Кожаный Чулок. Большой сборник - Фенимор Купер

— Не горюй обо мне так сильно, Джудит, — сказала кроткая страдалица.

— Я скоро увижу мать; и мне кажется, что я уже вижу ее; лицо у нее такое же ласковое и улыбающееся, как всегда. Быть может, когда я умру, бог вернет мне рассудок, и я стану более достойной подругой для матери, чем прежде. Но почему так темно? Неужели ночь уже наступила? Я почти ничего не вижу. Где Уа?

— Я здесь, бедная девочка. Почему ты меня не видишь?

— Я тебя вижу, но не могу отличить тебя от Джудит. Я думаю, что мне уже недолго придется смотреть на тебя, Уа.

— Это очень жаль, бедная Хетти. Но не беда: у бледнолицых на небо уходят не только воины, но и девушки.

— Где Змей? Я хочу поговорить с ним; дайте мне его руку, вот так! Теперь я чувствую ее. Делавар, ты должен любить и почитать эту женщину. Я знаю, как нежно она любит тебя, и ты должен так же нежно любить ее. Не грози ей, как некоторые ваши мужчины грозят своим женам; будь для нее хорошим мужем. А теперь подведите Зверобоя поближе ко мне, дайте мне его руку.

Требование это было исполнено, и охотник встал у ложа больной, подчиняясь всем ее желаниям с покорностью ребенка.

— Я чувствую, Зверобой, — продолжала она, — хотя не могу сказать почему, что вы и я расстаемся не навсегда. Это странное чувство. Я никогда не испытывала его прежде… Быть может, вы тоже хотите, чтобы вас похоронили в озере? Если так, то я понимаю, откуда у меня это чувство.

— Это вряд ли возможно, девушка, это вряд ли возможно. Моя могила, по всем вероятиям, будет выкопана где-нибудь в лесу, но я надеюсь, что мой дух будет обитать недалеко от вашего.

— Должно быть, так. Я слишком слаба умом, чтобы понимать такие вещи, но я чувствую, что вы и я когда-нибудь встретимся… Сестра, где ты? Теперь я ничего не вижу, кроме мрака. Должно быть, уже ночь наступила…

— Я здесь, рядом с тобой, вот мои руки обнимают тебя, — всхлипывала Джудит. — Говори, дорогая… быть может, ты хочешь что-нибудь сказать или просишь что-нибудь сделать в эту страшную минуту?

В это время зрение окончательно изменило Хетти. Тем не менее смерть приближалась к ней не в сопровождении своих обычных ужасов, а как бы охваченная нежной жалостью. Девушка была бледна, как труп, но дышала легко и ровно; ее голос, понизившийся почти до шепота, оставался, однако, по-прежнему ясным и отчетливым. Когда сестра задала этот вопрос, румянец разлился по щекам Хетти, впрочем, такой слабый, что его почти невозможно было заметить. Никто, кроме Джудит, не уловил этого выражения женского чувства, не побежденного даже смертью. Джудит сразу поняла, в чем тут дело.

— Непоседа здесь, дорогая Хетти, — прошептала она, низко склонив свое лицо к умирающей, чтобы слова эти не долетели до посторонних ушей. — Хочешь, я позову его попрощаться с тобой?

Нежное пожатие руки было утвердительным ответом, и тогда Непоседу подвели к ложу умирающей. Вероятно, этот красивый, но грубый обитатель лесов никогда не бывал в таком неловком положении, хотя склонность, которую питала к нему Хетти, была слишком чиста и ненавязчива, чтобы в уме его могли зародиться хотя бы малейшие подозрения на этот счет. Он позволил Джудит вложить свою огромную жесткую руку в руки Хетти и стоял, ожидая дальнейшего, в стесненном молчании.

— Это Гарри, милочка, — прошептала Джудит, склоняясь над сестрой. — Поговори с ним и позволь ему уйти.

— Что я должна ему сказать, Джудит?

— Все, что подскажет тебе твоя чистая душа, моя дорогая. Верь своей душе и ничего не бойся.

— Прощайте, Непоседа, — прошептала девушка, ласково пожимая ему руку.

— Мне бы хотелось, чтобы вы постарались сделаться немного похожим на Зверобоя.

Слова эти были произнесены с большим трудом; на один миг слабый румянец окрасил щеки девушки, затем пальцы ее разжались, и Хетти отвернулась, как бы покончив все счеты с миром. Скрытое чувство, которое связывало ее с этим молодым человеком, чувство, такое слабое, что оно осталось почти незаметным для нее самой и никогда не могло бы зародиться, если бы рассудок обладал большей властью над ее сердцем, уступило место возвышенным мыслям.

— О чем ты думаешь, милая сестрица? — прошептала Джудит. — Скажи мне, чтобы я могла помочь тебе.

— Мать… я вижу теперь мать… она стоит над озером, вся окруженная светом… Почему там нет отца?.. Как странно, я могу видеть мать, а не вижу тебя… Прощай, Джудит.

Последние слова она произнесла после некоторой паузы. Сестра склонилась над ней с тревожным вниманием, пока наконец не заметила, что кроткий дух отлетел. Так умерла Хетти Хаттер.

 ГЛАВА XXXII

Барона дочь оставь и прочь беги, — ведь это грех

Дружить с таким отверженным. Спаси нас, боже, всех!

С тобою мне трудней вдвойне. Уйду в разгаре дня,

Чтобы болтать потом не стали про меня.

Что согрешил — тебя сгубил, а посему, прощай!

Покинув дом, изгнанником уйду в зеленый край.

Следующий день был очень печальным, хотя прошел в хлопотах. Солдаты, которые недавно зарывали тела своих жертв, собрались теперь, чтобы похоронить своих товарищей. Эта церемония произвела на всех тягостное впечатление. Время тянулось медленно, пока наконец не наступил вечер, когда решили отдать последний долг останкам бедной Хетти Хаттер. Тело ее опустили в озеро рядом с матерью, которую она так любила и почитала. Хирург Грэхэм, несмотря на все свое вольнодумство, согласился прочитать молитву над ее могилой. Джудит и Уа-та-Уа заливались слезами, а Зверобой не отрываясь смотрел влажными глазами на прозрачную воду, колыхавшуюся над телом той, чей дух был чище, чем горные родники. Даже делавар отвернулся, чтобы скрыть свое волнение.

По приказанию старшего офицера, все рано легли спать, потому что на рассвете решено было выступить в обратный поход. Впрочем, часть отряда покинула "замок" еще днем, захватив с собой раненых, пленных и трофеи, наблюдение за которыми было поручено Непоседе. Они высадились на том мысу, о котором так часто упоминалось на страницах нашей повести; когда солнце село, этот небольшой отряд уже расположился на склоне длинного, неровного и обрывистого холма, который возвышался над долиной реки Мохок. Это значительно упростило дело: оставшиеся не были стеснены теперь ранеными и багажом, и начальник мог действовать гораздо свободнее.

После смерти сестры Джудит до самой ночи не разговаривала ни с кем, кроме Уа-та-Уа. Все уважали ее горе, и девушки не отходили от тела покойницы. Когда печальный обряд закончился, барабанный бой нарушил тишину, царившую над спокойной гладью озера, а в горах разнеслось эхо. Звезда, недавно служившая сигналом к бегству делаварки, поднялась над таким мирным пейзажем, как будто спокойствие природы никогда не нарушалось трудами или страстями человека. На платформе всю ночь шагал одинокий часовой, а утром, как обычно, пробили зорю.