На грани потопа - Клайв Касслер

Сердце его дрогнуло и радостно забилось, когда нос лайнера — сначала едва уловимо и страшно медленно, а затем все быстрее и быстрее — начал смещаться влево. Со стороны могло показаться, что сам «Юнайтед Стейтс» взбунтовался против преступных замыслов своего нового хозяина, обрекшего былую славу и гордость Америки на незавидную участь навеки прослыть самым массовым в истории судном-убийцей. Моряки верят, что у кораблей тоже есть душа, и можно только догадываться, что творилось на душе у последнего из могикан давно минувшей эпохи, надолго пережившего своих собратьев, когда он преодолевал финишный отрезок дистанции. Как быть? Смириться с позорной смертью? Или, наперекор судьбе, восстать и погибнуть героем?

Как бы то ни было, судно покорилось наконец воле своего последнего капитана и на полном ходу устремилось к прорыву в дамбе на западном берегу. И в то же самое мгновение сработали детонаторы трюмных зарядов. Шестьдесят одновременно забивших фонтанов взметнулись над бортами на высоту девятиэтажного дома, образовав вокруг обреченного лайнера некое подобие водяного саркофага, удивительно похожего на мавзолей Тадж-Махал. Днище «Юнайтед Стейтс» отсекло начисто, словно взмахом исполинского скальпеля. Тысячи тонн забортной воды хлынули в обнажившиеся трюмы и машинное отделение. Турбины захлебнулись и заглохли.

Судно резко сбавило скорость и стало быстро погружаться, но все еще продолжало двигаться по инерции. Миновав точку прорыва, оно преодолело еще футов двести и окончательно остановилось, уткнувшись форштевнем в вязкий ил левобережья. Однако кормовая часть лайнера, оставшаяся на быстрине, пока не коснулась дна и сохранила остатки плавучести. Под колоссальным давлением воды, рвущейся к бреши в перемычке, она начала быстро смещаться влево, пока тоже не увязла. Последние кубометры воздуха, еще сохранявшиеся в чреве судна, с шумом вырвались наружу, как последний вздох умирающего, и «Юнайтед Стейтс» удобно и прочно улегся в мягкое илистое ложе Миссисипи, обретя последнее пристанище, а заодно залепив своим тысячефутовым корпусом, словно пластырем, зияющую рану во взорванной дамбе.

Могучий поток, только что изливавшийся вниз бушующим водопадом, мгновенно иссяк, превратившись в безобидный журчащий ручеек. А тридцатифутовая водяная стена, уже преодолевшая почти треть длины Призрачного канала, не получая больше подпитки, начала постепенно оседать, растекаться, замедляться и терять энергию. Когда же волна наконец докатилась до Атчафалайи и Морган-Сити, высотой она не превышала трех футов и не только не вызвала сколько-нибудь серьезных последствий, но и вообще осталась не замеченной подавляющим большинством горожан.

Питт повис на штурвале, уронив на него голову и крепко вцепившись в рукоятки, чтобы не упасть. Ноги подгибались, мускулы мучительно ныли, из десятков мелких порезов и царапин сочилась кровь. В голове была пустота. На него вдруг навалилась такая невыносимая усталость, что он не мог заставить себя пошевельнуть даже пальцем. Не успев толком оправиться и восстановиться после тяжелой травмы, полученной у берегов Австралии, он тут же ввязался в новую авантюру, и организм взбунтовался. Питт чувствовал себя измочаленным и выжатым до нитки, как бегун-марафонец, истративший на финиш последние крохи сил.

Прошло несколько минут, прежде чем он снова начал воспринимать окружающую действительность и с удивлением обнаружил, что судно никуда больше не движется, а стоит неподвижно у самого берега. Вспомнив о раненом Джордино, Питт невероятным усилием воли заставил себя оторваться от штурвального колеса и повернуться к выходу. Ноги отказывались подчиняться, и ему приходилось хвататься за что попало, чтобы доковылять до трапа, где он лицом к лицу столкнулся с напарником, за неимением костыля опирающимся на ствол все того же трофейного «Калашникова», из которого сбил геликоптер.

— За такую швартовку недолго и прав лишиться! — с притворным возмущением заявил итальянец. — Меня так тряхнуло, что чуть вторую ногу не сломал.

— Дай мне часок попрактиковаться, и я исправлюсь, — вымученно улыбнувшись, прошептал Питт и потерял сознание.

На шоссе царило всеобщее ликование. Вставший на пути потопа «Юнайтед Стейтс» настолько плотно перегородил своим корпусом пробоину в разрушенной перемычке, что поступление воды из Миссисипи в Призрачный канал практически прекратилось. Какие-то жалкие струйки еще просачивались по краям, но всем уже было ясно, что угроза катастрофического наводнения миновала. Один только адмирал Сэндекер держался особняком и почему-то не радовался. Отойдя в сторонку от шумной толпы, он стоял на обочине, с тоскливой печалью взирая на погрузившиеся почти до ватерлинии в прибрежный ил безжизненные и изуродованные останки некогда гордого и прекрасного судна. Кто-то подошел к адмиралу сзади и встал рядом.

— Смерть корабля — всегда трагедия для моряка, — тихо сказал Сэндекер, не поворачивая головы. — Даже если это не твой корабль.

— Он ушел достойно и погиб с честью. О нем еще долго будут помнить, — попытался утешить его Руди Ганн.

— Наверное, — вздохнул адмирал. — И все-таки чертовски жаль, что теперь его уже наверняка отправят на переплавку.

— Да, пожалуй, — согласился Руди. — После всего, что с ним сотворили, реставрировать лайнер в первозданном виде обойдется дороже, чем построить новый.

— Слава богу, что Дирк и Ал все же сумели предотвратить беду.

— Честь и хвала им за это. Боюсь, правда, что очень многие из тех, кого они сегодня спасли, так никогда и не узнают, кому обязаны жизнью, — с грустью проговорил Ганн.

Между тем с юга и севера по рассеченной взрывом автостраде уже двинулись колонны грузовиков и тяжелой техники, сформированные и направленные к прорыву по распоряжению генерала Фрэнка Монтеня. Со стороны Батон-Ружа потянулись караваны барж, нагруженных бутовым камнем и щебнем. Саперный батальон Инженерного корпуса высадился на шоссе, и опытные гидростроители, ветераны многолетней борьбы с рекой и ее буйным характером, незамедлительно приступили к восстановительным работам. А люди и снаряжение продолжали прибывать и прибывать, стягиваясь со всех низовий от Виксберга до Нового Орлеана. Благодаря удачной позиции, занятой осевшим на дно лайнером, инженеры рассчитывали закончить ремонт дамбы в кратчайшие сроки и вновь открыть движение по поврежденной дороге.

Человек опять не позволил Отцу-реке проложить себе новое русло. Но то был лишь очередной эпизод в его противостоянии с водной стихией — не первый и далеко не последний. Война еще не закончилась, и одному Богу известно, каким будет ее исход.

Часть пятая

Пекинский человек

46

30 апреля 2000. Вашингтон, округ Колумбия

Среди прочих представителей дипломатического корпуса, аккредитованных в столице США, посол Китайской Народной Республики Цянь Мянь выделялся необыкновенной тучностью. Его растянутые в перманентной улыбке губы почти не разжимались, и мало кто мог похвастаться тем, что видел зубы господина посла, за исключением его личного стоматолога. Лунообразное лицо в обрамлении коротко подстриженных аккуратным ежиком черных волос и вальяжная дородная фигура с первого взгляда вызывали ассоциацию со знаменитой статуей умиротворенного Будды, сидящего в позе лотоса со сложенными на выпуклом животике руками. В отличие от некоторых своих предшественников, Цянь никогда не выражал публично ортодоксальных коммунистических идей, ограничиваясь нейтральной светской болтовней, чем снискал уважение и расположение как своих коллег-дипломатов, так и американской политической элиты. Общительный, отзывчивый, неизменно щедрый и хлебосольный, он быстро обзавелся в Вашингтоне множеством влиятельных друзей и вращался в кулуарах Капитолия и Белого дома с непринужденностью Чеширского Кота.

Предпочитая западный стиль деловых отношений, посол договорился встретиться с Шэнь Цинем по просьбе последнего не в своей резиденции, а в изолированном кабинете лучшего вашингтонского китайского ресторана. Гурман и чревоугодник. Цянь любил совмещать приятное с полезным и частенько обедал здесь в обществе «нужных» людей — главным образом, правительственных чиновников и сотрудников президентской администрации. Он тепло приветствовал прибывшего магната и усадил за уже накрытый столик, ломящийся от изысканных деликатесов. Даже наедине с соотечественником посол не перешел на китайский и с самого начала повел беседу на безупречном английском.

— Счастлив снова видеть вас, мой дорогой друг, — первым заговорил Цянь. — Прослышав, что вы опять посетили Вашингтон, я с нетерпением ждал встречи с вами, но не смел беспокоить своим навязчивым вниманием вашу уважаемую особу, зная о том, как много у вас неотложных дел.