Драконовы сны - Дмитрий Скирюк

— Ну что ж, раз так… Поступай, как знаешь, тут я тебе не советчик. Еды в дорогу дам, воду сам знаешь где набрать. Ну, чего стоишь? Наливай, что ли…

Кружки стукнули.

— Скол, Яльмар!..

— Скол.

Холодный ветер, шторм и непогода вынудили Яльмара задержаться на Стронсее на пять дней. За это время мореходы успели заскучать. Половина команды впала в сонную дремоту, другая половина, наоборот, кипела нерастраченной энергией. На второй день все перессорились. На третий — передрались. В итоге в конце третьего дня в знак примирения затеяли варить свежее пиво и наварили его целый котёл, после чего Хельг с Брандом напились и снова поцапались, сперва с кем-то из домочадцев Торкеля, а потом и между собой. По счастью ни в прошлый раз, ни в этот до ножей не дошло, но Яльмар был не на шутку обеспокоен и всё чаще с тревогой поглядывал на небо в ожидании погоды.

— Этого я и опасался, — признавался он травнику. — Безделье для морехода хуже смерти. А если ещё и в гостях… — он вздохнул и процитировал:

Знай, когда надо уйти, слишком долго в гостях не сиди.Даже приятель станет противен, в доме застряв.

— Что это за стихи ты всё время читаешь? — с интересом спросил Вильям, подходя поближе. — Я никогда таких не слышал.

— Хаувамаул, «Изречения Высокого», — варяг сверху вниз взглянул на барда. — Тебе тоже не лишним было бы их знать, коль уж скальдом прозываешься.

На пятый день волна улеглась. Подморозило. На небе, всё ещё пасмурном, проглянуло солнце и моряки засобирались в путь. Ветер не был попутным, но не был и встречным. Варягов это вполне устраивало, и прежде чем солнце успело подняться достаточно высоко, кнорр уже покинул гавань и лёг на прежний курс.

Поймать волосатика

С помощью какого секрета живёшь в камне? С помощью какого секрета проходишь через огонь?

Вильям кончил читать, сложил исписанные листки в стопку и постучал ею о скамью, подравнивая край. Покосился на сидящих неподвижно слушателей. Те молчали. Тогда Вильям не выдержал и задал главный, мучивший его вопрос.

— Ну, как?

— Скучно, — объявил Яльмар, — и неинтересно. Ни битв, ни сражений. Одна средняя драка, да и та в конце.

— Это потому, что я читаю сам, — поспешно возразил на это бард. — Это же пиеса, а не летопись, её актёры должны разыгрывать.

— А-а… Ну всё равно, так себе. И потом, что это за имена такие — Клавдий, Фортинбрас, Лаэрт… Откуда ты их выкопал в Дании?

— Ну, э-ээ… Я решил, что так лучше звучит.

— А «Полоний» почему? Он что, по-твоему, поляк? Закидают тебя, Вильям, с твоей пиесой тухлыми яйцами.

Вильям почувствовал себя неуютно, но тут ему на выручку совершенно неожиданно пришёл Жуга.

— А по-моему, неплохо, — сказал он. — Конечно, накрутил ты там всякой ерунды, но мне нравится. Не всё, конечно.

Бард с интересом подался вперёд.

— А что не нравится?

Все начали переглядываться. Теперь уже травник закряхтел и заёрзал на скамье. Пригладил волосы рукой. За последние несколько дней его рыжие волосы засалились и растрепались ещё больше. Вильям невольно задумался о том, как сейчас выглядит он сам — последний раз они все мылись на Стронсее, когда радушный Торкель в честь гостей истопил баню. Сейчас Вильям вспоминал эту баню, как наверное Адам после изгнания на землю вспоминал потерянный рай. Холод и ветер вынуждал сутки напролёт не снимать шапку или капюшон и спать вповалку, греясь друг о друга. Наверное поэтому у Вильяма все герои в начале пьесы так отчаянно мёрзли. Сегодня был первый за эти две недели солнечный день, и настроение у барда было превосходное. Правда, сейчас стараниями слушателей оно стремительно летело вниз и в скором времени грозилось рухнуть окончательно ко всем чертям.

Вильям вздохнул и перевёл свой взгляд на остальных.

Помимо травника и Тила послушать барда мало кто захотел. На некоторое время к ним присоединился Орге, но вскоре это ему наскучило и он ушёл. Вильям уже обратил внимание, что дела людей мало интересуют подгорный народец. В итоге из варягов кроме Яльмара остались только Хельг и Бранд, да и то Вильям подозревал, что Бранд остался лишь со скуки — во время последнего шторма рукоятью весла ему выбило плечо, сустав Жуга вправил, но для пущей надёжности перевязал ему руку и строго-настрого приказал дней пять к веслу не прикасаться. Бранд спал, когда все остальные занимались греблей, бездельничал ночами и, как следствие, скучал.

— Да много чего, — тем временем заговорил травник. — Вот там однажды король говорит тем двоим… ну, этим вот, приехали которые: «Спасибо, Розенкранц и Гильденстерн». А после королева повторяет вслед за ним: «Спасибо, Гильденстерн и Розенкранц». Они чего их путают? Не знают, кто есть кто?

— Ну, может, и не знают… — пожал плечами бард. — А в самом деле, ну откуда им их знать? За ними послали, они приехали, а королева с королём, быть может, и не видели их никогда… Нет, это мелочи, они большой роли не играют. А что ещё?

— Ну, всё равно, — продолжал упорствовать Жуга. — Не ясно, чего он хочет, этот принц и что собирается делать, если правда вскроется. И потом, непонятно — он только прикидывался чокнутым или на самом деле тронулся умом?

— Гм… — озадачился Вильям. — Неужели так уж непонятно?

— Я например не понял.

— Я тоже, — поддакнул ему Хансен. — Но сама идея мне нравится. Да и написано хорошо. Особенно то место, где он прыгает в могилу — аж мурашки по спине!

— А я так думаю, что это чересчур, — объявил Яльмар. — По мне так вовсе незачем в могилу прыгать. Да и принц у тебя слюнтяй какой-то получился — ходит, ходит, болтает невесть что: «Прошу прощенья…», «Извините, я вас перебью…». Это в Дании-то! Ха! Хорошо, хоть под конец за шпагу взялся, да и то не с того конца.

— Ну, это, Яльмар, ты того, — вслух усомнился травник, — загнул. Какой же он слюнтяй? Они же при дворе, так что ж им, топором перед королём махать?

— А почему бы нет? Видел бы ты его, когда он прыгнул ко мне на кнорр — растрёпанный, с мечом, дикий как кладбищенская крыса… Вот это принц, вот это я понимаю, сын коннунга! А это — так, слюнтяй.

— Не слюнтяй.

— А я говорю: слюнтяй!

— Нет, не слюнтяй! Так и скажи, что ты просто ничего не понял.

— Сам дурак!

— Перестаньте ссориться, — примирительно сказал Хансен. — Любые размышленья к месту. Он же мечется, а если чего и боится, то только — покарать невиновного. Я бы тоже размышлял, приключись со мной такое. Только, Вильям, мысли у него какие-то пустые, словоблудие одно. Он всё думает — убивать или не убивать, а сам уже давно решил убить. Ему бы о большом подумать, о вечном, чтобы этакое что-нибудь…