больше того, она даже восхищалась им, его геройством, ведь ради нее он не побоялся ни уголовного кодекса, ни тюрьмы.

Но все это лишь расплывчато и смутно шевелилось в ее мозгу, гораздо отчетливей видела она, грезя наяву, тайное бегство по суше и морю в далекую страну — Англию. Как хорошо, что она успешно занималась с матерью английским языком, теперь ей не трудно будет объясняться с тамошними жителями. Хорошо и то, что кончилась война, а иначе нельзя было бы обвенчаться с ним в Англии!

И тотчас же перед ее глазами встал венчающий ее кузнец, — и надо же чтобы это был кузнец! И вот уже она видит маленькую кузницу, совсем как у них в Нейлоэ, перед дверью под навесом у коновязи стоят лошади, которых надо подковать. Направо от двери прислонены к стене большие тележные колеса, на них будут набивать ободы, а прямо в дверь виден огонь в горне, кузнечный мех раздувает его красным пламенем… И вот из двери выходит кузнец, большой и черный, в кожаном переднике, и он обводит вокруг наковальни ее, Виолету фон Праквиц, и лейтенанта Фрица.

Ах, этот злополучный кузнец из Гретна Грин[8] и надо же, чтобы он был кузнецом! Будь это трубочист или портной, никогда бы не внес он столько сумбуру в головы двух поколений; он — последнее прибежище всех безнадежно любящих юных сердец!

Но кузнец! Всем, кто не мог достать требуемых в бюрократическом, бумажном мире бумаг, он представлялся древним исполином, — железо и кровь, мускулы и песня молота — венчающим по божескому, не по бумажному закону.

Он уже стольким вскружил голову, этот разжиревший от побочных доходов вершитель браков — почему ему было не вскружить голову и Вайо? Она видела кузницу и видела кузнеца, он может их обвенчать, и он их обвенчает, а тогда прощай скрытничанье и тоскливое ожидание. Прощай, домашний арест, бесстыдный лакей Редер и наглый господин Пагель — с ней будет только Фриц, утром, днем, вечером, круглые сутки, и в будни, и в воскресные дни…

Эти мечты были так прекрасны, они совсем оплели Вайо, окутали уютной спасительной сетью, и она уже не думала ни о дороге, ни об отце и шла, позабывшись, тихо мурлыча себе под нос. Дочка — о лейтенанте, отец — об автомобиле, каждый размечтался в соответствии со своим возрастом.

Потому-то оба они одинаково испугались, когда из кустов вышел человек, человек в довольно-таки обтрепанной военной форме защитного цвета, зато в стальном шлеме на голове, с ружьем в руках, с кобурой и полудюжиной ручных гранат на поясе.

Человек приказал очень решительно:

— Стой!

После раздосадовавшей его встречи с тайным советником ротмистр, следуя потребности в одиночестве, невольно углубился в лес; уже давно миновали отец с дочерью расчищенные просеки и по охотничьей тропе пробрались в глухую чащу, известную под названием «Черный лог». Здесь, у самого края тешовских владений, бор был запущенный, дремучий. Редко добирались сюда рабочие, чтобы расчистить и проредить чащобу. Земля, в этих местах обычно ровная как ладонь, здесь вздулась буграми и волнами, между которыми залегли темные ложбины; там в котловинах пробивались ручьи, не пересыхавшие и в сухое лето и питавшие почти неприступное болото, где водились кабаны. Высоко возносились темные сосны и ели, окруженные непролазными зарослями ежевики, даже браконьерам не удавалось здесь чем-нибудь поживиться — Черный лог был слишком неприступен.