К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

По сведениям агентуры, Джугашвили совместно с другими ссыльными (Иваном Петровым Петровым, Иваном Михайловым Голубевым, Николаем Матвеевым Ильиным, Александром Янкелевым Щуром, Иродионом Исааковым Хасимовым, Федором Игнатьевым Сяпоновским, Михаилом Алексеевым Каландатзе, Георгием Алексеевым Коростылевым и Григорием Ивановым Жаворонковым) стремился организовать в городе Сольвычегодске с.-д. фракцию, устраивал собрания, на которых читались рефераты и обсуждались политические вопросы. Эти собрания имели своей целью выработать опытных пропагандистов. Означенные агентурные сведения и были препровождены моим предместником в Район 17 мая с. г. за № 216. По прибытии в г. Вологду 19 июля Джугашвили поселился в доме Бобровой по Мало-Козленской улице, а с 24 июля вошел в сферу наблюдения по кличке "Кавказец"... Как можно полагать, Джугашвили в скором времени выедет в С.-Петербург или Москву для свидания с тамошними представителями организаций и при выбытии из Вологды будет сопровождаться наблюдением.

Принимая во внимание, что Джугашвили очень осторожен и вследствие этого наблюдением может быть потерян, являлось бы лучшим производство обыска и ареста его ныне же в Вологде, ввиду чего и прошу сообщить, не имеется ли в Вашем распоряжении таких данных о Джугашвили, которые могли бы быть предъявлены к нему по возбуждению о нем дела, и не имеется ли препятствий с Вашей стороны к обыску теперь же у этого лица.

К изложенному присовокупляем, что на благоприятные результаты обыска у него в Вологде рассчитывать нельзя, ввиду его крайне конспиративного образа действий.

Одновременно с обыском у Джугашвили будут произведены обыски и у всех лиц, с коими он находится здесь в сношениях.

Подлинный подписал и с подлинным верно:

Полковник Конисский» [508] .

Трудно думать, что такая переписка велась по поводу провокатора. Таким образом, нет никаких доказательств наличия у Сталина каких-то тайных связей с царской охранкой, боязнь разоблачения которых могла толкнуть его на массовые репрессии. Если Сталин и был провокатором, то совершенно в ином смысле слова. Дело в том, что в борьбе за власть провокация была излюбленным оружием Сталина. Еще в 20-е годы Сталин раздувал разногласия в партии, натравливал одних видных деятелей партии на других, поддерживал вражду между руководителями.

Какой бы версии мы ни придерживались по поводу убийства Кирова, нельзя не видеть, что Сталин использовал это убийство в провокационных целях, направив гнев советских людей против бывших лидеров оппозиции. Что касается «открытых» судебных процессов 30-х годов, то это была одна из наиболее подлых и тяжелых по своим последствиям провокаций XX века.

По свидетельству И. Якира, на одном из заседаний Военного Совета в 1937 году Сталин сказал Блюхеру, что получил на него донос, подписанный одним из заместителей последнего, но что он, Сталин, не верит этому доносу. В действительности Сталин не получал никакого доноса, но получил молчаливое согласие Блюхера на скорый арест этого заместителя. Отдавая порой своим агентам и подчиненным преступные приказы, разумеется, устно, Сталин затем требовал от НКВД ареста этого агента или подчиненного за выполнение собственного приказа.

Не без влияния Сталина метод провокации широко использовался и в практике работы НКВД. Об одной из таких изощренных провокаций рассказывается в книге Е. С. Гинзбург «Крутой маршрут» [509] . Весьма сложная провокация была организована против видного большевика Бетала Калмыкова, женатого на женщине, первый муж которой был белым офицером, находившимся в эмиграции. От него был сын, учившийся в Москве. Под каким-то предлогом юношу вызвали в Белоруссию и здесь задержали, обвинив в попытке бежать к отцу. После этого было создано «дело» и против самого Бетала Калмыкова. Аналогичным образом был арестован и обвинен один из генералов НКВД, получивший приказ проверить работу пограничной заставы. В послевоенный период «ленинградское дело», а также «дело врачей» были типичными провокациями.

Неудивительно, что многие из людей, пытаясь понять сегодня побудительные мотивы Сталина, сравнивают его не только с тиранами прошлого, но и с наиболее известными провокаторами прежних лет. В своем памфлете «Нравственный облик исторической личности» [510] известный советский публицист Г. Померанц сравнивает Сталина с Азефом – главой боевиков эсеровской партии и одновременно агентом тайной полиции. Такое же сравнение мы находим у М. П. Якубовича в его интересных записках о Сталине.

«С кем из исторических деятелей можно сопоставить Сталина, – писал Якубович, – ...по внутреннему содержанию личности? Я думаю, что для этого не надо рыться в глубинах истории и искать далекие параллели... Гораздо больше оснований присмотреться к истории русского революционного движения, которое разворачивалось недавно... И в этом движении взгляд историка и психолога не может не остановиться на трагической и зловещей фигуре одного из виднейших его деятелей начала XX века, человека большого ума, огромной воли и еще большей выдержки, хладнокровия и самообладания, умевшего подчинить себе людей и вести их за собой, внушать им веру в себя и в свою преданность революционному делу и в то же время глубоко презиравшего этих людей... Я говорю о Е. Ф. Азефе. Сколько лет он стоял во главе не только "боевой организации", но и всей партии социалистов-революционеров... Он с сумрачным величием принимал поклонение молодежи и хладнокровно выдавал полиции своих юных товарищей и поклонников... Но он не мог бы держаться во главе "боевой дружины", если бы он только выдавал царской полиции своих товарищей по революционной организации... Нет, для поддержания своего революционного авторитета он доводил до конца немало террористических покушений и с большой ловкостью и изобретательностью организовывал убийства деятелей царского режима... Он организовал убийства двух министров внутренних дел – Сипягина и Плеве – и, наконец, великого князя Сергея Александровича. Это были великие заслуги в глазах всей партии эсеров, и они создавали непоколебимое доверие к Азефу в революционной среде, такое же прочное доверие, каким он пользовался в департаменте полиции у царского правительства.

...Во имя чего же он играл человеческими жизнями, уничтожал людей с обеих сторон – своих товарищей по революции, своих начальников по полиции? Думаю, что он находил в такой деятельности прежде всего и больше всего удовлетворение своего властолюбия, своей жажды власти – в другой форме в те времена возможности для этого ему не представлялось. Власть над жизнью и смертью – это величайшая власть из всех возможных ее разновидностей, а убивать людей – самое острое и полное удовлетворение этой жажды власти. Конечно, если в натуре человека властолюбивого есть кровожадная жестокость – способность к беспощадности – и есть презрение к людям, неверие ни в какие идеи, способность играть этими идеями и комбинировать их по своему произволу, в меру прагматической потребности.

Всем этим в полной мере обладал Е. Ф. Азеф, и в той же мере все это было присуще И. В. Сталину. С таким же хладнокровием, без всякого сожаления и угрызения совести отправлял И. В. Сталин товарищей по партии на расстрел, как Азеф отправлял их на царскую виселицу. И одинаковы были побуждения того и другого – безудержная, беспредельная жажда власти, которую полнее всего удовлетворяли убийства, ими совершаемые. Разница между ними была только в том, что они действовали в различной исторической обстановке: Сталин осуществлял свою власть через подчиненный ему аппарат органов государственной безопасности, а Азеф – через аппарат царского суда и царской полиции или руками членов "боевой организации". Окажись Азеф у руля государственной власти, он, вероятно, действовал бы теми же методами, что и Сталин» [511] .

ЕЩЕ РАЗ О ЛИЧНОСТИ СТАЛИНА И МОТИВАХ ЕГО ПРЕСТУПЛЕНИЙ

Мы критически рассмотрели выше различные версии мотивов, которыми руководствовался Сталин, развязывая террор 1936 – 1939 гг. Не следует слишком усложнять эти мотивы, главным из которых было (и здесь мы полностью согласны с Якубовичем) непомерное честолюбие и властолюбие Сталина. Эта всепоглощающая жажда власти появилась у Сталина, конечно, раньше 1936 года. Хотя влияние его уже к началу 30-х годов было огромно, он хотел безграничной власти и абсолютной покорности. Он понимал вместе с тем, что поколение партийных и государственных руководителей, сложившихся в годы подполья, революции и Гражданской войны, никогда не станет абсолютно покорным Сталину. Они были также причастны к созданию большевистской партии и Советского государства и требовали своей доли в руководстве партийными и государственными делами. Но это не устраивало Сталина. По свидетельству Петра Чагина, одного из видных работников Ленинградской партийной организации и близкого Кирову человека, вскоре после избрания Кирова первым секретарем Ленинградского обкома состоялся обед, на котором кроме Кирова, Чагина и некоторых ленинградских руководителей присутствовали Сталин и Томский. Беседа шла на разные темы, но, как и многие разговоры среди большевиков тех лет, она соскользнула вскоре на тему «Как управлять партией без Ленина». Все, конечно, сошлись на том, что партией должен управлять коллектив. Сталин вначале не участвовал в беседе, затем встал и, пройдясь вокруг стола, сказал: «Не забывайте, что мы живем в России, в стране царей. Русский народ любит, когда во главе государства стоит один человек. Конечно, – добавил Сталин, – этот человек должен выполнять волю коллектива». Никто не возразил Сталину, но и никто не подумал тогда, что Сталин, хотя бы в мыслях, предлагает именно себя на роль единоличного вождя России.