Паутина и скала - Томас Вулф

Он бывал ночами в морозе, звездном свете и далеких, невнят shy;ных звуках, бывал в зелени листвы, во внезапном биении снежи shy;нок о стекло. В первом свете, заре, в цирках, в пляске и раскачи shy;вании фонарей во тьме, в мигании зеленых огней семафоров, в пыхтении паровозов, в стуке и дребезжании товарных вагонов в потемках, в криках и брани циркачей, в ритме ударов по забива shy;емым кольям, запахах брезента, опилок и крепкого кофе, в смра shy;де, идущем от львов, в черноте и желтизне тигров, в сильном ко shy;ричневом верблюжьем запахе, во всех звуках, видах и запахах, которые цирк привозил в маленькие городки.

И в торжественной радости тихих полей, с которых исчезли дневные жара и неистовство, и в громадном теле земли, движу shy;щемся к прохладе и ночи, тихо дышащем в последнем свете дня.

В колесах и копытах, нарушающих на заре тишину улиц, в пе shy;нии птиц на рассвете, в грузном, дробном топоте скота, выходя shy;щего с пастбищ на дорогу в сумерках, в красном, угасающем све shy;те заходящего солнца над вершинами холмов; в вечере и тишине земли, в четких мыслях с болью и радостью о далеких городах.

Этот дикий возглас поднимался к устам Джорджа от всего на shy;званного, от всех приездов и отъездов, от мыслей о новых землях, городах, судах и женщинах; от колес, реборд, от рельсов, огиба shy;ющих землю словно беспредельность и торжественная музыка, от людей, путешествий и бессмертного, негромкого звучания времени вокруг стен больших станций; от стремительности, бле shy;ска, снования штока, силы и мощи паровоза, от ярких огней и клубов пара, мгновенно проносящихся по рельсам ночью. Он был в едкой копоти на громадных станционных платформах, окутанных дымом сорока поездов, в жарком зеленом храпе в пас shy;сажирских вагонах по ночам, в сердце юноши, который, лежа на своей полке, радостно прислушивался, как неторопливо шеве shy;лится, шелестя бархатом, женщина, вяло потягивающаяся в тем shy;ноте, и когда он видел огромную темную землю, плавно проплы shy;вающую за вагонным окном, когда слышал в тишине ночи более странные и знакомые, чем сон, голоса неизвестных людей на ма shy;ленькой платформе в Виргинии.

Этот возглас поднимался от всех мыслей о путешествиях и расстояниях, о навевающей грусть бескрайности земли, о боль shy;ших реках, медленно несущих в темноте из глубин сокрытых в холмах истоков свое аллювиальное изобилие по всему континен shy;ту, о ночной Америке с темными, неподвижными стеблями куку shy;рузы и легким шелестом листьев. Он был в его думах обо всех ре shy;ках, горах, равнинах и пустынях, обо всех маленьких сонных го shy;родках на всем континенте, о ярком свете паровозных фонарей, заливающем рельсы и на краткое время громадные пшеничные поля, обо всех женщинах Запада в своих сновидениях и мечтах, которые стояли в проеме открытой двери и спокойно глядели в бескрайние поля зеленой кукурузы или золотистой пшеницы или прямо в зарево заходящего в пустыне солнца.

Таким образом, во всей этой картине мира, которая за много бурно пронесшихся лет в непрестанных, мучительных трудах ду shy;ши и разума сложилась не только из того, что Джордж видел, уз shy;нал, запомнил, но также из всего, что его жажда и мечта извлек shy;ли из невиданных краев, жил этот дикий, нечленораздельный возглас радости и торжества. Этот возглас был в сложившемся у него образе земли, таком завершенном и сияющем, что ночами ему иногда казалось, будто он видит ее всю, раскинувшуюся на холсте его воображения – холмы, горы, равнины, пустыни, за shy;стывшие в лунном свете поля и громадные сонные леса, а также всю громадную россыпь больших и маленьких городов. Возглас этот был в его видении огромных, таинственных, текущих в тем shy;ноте рек, в восемнадцати тысячах миль океанского побережья, о которое в мерцании лунного света вечно плещет море, наступая и отступая шипящими волнами в ритме своего дыхания, непре shy;станно пенясь в бесчисленных углублениях суши.

И этот возглас поднимался от мыслей о тропической темноте и ночных джунглях, обо всем мрачном, зловещем, неведомом; он поднимался с демонической радостью из сонных дебрей, из буй shy;ных тропических зарослей, где на поросшем папоротником склоне холодно поблескивает змеиный глаз; из видения стран shy;ных тропических растений, на которых, насытясь, спят ядовитые тарантул, гадюка, кобра, и где золотисто-зеленые, глянцевито-синие, ярко-красные попугаи оглашают темноту горделивыми, бессмысленными воплями.

Особенно неистово возглас этот приходил с самой необуздан shy;ной радостью из сердца тьмы, из сонного царства. Много раз в тихие ночи дух Джорджа вырывался из заточения в городской комнате и носился над сонным царством, он слышал вокруг сердцебиение десяти миллионов людей, и из души его рвался ди shy;кий, нечленораздельный возглас. Из темного моря людского сна, на которое тускло светило несколько звезд, возглас взывал ко всем громадным рыбам, плавающим в темных ночных водах; ко всем блужданиям, тыканьям, нащупываниям мозга вслепую; ко всем легчайшим, невидимым шевелениям, ко всему, что плавало, шевелилось. Блуждало в сонном царстве, ко всему, покрытому лесами, далекому, дух его слал возглас торжества и возвращения.

И наконец этот нечленораздельный возглас пыла и торжества рвался из его горла множество раз на городских улицах. Ино shy;гда он приходил от всех теплых, волнующих запахов мостовых в конце весны, от влажного аромата земли, словно бы пробиваю shy;щегося волнами ее животворности сквозь все камень и сталь; приходил с неистовой радостью от волшебства апреля, великоле shy;пия первой зелени, очарования прекрасных женщин, которые словно бы выбились ночью из земли и всего один день будут цве shy;сти на улицах чудесными цветами.

Этот возглас приходил к нему, когда он ощущал запах водо shy;рослей в гавани, чистое, соленое благоухание моря, возглас бы-пал в прохладных вечерних приливах, в пустых пирсах, в проплы shy;вающих огоньках маленьких буксиров. Возглас поднимался к его устам, когда он слышал гудки больших судов в ночном заливе или с ликованием внимал оглушительному бу-у-у их отплытия, когда они строились в кильватер и направлялись к морю в суб shy;ботний полдень. Возглас приходил к нему всякий раз, когда он видел горделивые носы могучих судов, скошенные надстройки отплывающих лайнеров, смотрел, как они удаляются от чернею shy;щих толпами провожающих пирсов.

Итак, этот дикий, нечленораздельный возглас торжества, страдания и восторга приходил к нему множество раз во множе shy;стве мест. И в этом возгласе была память обо всем далеком, ми shy;молетном, утраченном навсегда, о том, что он с пылающим серд shy;цем, с невыносимым, неистовым сожалением хотел бы сохра shy;нить в своей жизни. Раньше по весне этот возглас поднимался до могучего биения энергии и радости, вздымался над миллионно-людной жизнью города в крыловидных пролетах мостов, во всех сильных запахах верфей и рынков. Однако теперь, в эту жесто shy;кую весну, Джордж неистово расхаживал по городу, восприни shy;мал, как всегда, остро, пронзительно очарование и великолепие ее прихода – однако же ничто не срывало этого возгласа с его уст.

И теперь, поскольку он не ощущал порыва к этому дикому, неудержимому возгласу, ему казалось, что из его жизни, из души ушло нечто драгоценное, неоценимое. Он всегда знал, что этот возглас представляет собой нечто большее, чем природная жиз shy;ненная сила мальчишки.

Возглас этот приходил к нему не из воображаемых образов, не из сновидений или фантазий, не из галлюцинаций мечты. Он ис shy;ходил из земли с неуклонной уверенностью, и в нем были все бо shy;гатство и слава мира. Возглас этот был для Джорджа своеобраз shy;ным пробным камнем действительности, потому что никогда его не обманывал. Всегда приходил как отклик на истинное, несо shy;мненное великолепие, на действительность, столь же подлин shy;ную, как золотая монета. В этом возгласе были знание, сила, ис shy;тина. Возглас связывал Джорджа со всей людской семьей, так как он всегда знал, что люди во все века и эпохи ощущали на устах этот самый возглас торжества, страдания и пылкости, что он приходил к ним из тех же событий, времен года и неизменных очевидностей радости, как и к нему.

Этот возглас являлся подлинным золотом земли, и теперь Джордж сознавал с чувством крушения, сломленности, что утра shy;тил нечто бесценное, вовеки невозместимое.

– И ты знаешь это, так ведь? – злобно сказал он. – Ты это признаешь. Сама знаешь, что я утратил его, разве не так?

– Ничего ты не утратил, – спокойно ответила Эстер. – По shy;слушай! Ты не утратил ни силы, ни энергии. Вот увидишь, их у тебя не меньше, чем когда бы то ни было. Не утратил способно shy;сти радоваться или интереса к жизни. Ты утратил лишь то, что никакого значения не имеет.

– Это ты так говоришь, – угрюмо пробормотал Джордж. – Это все, что ты об этом знаешь.

– Послушай! Я знаю об этом все. Знаю точно, что ты утратил свой прежний способ выпускать пар. А такое случается со всеми. Господи! Нам ведь не может быть вечно двадцать один год! – гневно произнесла она. – Но ты поймешь, что не утратил ниче shy;го ценного или существенного. Ты сохранил все свои силу и энергию. Да – и даже увеличил! Потому что научишься лучше использовать их. Джордж, ты будешь постоянно становиться все сильнее, клянусь тебе! Так было со мной, и так будет с тобой.