Индивидуум - Полина Граф

— Ты пытался убить меня, — с ядом бросила она, скрепя зубы. — Все эти годы.

— А ты охотилась за мной. Эквилибрис во всей его красе.

Он с трудом поднялся. Ноги его подводили.

— Ну так что? — Грей уперся здоровой рукой в стену прямо перед нами. — Надеюсь, эта правда тебя утешит и будет греть долгими ночами, когда я наконец сдохну. Скоро там суд? Кстати, на этот раз от Круга Тринадцати будет хотя бы половина?

Он рассмеялся собственной остроте. Я в злобе поморщился, но Сара осталась хладнокровной.

— Суда не будет.

— Не по правилам, — отметил Грей. — Решение о казни выносит Круг Тринадцати полным доступным составом.

— И казни не будет.

— Погоди, что? — Я непонимающе заморгал. — Как мы тогда его накажем?

Сара утомленно вздохнула:

— Как ты верно подметил, Грей, наши ряды поредели. Особенно благодаря тебе. — Она удовлетворенно прищурилась, когда его задор мгновенно спал. — Да-да. Ты все правильно понял.

— Ты не посмеешь, — прошипел он.

— Я Смотритель. И решение об обнулении могу выносить в одиночку.

— Сара, нет, — взволновался я. — Это неправильно!

— Он послужит Свету в наказание за все совершённые злодеяния, — непреклонно ответила она. — И умрет за него, вновь став люмен-протектором.

— Отправь меня на казнь! — зло рявкнул Грей.

— Это слишком просто. И милосердно. Ты так долго убегал от участия в Войне, презирал нас. Теперь же забудешь себя полностью. Мы воспитаем из тебя кого-то другого.

Она не сдержалась и злорадно улыбнулась ему.

— Наслаждайся последними часами, проведенными со своей жалкой личностью. К тебе немедленно будет приставлена стража. Нет, не думай, что мы тебя боимся. Но… вдруг ты невзначай сделаешь что-то с собой до обнуления? Мы ведь не хотим, правда? Мы позаботимся о тебе, обещаю.

— Нет! Мразь, ты не посмеешь! Вернись!..

Грей еще долго в ярости вопил и бил кулаком о стену — даже когда мы ушли, я продолжал слышать эхо его отчаяния.

Глава XXXXVIII

Неверная память

Был ранний душный вечер, и тяжелые тучи закрыли небо. Вскоре должен был пойти дождь, но пока ветер гонял пыль по асфальту, ровным газонам и черепичным крышам частных домов. Фри стояла перед одним из таких: не отличавшимся от других ничем, но в то же время привлекавшим внимание странной теплой аурой. Желтый свет ламп вытекал из широкого окна. Золотистый и мягкий, он так и манил. Но Фри не решалась открыть бордовую калитку.

Она знала, что Стефан пришел, даже не обернувшись, лишь заслышав шаги. Указав на окно, за которым виднелась ужинающая семья, Фри тихо произнесла:

— Во главе стола мой отец. А рядом с ним мама. Сегодня к ним приехала моя младшая сестра. Привезла двух детей. У меня, оказывается, есть племянники. День открытий. Стеф, это ведь моя семья. Они живы.

Водолей замер позади. Боялся приблизиться.

— Фри, я…

— Вы лгали мне. — Голос ее был натянут. — Все время врали в лицо. Стефан, ты тоже. Так что будь честен со мной хотя бы раз.

Стоило ей обернуться, как он растерялся.

— Ты говорил, что не знал обо мне ничего до протекторства, — выпалила Фри, сжимая кулаки. — Почему ты не сказал? Я думала… думала, мы друзья.

— Фри, я не помнил из-за Поллукса. Если бы я только знал, то обязательно…

— Как удобно! — злилась она. — Ты мог бы сказать мне это раньше! В самом начале! Но ни одна чертова душа в Соларуме ни разу даже не заикнулась!

Вдали прокатился гром. Стефан опустошенно развел руками.

— Ты знаешь правила. Ты и сама их выполняла. Мы не имеем права говорить обнуленным душам, через что они прошли. Я успел прочитать твое дело. Фри, ты три раза пыталась сбежать и вернуться домой.

— Да, но…

— Ты не хотела быть протектором. Мне неприятно говорить об этом, особенно тебе. Но мы все в одной лодке. И на всех одни правила. Мне жаль, что тебя лишили ценностей предыдущей жизни и дали новые, верные и единственные для Света. Это мерзкий способ. Но другого пути ни у кого из нас нет.

Фри быстро зашагала прочь. Казалось, еще немного — и она взорвется от усталости и безнадеги посреди пустой улицы.

— Погоди!

Стефан стоял всего в паре метров от нее. Покалеченный и избитый, с дурацким пластырем на щеке. Темные пятна под глазами казались больше обычного, ссадины алыми линиями разметались по лицу. После сражения Стеф смотрелся обессиленным и слегка — всего чуточку — жалким.

— Вы лишили меня прошлого, а я верила вам… — дрожащим голосом заговорила Фри. В груди начало предательски сжиматься. — Верила и никогда бы не подумала, что вы сделали бы со мной такое. Павел вынес тот приказ. Как я теперь…

— Протекторы не смогли бы поступить иначе, — глухо и смиренно отозвался Стефан, констатируя неприятную правду. — Павел вряд ли хотел идти на такое, его вынудил закон. Его наверняка мучила совесть, он старался за тобой приглядывать. Павел тобой всегда дорожил. Фри, клянусь… я правда не помнил. Если бы все было иначе, то…

— То что? Ты бы мне все тут же рассказал?

Он подступил на шаг, а Фри поспешила отпрянуть.

— Я думала, что прошлое навсегда утрачено. А теперь не знаю, кто я такая. Что я такое. — Она яростно вскинула глаза на Стефа. — А ты знаешь? Ты видел те записи, да? Как меня зовут на самом деле?! Ну давай, скажи!

— Мне все равно. Какая мне разница, кем ты была до этого? Почему меня это должно касаться?

— Да тебе на всех плевать! — надрывно закричала она. — Верно, тебя это не касается! Никогда и ничего не заботило, кроме себя! Тебе ни до кого нет дела!

Он сник, словно ему влепили затрещину. Не моргая смотрел на Фри. А после спокойно выдал простую и очевидную для всех, кроме нее, истину:

— До тебя мне есть дело. Больше, чем до кого бы то ни было.

Казалось, остановился ветер, движение планеты и небесных сфер. Лишь Стефан продолжал двигаться, колебаться. Он потупил взгляд в сторону, от напряжения схватился за затылок.

— Я не знаю, что тебе делать с этим. Но ты просила быть честным, правда ведь?

Земля вновь заскрежетала вокруг своей оси.

— Почему? — спросила Фри, продолжая затравленно пялиться на Стефа.

— Потому что я идиот и что-то разглядел в тебе еще при твоем первом появлении в Соларуме? Потому что у тебя хватило неосторожности простить меня после всего мною сказанного и сделанного? Потому что ты мила, отважна, решительна, жизнелюбива и зачем-то так чертовски добра, даже ко мне? Потому что ты видишь хорошее в тех душах, которые того