Всем стоять на Занзибаре - Джон Браннер

Вскоре крики перекрыл грохот рушащихся домов, которые складывались, как сырой картон, обвалились щебнем и трупами.

С этого момента и до заката время было нарезано на бессвязные картинки, и он сам не мог бы сказать, внешняя ли это реальность или отражение его внутреннего состояния. То он вдруг стоял на перекрестке двух проходов между трущобами, выблевывая ленч, который съел на веранде постоялого двора у набережной, и с отстраненным любопытством отметил, что его желудок изменил цвет еды. А то вдруг он прикорнул у прилавка одного из вездесущих уличных киосков, делая вид, что торгуется с владельцем, поскольку мимо проезжала патрульная машина. Но в этих впечатлениях отсутствовала последовательность. Был только фиксированный, приближающийся час, в который необходимо возобновить контакт с внешним миром, а до тех пор он предпочитал его не воспринимать.

Сгустились сумерки и активировали приказ, который он отдал самому себе. Дрожа от слабости, вызванной отвращением, ужасом и тошнотой, он точно во сне добрался до района, где жил Сугайгунтунг.

К половине восьмого до дома ученого оставался всего квартал, и Дональд вновь взял себя в руки. Укрывшись от патрульной машины за зарослью душистых кустов, он чувствовал, что его сознание заново впитывает и упорядочивает внешние события. Он заново научился, как формулировать связные мысли.

«Слишком тут оживленно. Неужели уже откопали из-под обломков труп Тотилунг? Не нужно быть гением, чтобы сообразить, как был устроен взрыв».

Он опустил руку в карман, почувствовал холод стали. В картридже пистолета оставался почти полный заряд, с каким его выдали из арсенала полицейского участка. Дональд старался утешить себя: мол, к нему применили самые передовые методы обучения, чтобы натаскать пользоваться как раз таким оружием и побеждать. Единственный выход – перейти в наступление.

«Наступление – смятение – помрачение – дробление. Я теперь меньше, чем человек».

Он осторожно двинулся дальше. Несколько шагов спустя ему пришлось прижаться к стене в тени декоративной изгороди, чтобы его не заметил пеший патрульный с тазером.

«Меня ждут. Может, Сугайгунтунг раскаялся в своем признании, передумал и уже не желает уезжать? Я ему не позволю. Не смею».

Еще полчаса у него ушло на то, чтобы определить, как именно охраняется территория. Помимо патрульных машин, которые тихонько курсировали по каждый из трех главных улиц, семь полицейских стояли на посту вокруг пятиугольного сада Сугайгунтунга: по одному на каждую глухую сторону, пара на воротах, пара у задней калитки. В остальном, как он с облегчением обнаружил, жизнь в квартале, по-видимому, шла своим чередом. До него доносились обрывки телепрограмм. В доме неподалеку собравшиеся как будто репетировали сцену из традиционной оперы: мужчины пели натужно высокими голосами и били в гонги.

Ну, значит, ему хотя бы не грозит иметь дело не только с охранниками, но и с любопытными соседями.

Уходя сегодня утром из гостиницы, он попросил таблетку транка, подумав, что она станет отличным подспорьем на последнем критическом этапе. Сейчас он проглотил ее, молясь, чтобы его не вывернуло прежде, чем растворится капсула.

Когда транк подействовал и можно было не бояться, что в самый неподходящий момент у него начнут стучать зубы, он пробрался к декоративно деформированному деревцу, которое заметил сегодня утром и которое нависло над стеной сада Сугайгунтунга. Полицейский, охраняющий эту сторону дома, по-видимому, неизменно проходил прямо под ним.

Вот он прошел снова, но на сей раз в основание шеи ему ударили сведенные стопы Дональда. За ними рухнуло все тело, и охранник упал лицом в раскисшую от дождя землю. Он трепыхался всего несколько минут, потом потерял создание – нос и рот ему заткнула глина.

Избавившись от его тазера – бросив его в лужу, где оружие разрядилось в облаке шипящего пара, – Дональд снова залез на дерево. Там он осторожно прополз по самому крепкому нависавшему над стеной суку и спрыгнул по другую сторону, где его падение смягчил цветущий кустарник. Эта часть сада просматривалась от главных ворот, где под фонарем стояли бок о бок двое охранников, но они смотрели в другую сторону.

Дональд заметил только одно святящееся окно, закрытое деревянными ставнями. Стараясь не попасть в круг света, отбрасываемого фонарем над входной дверью, он подобрался к дому и заглянул внутрь. Сугайгунтунг был один, сидел на низеньком табурете перед столом, заставленным пустыми тарелками и мисками: очевидно, только что закончил ужинать. Открылась дверь, и вошла женщина, которую он видел сегодня утром, чтобы спросить, не пора ли убрать со стола.

Завернув за ближайший угол дома, Дональд зашел с противоположной стороны, спеша воспользоваться тишиной, ведь полицейские очень скоро заметят отсутствие своего коллеги. В задней части дома имелись раздвижные двери, выходившие в сад. Заглянув внутрь, он не увидел ничего, так как в комнате царила кромешная тьма, но стоило ему тронуть дверь, в лицо ему ударил сноп ослепительного света.

На мгновение он застыл, слишком пораженный, чтобы пошевелиться. Потом измученные глаза определили, что свет зажег сам Сугайгунтунг, что ученый узнал его и идет открывать ему дверь.

Сжимая рукоять пистолета, он отступил на шаг, отчаянно надеясь, что никто не смотрит из-за стены в эту сторону.

– Мистер Хоган! – воскликнул Сугайгунтунг. – Что вы тут делаете?

– Вы сами предложили к вам зайти, – сухо отозвался Дональд; благодаря проглоченному транку кратковременный шок быстро прошел.

– Да! Но полиция сказала, что собирается вас арестовать, и…

– Знаю. Я сегодня ударил одного репортера камерой, а Тотилунг жаждет меня депортировать, вот и ухватилась за этот предлог. Более того, если вы не погасите свет, у нее появится такая возможность!

– Входите, – пробормотал, отодвигаясь в сторону, Сугайгунтунг. – В доме нет никого, кроме моей экономки, а она почти глухая.

Дональд поспешил протиснуться мимо него. Закрыв дверь, Сугайгунтунг опустил деревянные жалюзи, закрывающие комнату от любопытных взглядов.

– Профессор, вы еще хотите того, чего, по вашим словам, хотели вчера? – Тревожно дожидаясь ответа, Дональд держал руку поближе к пистолету.

Сугайгунтунг поглядел на него недоуменно.

– Вы хотите получить шанс перестать быть ширмой для политиков? – резко спросил Дональд. – Я сказал, что смогу вам это устроить. Для этого я рискнул жизнью. Ну?

– Я весь день об этом думал, – помолчав, сказал Сугайгунтунг. – Наверное, да… наверное, это как если бы сбылась мечта…