Замок Горменгаст - Мервин Пик

Для Графини выбрали большую, просторную и красивую лодку, в которой могло сесть несколько гребцов, а сама Графиня, несмотря на свой большой вес, легко и удобно размещалась на корме у кормила. Она предпочитала сама управлять лодкой.

Резчиков снабдили дегтем для смолки лодок и большим количеством краски для покраски суден. Лодку Графини расписали красной, черной и золотой краской. Нос лодки высоко поднимался над водой, несмотря на массивность, он был не лишен изящества, завершался он резным деревянным украшением в виде хищной птицы, раскрашенной красным, глаза были выкрашены желтым цветом с черными зрачками, так что напоминали подсолнухи, жестокий кривой клюв был также выкрашен черным. Большинство лодок, создаваемых Резчиками, имели подобные украшения на носу. Но Резчики стремились не только к красоте, но и к устойчивости своих лодок.

Однажды Титу сообщили, что для него построена лодка, которая уже ожидает его в одном из южных коридоров. Тит тотчас же отправился туда, где находилось сделанное для него каноэ. В любое другое время Тит, получив такую лодку в подарок и увидев ее, покачивающуюся на воде, наверное, не удержался бы от крика радости. Узкая, выкрашенная серебряной краской лодка казалась живым существом, идеально приспособленным для плавания по затопленным залам и коридорам Замка. Лодка, напоминавшая каноэ, управляемое одним веслом, словно сошла с картинки в детской книжке, одной из тех, которые когда-то читал Тит. Такая была бы радость тогда, в пору детства, слезть с огромного дубового стола, наполовину погруженного в воду, который служил причалом, и забраться в такую восхитительную лодку!

Но теперь, несмотря на то, что каноэ ему очень понравилось, Тит ощущал некоторую горечь и даже досаду. Лодка странным образом напомнила ему о тех временах, когда он еще не ощущал себя Герцогом когда он не видел ничего странного в том, что у него нет отца и что мать не только не проявляет никакой материнской любви, но и вообще никогда с ним не общается, когда он еще не знал, что такое смерть, гниение, предательство, убийство, когда никакие щукволы не прятались в темных недрах Замка и не держали всех в страшном напряжении. Но каноэ напомнило ему и о тех днях, когда он еще не чувствовал в себе той страшной двойственности, которая мучила его теперь, которая разрывала надвое его разум и душу – с одной стороны, в нем присутствовало все растущее, болезненное желание убежать от всего того, что воплощал в себе Горменгаст, и, с другой стороны, в нем была верность Горменгасту и неустранимая, иррациональная гордость за свое происхождение, любовь, не менее глубокая, чем ненависть, которую он невольно испытывал к холодным камням своего безрадостного дома.

Но что же еще вызывало слезы, которые наполнили его глаза, когда он взялся за голубое двухлопастное весло и погрузил его в мрачную воду? В нем всплыло воспоминание о том, что ушло так же безвозвратно, как и его детство – он вспомнил о странном, летающем, непокорном, грациозном создании, которое было испепелено молнией.

Тит движением весла отправил каноэ в плавание. Великолепное создание безымянного умельца встрепенулось, подняло свой изящно заостренный нос, описало дугу и серебряной водной птицей легко поплыло по полутемной галерее. Тит стал грести более энергично, и суденышко ускорило свой бег. Далеко впереди, в конце темного коридора, виднелось серое пятно света. Тит направлялся к нему по затопленному водой коридору. Каждый гребок приближал его к выходу в холодное, иссекаемое потоками дождя море.

Сердце его ныло, а восторг, вызываемый красотой лодки, тем, как послушна она ему, лишь усиливал сердечную боль. Как бы быстро он ни двигался, он не мог убежать от своего страждущего сердца. Лопасти весла мерно и быстро погружались в воду по обеим сторонам каноэ, которое летело вперед, но вместе с ним над мрачными водами летело и его ноющее сердце.

Когда Тит приблизился к окну, которое и было источником света, он увидел, что уровень воды оставляет ему лишь небольшое пространство, в которое можно проскользнуть – окно было более чем на половину погружено в воду. Издалека Титу казалось, что расстояние между верхней частью окна и уровнем воды достаточно большое – сквозь него проникало довольно много света, а прямоугольное отражение на воде создавало иллюзию широкого прохода. Теперь же он убедился, что проскользнуть в весьма узкое пространство между уровнем воды и перемычкой окна будет отнюдь не так просто. Сильным гребком весла направив лодку прямо по центру окна, Тит распластался на дне, так, что никакая часть его тела не выступала над бортами. Закрыв глаза, он услышал тихое как шепот поскрипывание – лодка, задеваемая верхним краем бортов оконную перемычку, проскользнула наружу.

Тит, подняв голову, увидел, что над ним уже не нависает потолок, а раскинулось облачное небо, а вокруг – нововозникшее море. С неба срывался непрекращающийся дождь, однако его – в отличие от поднимающегося уровня воды – давно перестали замечать и воспринимали как нечто обычное и само собой разумеющееся, и поэтому Титу казалось, что погода хорошая. Тит пока не брался за весло, и каноэ по инерции скользило по воде и наконец, легко покачиваясь, остановилось. Тогда Тит одним гребком развернул лодку, и перед ним возникли каменные массивы Замка, уходящие к облакам; все нижние чести Титова царства были под водой. Там и сям над водами возвышались устремленные ввысь острова, чьи каменные скалы-стены были изъедены окнами, казавшимися входами в пещеры или орлиными гнездами. Из воды, как руки со сжатыми кулаками, грозящими небу своими костяшками, торчали архипелаги башен; некоторые из полуразрушенных башен напоминали амвоны, высокие, мрачные, черные, с которых читает проповеди сам Сатана.

Тит почувствовал, как внутри него шевельнулось нечто тяжелое, холодное, вызывающее тошноту – словно тяжелый язык шевельнулся в колоколе, в который превратился сам Тит, – острое чувство одиночества. Оно росло в Тите словно шар холодного стекла.

И вдруг Тит с удивлением обнаружил, что дождь прекратился! Вода, которую только что пенили дождевые струи, успокоилась, замерла, и поверхность ее, непрозрачная, свинцово-серая, усеянная миллионами кратеров от ударов капель, разгладилась, потемнела, и сквозь нее можно было заглянуть в глубину, в которой далеко под Титом виднелись сверху деревья, петляющие знакомые дороги, над кронами ореховых деревьев плавали рыбы. Особенно странно было видеть под собой берега и русло Реки Горменгаст, воды которой слились с водами потопа.

Какое отношение все то, что раскрылось перед Титом в страшной, удивительной красоте, имело к разрушительному потопу, погубившему столь много из веками копившихся богатств и приведшему к гибели стольких людей? Неужели эти каменные громады скрывали прячущегося отвратительного Щуквола, вынужденного вместе со всеми перебираться все выше и выше? Неужели где-то здесь жила Фуксия? Неужели здесь жили и Доктор Хламслив, и его мать, Графиня, которая, проявив к Титу некоторую теплоту, снова отдалилась?