История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима - Сьюзен Бауэр

На деле он планировал вторжение в Египет. Молодой египетский царь Птолемей VI под руководством своих регентов потребовал, чтобы империя Селевкидов вернула земли восточных семитов: старые царства Израиль, Иудею, Сирию и некоторые из окружающих земель, которые Антиох Великий захватил у династии Птолемеев. Они все были составлены в сатрапию, известную как Целесирия[270], и Египет хотел вернуть их обратно.

Спорные сатрапии

Вместо Рима Антиох Епифан повел свою армию вниз и осадил Александрию, пока Рим был отвлечен в Македонии. Но он переоценил занятость римлян Персеем. Сенат не остался слепым к вопиющим претензиям соседа увеличить свою территорию; в лагере Антиоха появился римский посол с письмом, требующим, чтобы Антиох ушел и оставил Египет Птолемеям. Антиох предложил обсудить дело со своими советниками, но посол (по Ливию) «обвел вокруг царя посохом, который всегда носил, круг, и сказал: „Прежде чем ты выйдешь из этого круга, дай мне ответ, чтобы представить его Сенату”. Несколько минут тот колебался, пораженный таким безоговорочным приказом, и, наконец, ответил: „Я сделаю то, что Сенат посчитает правильным”«.13 Антиох не был готов принять на себя всю тяжесть римского гнева.

Он отступил назад по берегу и выплеснул свое раздражение на сатрапию Целесирия, начав уничтожение всех, кто выказывал сочувствие египтянам. Сюда же относилось множество жителей Иерусалима: «В то же самое время, когда Антиох, которого называли Епифаном, поссорился с шестым Птолемеем по поводу права на всю страну Сирия, – говорит Иосиф Флавий в своей книге «Иудейские войны», – [он] пришел к иудеям с огромной армией, взял их город силой и убил огромное количество тех, кто благоволил Птолемею, и… осквернил Храм».14

Разграбление храма было вызвано исключительной необходимостью: Антиох был разбит и нуждался в священных сокровищах. Проходя через Иудею, он не только растащил храмовые сокровища и убил неимоверное количество жителей Иерусалима, но также оставил в Иерусалиме гарнизон, чтобы гарантировать лояльность иудеев.15

Гарнизон был стандартной мерой для завоевателя – но план Антиоха Епифана по удержанию верности оказался ужасающе ошибочным. Он ничего не знал об иудейской религии; его план о более тесном включении иудеев в состав державы Селевкидов (и удержания их вне сферы влияния Птолемеев) включал смену храмовой культуры, чтобы Яхве стал идентичен Зевсу. Этому главному богу затем стали бы поклоняться, как и его собственной личности: имя Епифан происходило от «epiphany» – «богоявление» или откровение Зевса-Яхве на земле.16

Это было в известной степени стандартной смесью греческого пантеона с персидскими идеями о божественности царя – а чего же еще можно было ожидать от греческого правителя древнего персидского царства? Для иудеев, которые, в отличие от большинства людей античности, верили не только в единого бога, но и в отличие сути этого Бога от человека, такой подход был страшным богохульством. Антиох хотел, чтобы они приносили жертвы Зевсу в храме и праздновали день рождения царя как религиозный праздник.

Иудеи Иерусалима начали прятаться, избегая выполнения указа. Антиох, обозленный их упрямством, объявил их религию вне закона. Каждый, кто отказывался есть свинину, когда требовалось (а это противоречило иудейской религии) или был застигнут с иудейской священной книгой, приговаривался к смерти. «Привели двух женщин, которые хотели совершить обрезание своим детям, – фиксирует книга Маккавеев[271]. – Эти женщины были публично проведены по всему городу с детьми у груди, а затем сброшены головой вниз со стены».17

Зверства продолжались около года, а затем среди иудеев вспыхнул мятеж. Его предводителями были пять братьев – членов одной семьи, происходившей из древнего рода священников. Самый старший брат, Иуда, возглавил сопротивление, он прошел по стране, собирая возмущенных, пока не набрал шесть тысяч мужчин, желавших присоединиться к нему в грядущей партизанской войне против оккупантов-селевкидов. «Приходя без предупреждения, – говорит Вторая книга Маккавеев, – он приносил огонь в города и деревни. Он захватывал стратегические посты и заставил бежать немало врагов. Удачнее всего при таких нападениях он сражался ночью, и разговоры о его доблести распространились повсюду».18 Он заработал себе свободу – и боевое прозвище Иуда Маккавей – то есть «Молот», а восстание стало известно под названием войны Маккавеев.

Ярость иудеев и собственные трудности Антиоха в других областях (ему пришлось отослать войска на север, чтобы отразить вторжение парфян) продлили срок мятежа. Этому же способствовал и другой фактор: Иуда Маккавей создал «лигу дружбы с римлянами», как представляет это Иосиф; а Рим жаждал продолжить проверку мощи Селевкидов.19

Иудейско-римский альянс не продержался долго, но он помог Иерусалиму вырваться из рук Антиоха на целых четыре года.[272] К концу этого времени Антиох Епифан умер, и в империи началась обычная внутренняя борьба за наследование. Ни у кого не хватило сил послать дополнительные войска в Иерусалим, и Иуда объявил себя царем города, первым из династии Хасмонеев в Иерусалиме. В конце концов племянник Антиоха, Деметрий I (которого не смущало существование греко-бактрийского и македонского Деметриев), смог объявить себя царем империи Селевкидов. Когда корона твердо села ему на голову, он послал армию на юг, чтобы снова покорить Иерусалим. Иуда Маккавей был убит в бою, и Иерусалим снова стал частью Келесирии под властью Селевкидов. Но Деметрий I, учтя ошибки своего покойного дяди, предоставил брату Иуды Ионафану достаточное количество свободы, чтобы управлять иудеями по своему усмотрению, пока он будет оставаться верным наместником империи. Ионафан, как пишет Иосиф, «вел себя с большой осмотрительностью» – он был политиком, а не борцом за свободу с горячей головой, как его старший брат.20 Он платил вежливым уважением чиновникам Селевкидов и смог оставаться у власти в Иерусалиме почти двадцать лет.

Рим же тем временем процветал.

Нечто необычное случилось в 180 году: город Кумы в Кампании попросил разрешения изменить свой официальный язык со старого осканского диалекта на латынь.

Люди в Кумах уже имели привилегию «civitas sine suffragio» – гражданства без права голоса, это было больше похоже на союз, чем на что-либо другое, и не предусматривало суверенитета подобных городов.21 Теперь население города Кумы просило о новом уровне «ассимиляции» с Римом. Они не становились полностью римлянами, и не совсем прекращали говорить на оскане. Не отрекаясь от себя как от куманцев, они добровольно устанавливали идентичность не просто с римской политикой, а с римской культурой.

Грекам никогда не приходилось осуществлять такого формального внешнего заверения в единстве, так как они все говорили по-гречески. Может быть, именно их общий язык сохранил их как нацию, не позволив пан-эллинской самоидентификации превзойти их идентичность как спартанцев, коринфян, фиванцев. Но официальный статус латинского языка позволил Кумам остаться куманцами. Латинский не стал их единственным языком, но он использовался в торговле и в администрации, связывая Кумы с другими городами и людьми, которые сохраняли местное своеобразие, но наводил на него специфический глянец.

Рим просьбу удовлетворил. Кумы получили право использовать латынь в качестве своего официального языка и в этом смысле быть римлянами. Римляне пока не ощущали нужды в дальнейшем стирании старой идентификации подчиненных им городов, в замене старых обычаев римскими, старых связей на исключительную верность Риму, старых богов – римскими богами.

Но дар самоидентификации с римлянами шел лишь до этого предела. Завоеванные народы вливались в Рим, и в результате свободные иностранцы постепенно стали представлять опасность для империи, так как их количество превысило количество свободных уроженцев Рима. В 168 году цензор Семпроний Гракх начал регистрировать всех свободных иностранцев как отдельное племя. Они могли стать римлянами, как куманцы. Они могли даже получить право голоса. Но, вне зависимости от того, как много их явилось в Рим, они никогда не могли забаллотировать урожденного римлянина.

Сравнительная хронология к главе 74

Глава семьдесят пятая

Между Востоком и Западом

Между 200 и 110 годом до н. э. династия Хань открывает Шелковый Путь

Гао Цзу, первый император империи Хань,[273] был рожден крестьянином; теперь он правил Китаем, в котором после жесткого порядка Цинь начали поднимать голову старые знатные семьи государств. Старая проблема с единством не исчезла.