Голубой Марс - Ким Робинсон

Или, в противном случае, они умирали. В институте первопоселенцев, в котором Мишель по-прежнему продолжал работать, с каждым годом оставалось все меньше членов. В каком-то году даже умер Влад. Когда это случилось, Марина и Урсула переехали из Ахерона в Одессу. Надя и Арт тогда жили в западной части города вместе с уже взрослой дочерью Никки. Даже Сакс Расселл снимал там квартиру, хотя бо́льшую часть времени до сих пор проводил в Да Винчи.

На Майю эти переезды влияли как хорошо, так и плохо. Хорошо, потому что она любила всех этих людей. Ей казалось, будто они специально собираются вокруг нее, и это тешило ее тщеславие. И видеть их лица было для нее огромным удовольствием. Она помогала, например, Марине и Урсуле пережить потерю Влада. Казалось, Урсула и Влад всегда были настоящей парой, хотя Марина и Урсула… в общем, трудно сказать, как была устроена их шведская семья. Как бы то ни было, от нее остались лишь Марина и Урсула, очень близкие в своем горе и во многом напоминающие те однополые парочки молодых уроженцев, которых часто можно было встретить в Одессе, – мужчин или женщин, что с умиротворяющим видом шли по улице, держась за руки.

Поэтому она была счастлива видеть их двоих, как и Надю или кого-либо еще из старой компании. Но ей не всегда удавалось вспомнить события, о которых они говорили, как о чем-то, чего нельзя забыть, и это ее раздражало. Еще одна разновидность жамевю, ее собственная жизнь. Нет, лучше сосредоточиться на настоящем, работать над уровнем воды или освещением спектакля, просто засиживаться в барах с новыми друзьями с работы или даже незнакомцами. И ждать, что однажды наступит просветление…

Саманта умерла. А за ней Борис. Впрочем, между их смертями прошло года два или три, но все равно, после долгих десятилетий, на протяжении которых никто из них не умирал, казалась, что все случилось очень быстро. На похоронах собравшиеся держались как могли, но тем временем вокруг сгущалась тьма, словно к обрыву подрывался черный шквал с Геллеспонта: народы Терры продолжали самовольно посылать людей и высаживать их на Марсе, ООН по-прежнему сыпала угрозами, Китай и Индонезия внезапно начали наступать друг другу на глотку, Красные экотажники взрывали объекты все более бессистемно и безрассудно, приводя к гибели людей. А затем взобрался по лестнице Мишель и скорбно сообщил:

– Илья умер.

– Что? Нет, о, нет…

– У него была аритмия сердца.

– О боже.

Майя не видела Илью несколько десятилетий, но потерять еще одного из первой сотни, потерять возможность снова увидеть его застенчивую улыбку… нет. Мишель говорил что-то еще, но она его не слышала – не столько от горя, сколько от потери внимания. Или от скорби по самой себе.

– Это будет случаться все чаще и чаще, да? – спросила она наконец, когда заметила, что Мишель пристально на нее смотрит.

Он вздохнул.

– Возможно.

И снова большинство выживших из первой сотни приехало в Одессу на церемонию прощания, которую организовал Мишель. Там Майя многое узнала об Илье, в основном от Нади. Покинув Андерхилл, он переехал в Лассвиц и участвовал там в строительстве крытого города, а затем стал специалистом по гидрологии водоносных слоев. В 61-м находился вместе с Надей, пытаясь восстанавливать сооружения и при этом остаться в живых, но в Каире, где Майя видела его мельком, он отделился от остальных и не сумел уйти в долины Маринер. Тогда они посчитали, что он погиб, как Саша, но оказалось, что нет, он выжил, вместе с большинством каирцев. После мятежа перебрался в Сабиси и снова стал работать с водоносными слоями, держа связь с подпольем и помогая превратить Сабиси в столицу «полусвета». Какое-то время он прожил с Мэри Данкел, а когда ВП ООН закрыла Сабиси, они вместе переехали в Одессу. Он был там и на пятидесяти-М-летнюю годовщину – тогда Майя, насколько она помнила, и видела его в последний раз, в тот день все русские в их группе произносили длинные тосты. Затем он расстался с Мэри, как она сама сказала, и переехал в Сензени-На, где стал одним из лидеров второй революции. Когда Сензени-На объединился с Никосией, Шеффилдом и Каиром, образовав союз восточной Фарсиды, он поднялся выше, чтобы помочь разрешить ситуацию в Шеффилде. А затем вернулся в Сензени-На и стал работать там в первом независимом городском совете, постепенно став одним из корифеев этого общества, как и многие другие члены первой сотни в других городах. Он женился на девушке-нисее, ее семья из Нигерии; у них родился мальчик. Илья дважды летал в Москву и был известен как комментатор российских видеоканалов. Незадолго до смерти он работал в проекте бассейна Аргир вместе с Питером, занимаясь выкачиванием нескольких крупных водоносных слоев под горами Харит таким образом, чтобы не нарушить рельеф поверхности. Его правнучка, которая жила в Каллисто, была беременна… Но однажды, на пикнике на насыпи мохола, он провалился, и спасти его не удалось.

Теперь от первой сотни осталось восемнадцать. Хотя Сакс, единственный из всех, утверждал, что нужно было прибавить еще семерых, учитывая возможность того, что группа Хироко также осталась в живых. Майя считала это фантазией, принятием желаемого за действительное, но, с другой стороны, Сакс не был склонен к подобному мышлению, так что, кто знал, может, действительно группа Хироко где-то скрывается. Уверены они были только в восемнадцати, и самой молодой из них, Мэри (если не считать Хироко), исполнилось 212 лет. Самой старой, Энн, – 226. Самой Майе сейчас 221 год, что казалось явной нелепицей, но новости Земли в самом деле сообщали, что сейчас шел 2206-й год…

– Но есть и те, кому уже за двести пятьдесят, – заметил Мишель, – и терапия может действовать еще очень-очень долго. Уход наших, может, просто неудачное совпадение.

– Может быть.

С каждой смертью близких казалось, будто от Мишеля отрезают кусок. Он становился мрачнее и мрачнее, и Майю это злило. Он, без сомнения, по-прежнему считал, что ему следовало остаться в Провансе – это было его навязчивой фантазией. Там находился его воображаемый дом – Мишель отрицал очевидный факт, что его домом был Марс еще с того момента, когда они на него высадились, или с того, когда он ушел с Хироко, – а может быть, даже с того, как он впервые, еще мальчишкой, увидел его в небе! Никто не мог знать, когда это случилось, но Марс стал его домом, и это было очевидным для всех, кроме него самого. Он тосковал по Провансу и считал Майю одновременно причиной и местом своего изгнания, а ее тело – заменой Прованса: груди – холмы, живот – долина, гениталии – пляжи и океан. Конечно, невозможно быть для кого-то и домом, и партнером в одном лице, но Мишеля терзала ностальгия, и он считал невозможное благом. Это было частью их отношений. Хотя иногда становилось для Майи тяжким бременем. Особенно, когда смерть кого-нибудь из первой сотни подталкивала его к ней, а значит, и к мыслям о доме.

Сакс на похоронах и церемониях прощания всегда имел раздосадованный вид. Он явно чувствовал, что смерть неотступно шла за ними, злобно маша ему в лицо своим красным флагом; он не мог покорно ее ожидать – это была проблема, которую науке еще только предстояло решить. Но даже его сбивали с толку различные проявления скоротечного ухудшения здоровья, которые каждый раз кардинально отличались. Общим в них было лишь отсутствие конкретных причин возникновения.

Казалось, на знакомых и друзей Майи обрушивались волны – точно ее жамевю, только, скорее, jamais vivre. Теорий было не счесть, и, поскольку дело напрямую касалось и стариков, и молодых, которые когда-нибудь станут стариками, – то есть, иными словами, всех, – проблему сейчас активно изучали. Тем не менее пока никто так и не выяснил, ни чем вызвано большое количество смертей, ни даже то, существует ли резкий спад численности населения на самом деле. А смерти продолжали наступать.

Завершая службу в честь Ильи, они засыпали немного его праха в еще один быстрый воздушный шар и выпустили его с того же места на волнорезе, что и шар Спенсера. Оттуда, где они стояли, можно было, повернувшись, увидеть всю Одессу. Затем они поднялись в квартиру Майи и Мишеля. Они держались друг за друга, листали памятные альбомы Мишеля, говорили об Олимпе, о 61-м, об Андерхилле. О прошлом. Майя во всем этом не участвовала, а лишь разносила им чай и пирожные до тех пор, пока в квартире не остались только Мишель, Сакс и Надя. Поминки закончились, и она могла расслабиться. Встав перед кухонным столом, она положила руку Мишелю на плечо и, выглянув через него, увидела зернистую черно-белую фотографию, заляпанную чем-то, напоминающим кофе и соус для спагетти. Выцветшее изображение молодого человека, ухмыляющегося прямо в камеру. С хитрой, самоуверенной улыбкой.

– Какое интересное лицо, – сказала она.

Рукой она ощутила, что Мишель напрягся. Надя посмотрела изумленно. Майя поняла, что сказала что-то не то, даже Сакс, казалось, смутился. Майя внимательно посмотрела на молодого человека на фото. Она смотрела и смотрела, но ничего не вспомнила.