Иди через темный лес. Вслед за змеями - Джезебел Морган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Соколица тяжело вздохнула и потерла переносицу. На ее лице впервые мелькнула живая эмоция – раздражение.
– Ты сам сказал: пустые слова. Пустые слова ничего не вернут, это так. И с чего ты взял, что тебе нужно именно мое прощение?
– А чье же? Предложишь извиниться перед Марьей? Или перед тем мальчишкой, волком?
Она устало прикрыла глаза ладонью.
– Для начала попробуй простить сам себя. А там уже реши, нужно ли тебе чье-то еще прощение.
– Разве это так легко? – Финист шагнул к ней, схватил за плечи. Пальцы кольнуло холодом, словно он глыбы льда коснулся. – Разве это не будет такими же пустыми словами, только сказанными себе?
– А тебе мало слов? Так чего же ты хочешь? Чувств, действий, знака свыше, просветления?
Финист закрыл глаза, опустил онемевшие от мороза руки. Перед глазами снова встал третий образ из лабиринта, жуткий старик, получеловек-полуптица. Как он говорил? Жажда преклонить колени?
– Шанс. Дай мне шанс доказать себе, что я достоин прощения.
Она выслушала его внимательно и шагнула назад, медленно растворяясь в темноте, словно была всего лишь одним воспоминанием из целой цепочки, голосом, который говорил лишь то, что Финист сам жаждал услышать.
Он крикнул ей вслед, прежде чем она исчезла полностью:
– А ты? Какие имена дала себе ты?
И застыл, с замиранием сердца ожидая ответа. Одна паническая мысль вытеснила все остальные: если она не настоящая – не ответит.
Но она ответила:
– Жертвенность. Усталость. Освобождение.
И темнота тяжелым валом воды накрыла его, придавила к земле, выбила воздух из груди. А когда схлынула – вокруг был давно погасший костер, стойкий запах крови и неровные камни.
Финист выкашлял темную горькую воду и с трудом поднялся на ноги, еще не до конца веря в произошедшее. Ступени скользили под мокрыми сапогами, дверь поддалась не сразу – пришлось налечь на нее всем весом, чтоб появилась щель, через которую он смог протиснуться.
Зимний сад лежал в руинах. Под ногами сверкали и скрипели мелкие осколки множества камней, обломанные остовы цветов жалко торчали из массивных кашпо. Сквозь разбитую стеклянную крышу свешивались плети винограда, покрытые чем-то темным и липким. И пахло ничуть не лучше, чем в подвале.
Жглись и чесались ладони, покрытые множеством мелких ссадин, на одну ногу было больно наступать. Финист поморщился и размял плечи.
– Маленькая сестрица время даром не теряла, – пробормотал он, все еще прислушиваясь к ощущениям.
И он понятия не имел, где ее искать.
На террасе его ждала Змея, чистая, аккуратно одетая, спокойная. У ее ног сгорбился приказчик, весь в лохмотьях когда-то яркого и богатого кафтана, стянутый грубой черной цепью. Он ругался сквозь зубы и пытался выпростать из-под цепи хотя бы одну руку. В стене поместья за его спиной зиял огромный пролом.
– Ты вовремя. – Змея приветственно кивнула, низкое многоголосье мурашками прокатилось по коже. – У нас гости.
Она указала на дорогу сквозь сад, и Финист разглядел тонкую фигурку, завернутую в белое, за которой ползла тьма.
19
Kак заканчиваются сказки
Страха не было – только легкость и решительность, и это удивляло Марью больше всего. Она уже не помнила, когда чувствовала себя такой свободной и уверенной, когда не сомневалась в своих действиях, не одергивала себя, не оценивала – а понравятся ли сестре слова и поступки Марьи, не расстроится ли, не разочаруется ли. Только Марья вспомнила об этом, и тут же сомнения впились клещами, и стоило большого труда сосредоточиться и прогнать их.
Старик шел рядом, легко подстроился под ее летящий, быстрый шаг. Он выслушал ее план – сумбурный, ненадежный, сотканный из смутных догадок и отчаянной надежды – и улыбнулся. Сказал: попробовать стоит. И Марья повторяла и повторяла его слова, когда тленное дыхание Нави накрывало ее и путало мысли, когда тени мертвого леса проступали синяками на коже.
Серебряный сад тревожно звенел в безветренной тишине – чуял, как по камням расползаются мхи и гниль, кроша их в песок и пыль. Земля под ногами Марьи дрожала и проседала, словно была не скальной толщей, а едва прикрытой травой болотом.
Под серебряной сенью она замерла и прищурилась, приглядываясь к поместью, к темным фигурам на террасе. Когда она заметила знакомый силуэт, сердце болезненно сжалось.
«Дура! – Марья попыталась взять себя в руки. – Ты же все время знала, что Змея здесь».
На таком расстоянии было не разглядеть ее глаз, и Марье до слез хотелось верить, что стоит и ждет ее Аня, а не хтоническая тварь.
Марья досчитала до трех и пошла вперед.
Змея терпеливо ждала ее, одной рукой опираясь о резной столб. Белые пальцы почти светились на фоне темного дерева. Рядом с ней стоял Финист – мокрый насквозь, словно его только что из бочки с дождевой водой вытащили. Что-то в нем неуловимо изменилось, но Марья не могла понять что, и это безотчетно ее тревожило, она раз за разом возвращалась взглядом к его лицу, хоть и стоило смотреть только на Змею.
Остальные попросту не имели значения.
Позади них, привалившись к стене, сидел Полоз в человечьем облике, и Марья со злорадством и наслаждением полюбовалась его расхристанным, измочаленным видом.
– Здравствуй, – она кивнула Змее и все-таки не удержалась от едких слов, – и тебе привет, братец. Ты похож на мокрую курицу, ты знаешь? А вы, герр Альберт – или лучше уже начистоту, Полоз, – гляжу, так и не освободились от цепи? Знали бы вы, как меня это радует!
Марья перевела дыхание и сама поморщилась от неприятного послевкусия желчных слов. Но лучше сцедить их, как яд, чем позволить ему разъедать себя изнутри. Тем более тех, кого Марья хотела б уберечь от своей злобы, рядом не было.
– И тебе привет, маленькая сестрица, – в тон ей ответил Финист. – Не буду врать, ты выглядишь не лучше. Так, говоришь, наш драгоценный приказчик и есть хлебосольный хозяин Полоз? Много же веселого я пропустил!
Марья вспомнила, как чернота расползалась под кожей Андара, и дернулась, как от пощечины.
– Да, – бесцветно ответила она, до боли переплетя пальцы в замок. – Много.
Она повернулась к Змее и заставила себя посмотреть ей в глаза. Слова тут же комком застряли в горле. Змея улыбнулась – и на этот раз ее улыбка поразительно напоминала Анину: немного грустная, немного усталая, очень нежная. И сразу хотелось
