Иван III - Николай Борисов

В Московской земле жил и другой соперник Менгли-Гирея — «царевич» Джанибек, родственник Ахмата. В 1477 году он занимал ханский престол в Крыму (55, 113). И хотя князь Иван жаловался на сильную «истому» от содержания «царевичей», такого рода игры с потенциальными претендентами на крымский и казанский престол были обычным приемом московской (равно как и литовской) дипломатии. Даже и сам Менгли-Гирей получил утвердительный ответ на вопрос о том, сможет ли Иван предоставить ему убежище в своих землях в случае нового переворота в Крыму.

В воскресенье 16 апреля 1480 года московский посол князь Иван Иванович Звенец выехал в Крым. Собирая в путь посла, Иван уже знал о намерении Ахмата этим летом двинуться войной на Русь. Звенцу велено было в случае получения верного известия о начале похода Ахмата на Москву просить Менгли-Гирея тотчас выступить с войском на Большую Орду или же, по крайней мере, на Литву (10, 20).

Итак, в результате активных действий московской дипломатии весной 1480 года между Менгли-Гиреем и Иваном III уже существовал договор, согласно которому стороны обязывались помогать друг другу в борьбе с Большой Ордой и Литвой. И хотя до совместных действий московских и крымских войск дело так и не дошло, договор обеспечил Москве дружественный нейтралитет Крыма в период решающего столкновения с Ахматом осенью 1480 года.

«Крымский фактор» стал сдерживающим моментом и для короля Казимира, уклонившегося в 1480 году от войны с Москвой на стороне Большой Орды.

Великие события, которым суждено войти в историю народов, зачастую зарождаются из мелочей. Конечно, эти мелочи играют роль искры, случайно упавшей на бочку с порохом. Не будь этой бочки — ничего, разумеется, не произошло бы. Однако и без искры порох мог пролежать сколь угодно долго, тихо отсыреть и прийти в полную негодность.

Окончательное освобождение Руси от двухсотлетнего монголо-татарского ига, знаменитое «стояние на Угре» зародилось… из семейной ссоры. Особое значение этому столь обычному явлению придавало лишь то обстоятельство, что ссора вспыхнула в московском княжеском семействе. Своего рода бунт устроили два брата Ивана III — 33-летний Андрей Васильевич Углицкий (по прозвищу Большой или Горяй) и 30-летний Борис Васильевич Волоцкий. Оба они уже давно копили злобу на великого князя, который, вопреки давней традиции, не стал делиться с братьями своими крупными приобретениями — выморочным уделом умершего в 1472 году Юрия Васильевича Дмитровского и новгородской добычей 1478 года. Ясно было и то, что трофеи нового новгородского похода, который начался осенью 1479 года, так же пойдут прямиком в казну великого князя. А между тем братья исправно ходили с Иваном во все походы и не давали ему никаких поводов для притеснений.

Чашу терпения удельных братьев переполнило вызывающее поведение Ивана III в истории с опальным князем Иваном Владимировичем Лыко Оболенским. Летописи позволяют увидеть лишь общие контуры этого примечательного эпизода. Двоюродный брат знаменитого воеводы Ивана Стриги Оболенского, Лыко занимал прибыльную должность великокняжеского наместника в Великих Луках. Местные жители, страдая от его произвола и мздоимства, отправили жалобу великому князю. Тот — обычно глухой к жалобам на своих наместников — на сей раз по непонятной причине сразу принял сторону истцов и присудил Оболенскому выплатить им значительные суммы. (Возможно, сыграло свою роль пограничное положение города. А может быть, у Ивана были какие-то свои личные счеты с Оболенским.) Оскорбленный таким поворотом дела, Оболенский перешел на службу к удельному князю Борису Волоцкому, но при этом, очевидно, не выплатил тех денег, которые с него причитались согласно великокняжескому суду.

Задетый таким поведением Оболенского, Иван III послал своего боярина Юрия Шестака к Борису Волоцкому с приказанием арестовать Оболенского и доставить в Москву. Удельный князь воспринял миссию московского порученца как грубое нарушение своих прав и суверенитета. Он силой отнял схваченного беглеца у стражников. Узнав о происшедшем, Иван отправил к брату для переговоров своего старого боярина Андрея Михайловича Плещеева. Однако Борис и на сей раз отказался выдать Оболенского, предложив вынести дело на общий суд. В этом случае Иван III мог проиграть дело: в договорных грамотах братья неизменно признавали право свободного переезда бояр от одного двора к другому. В реальности это была «игра в одни ворота»: знать охотно переезжала из удельных дворов в великокняжеский, но никогда — в обратном направлении. И все же в случае с Оболенским великий князь формально не имел никаких законных прав требовать назад своего бывшего боярина.

Иван III прекрасно понимал, что допускает несправедливость. Однако он решил любыми средствами добиться своего. Трудно сказать, был ли это вопрос принципа, «государственный подход», — или же обычное слепое упрямство. Но, так или иначе, великий князь, отправляясь в Новгород в октябре 1479 года, велел своему боровскому наместнику Василию Федоровичу Образцу устроить засаду в располагавшемся недалеко от Боровска селе князя Оболенского. Хитрость оказалась удачной: опальный боярин вскоре поехал навестить свою вотчину, был там схвачен и в оковах привезен в Москву.

И тогда Борис Волоцкий не стерпел. Он отправил к своему старшему брату Андрею Углицкому кипящее яростью послание, в котором перечислял все несправедливости и обиды, причиненные им обоим Иваном III. Завершалось оно сетованиями по поводу последних событий: «А нынеча и зде силу чинит, кто отъедет от него к ним (удельным князьям. — Н. Б.)и тех безсудно емлет (берет под стражу без суда. — Н.Б), уже ни за бояре почел братью свою; а духовные (завещания. — Н. Б.) отца своего забыл, как написал по чему им жити, ни докончания (договоры. — Н. Б.), что на чем кончали после отца своего» (18, 222).

Андрей Углицкий вполне разделял возмущение Бориса. Оба решили, что необходимо немедленно предпринять какие-то решительные шаги, чтобы заставить высокомерного Ивана считаться с собой. Сговорившись, Борис и Андрей от слов перешли к делу. Для начала Борис отправил свою жену и детей в относительно безопасное место — входивший в состав его удела город Ржев, неподалеку от литовской границы. (Судя по этой предосторожности, он допускал, что Иван может предпринять стремительный удар на Волок.) После этого, во вторник 1 февраля 1480 года, он вместе со своим двором отправился в Углич, к Андрею Большому (98, 286). Туда он прибыл в хорошее время — «на масленой недели», то есть между 7 и 13 февраля (18, 222). Конечно, братья не преминули опрокинуть по этому случаю добрую чару. Однако обычного масленичного веселья на этот раз не получилось: дело, которое затеяли младшие Васильевичи, было слишком серьезным. Ни один из них не родился мятежником. Ненависть к мятежу они впитали с молоком матери. И вот теперь судьба толкала их на эту скользкую дорогу… Так и сидели они, должно быть, вдвоем, подперши локтями тугие головы, толкуя так и этак о своем туманном будущем. И черные птицы беды снова кружили над заклятым городом Угличем.