Книга о Боге - Кодзиро Сэридзава

В тот же день, когда мы ужинали, из аэропорта Нарита вдруг позвонила дочь.

— Самолет скоро вылетит. Папа, не волнуйся за меня, я скоро приеду в отпуск.

— Ты тоже за нас не волнуйся. Будь здорова.

И я тут же передал трубку внучке. Сказав несколько слов, она передала трубку моей старшей дочери. Та тоже сказала несколько слов и положила трубку. Мы продолжили ужин, и внучка сказала спокойно:

— Вечно мама волнуется…

Все заулыбались, в этот миг каждый в душе прощался с Рэйко…

Решив посмотреть, что это за страна такая, Судан, я разложил на столе карту мира, но, очевидно, она была слишком старая, я не смог найти на ней названия страны, можно было лишь приблизительно догадаться о том, где она находится. Я не помнил даже, как называется столица. Из Библии я знал о тяжелом пути, который проделал народ иудейский, когда, ведомый Моисеем, пробирался через такие же раскаленные пустыни из Египта к Красному морю. Однако, читая об этом, я не придавал значения природным и климатическим условиям.

На следующий день я разбирал журналы, присланные мне из разных издательств, и обнаружил среди них женский журнал «Фудзинкорон». Обычно я не распечатываю этот журнал, а отдаю Томоко, когда она заходит меня навестить, она же отправляет его по почте своей старшей дочери, моей внучке, которая учится в Париже музыке. Но в тот день я по рассеянности распечатал конверт и проглядел содержание. Мне бросилась в глаза статья о помощи беженцам в Судане, написанная Митико Инукаи. Причем это явно было продолжение, потому что под названием статьи стояла цифра «4». Я едва не подпрыгнул от удивления.

В статье описывалось поистине бедственное положение несчастных беженцев из Эфиопии: десятки тысяч людей, страдающих от голода и болезней, живут в настоящем аду. Будучи изгнанными из страны, они, словно голодные животные, сбиваются в стаи, перебираются через горы и, добравшись до плоской раскаленной пустыни, занимающей южную часть Судана, оседают там. Автор статьи подробно рассказывала о своих мытарствах в Южном Судане, куда она, несмотря на преклонные годы, отправилась помогать беженцам по поручению какой-то благотворительной организации.

Не впадая в ложную сентиментальность, Митико Инукаи точно и четко излагала факты, но сквозь эти факты проступало ее человеколюбие, ее чуткость и доброта. Статья восхитила меня, но одновременно ужаснула: я не мог без волнения читать о многочисленных бедствиях, возникающих из-за суровых природных условий этой страны, которая представляет собой раскаленную, абсолютно голую пустыню, из-за ее ужасного климата с сорокаградусной жарой, не дающей дышать.

Если бы я прочитал эту статью до отъезда дочери, я вряд ли провожал бы ее с таким спокойным сердцем, но не зря говорят — «в неведении счастье». К тому же это была уже четвертая статья на эту тему, значит, заметки о бедственном положении в Судане публиковались в трех предыдущих номерах, и если бы дочь или зять прочли их три месяца тому назад, последние дни их пребывания на родине были бы отравлены, не иначе сам Бог позаботился о том, чтобы им не попался на глаза этот журнал.

Мне захотелось побольше узнать о Судане, но возможностей все не предоставлялось.

Однажды вечером, вернувшись из школы, внучка сказала:

— Знаете, послезавтра по телевизору в десять вечера будет передача о Судане… Может, посмотрим вместе?

— Конечно посмотрим. Послезавтра вечером? Интересно… — ответил я.

С тех пор как уехала дочь, внучка никогда не заговаривала о родителях, старательно избегая всего, с ними связанного. Она мужественно старалась не унывать, каждое утро в семь часов бодро отправлялась на электричке в школу, около четырех часов возвращалась, старательно делала уроки, за ужином и после него, помогая убирать со стола, оживленно рассказывала, что нового в школе.

Поэтому мы с дочерью старались при ней не говорить ничего ни о ее родителях, ни о Судане.

Рэйко давно уже должна была добраться до Судана, но мы не получали от нее никаких вестей. Телефонная связь с посольством в Судане отсутствовала, письма тоже сначала приходили в отдел кадров Министерства иностранных дел, а уже оттуда их отправляли простой почтой по указанным адресам, так получалось и быстрее и надежнее. Мы тоже посылали письма на адрес Министерства иностранных дел «для передачи», их отправляли в Судан вместе со служебной почтой. Я всегда удивлялся — как же неудобно! — к тому же это лишний раз доказывало, сколь неразвитой страной был Судан, и можно было представить себе, каково там живется дочери с зятем, даже при том, что зять занимает столь высокое положение.

Поэтому мы очень обрадовались, узнав, что одна из частных телекомпаний сделала передачу о Судане. Обычно мы не смотрим телевизор в десять часов, но в тот вечер заранее уселись перед телевизором и стали ждать.

Наконец передача началась, она входила в цикл «Железные дороги мира», и речь шла только о суданской государственной железной дороге, о положении в стране не рассказывали ничего. Однако мы смотрели, затаив дыхание. Сначала показали вокзал в Хартуме, столице Судана, откуда отправлялся поезд. Интересно, каково население этого города? Пустынная вокзальная площадь, ни одного европейского здания… Такой вокзал мог быть в каком-нибудь японском провинциальном городишке с населением в двадцать-тридцать тысяч.

Среди пассажиров — исключительно суданцев — не было ни одной женщины, ни одного ребенка. Состав из четырех-пяти вагонов тянул паровоз, работающий на каменном угле. Пассажиры первого класса могли сидеть или лежать на вагонных полках, пассажиры второго — сидели впритирку друг к другу на узких скамьях. На крышах вагонов вповалку лежали безбилетники. При том, что температура даже в помещении не опускалась ниже сорока градусов, на этих крышах под прямыми лучами палящего солнца можно было изжариться, и тем не менее они были забиты до отказа. Возможно, в этом проявлялась забота правительства о людях: идти под тем же палящим солнцем по пустыне еще хуже.

Вот поезд отправился с хартумского вокзала, и, несмотря на то что шел он с малой скоростью, не прошло и пяти минут, как он оказался в пустыне. Вокруг — никаких следов человеческого жилья, ни единого деревца, только желтый песок, залитый лучами палящего солнца. По этой-то песчаной равнине и ехал поезд, ехал удручающе медленно, отдуваясь и вздыхая.

Мы изнывали от любопытства — какой будет следующая станция? — но поезд все ехал и ехал по мертвым пескам, нигде не останавливаясь. Уже совсем под вечер он наконец остановился, но вряд ли это место можно было назвать станцией: ни строений, ни людей. Однако пассажиры в полном молчании медленно вышли из вагонов, спустились с крыш.

Я внимательно вглядывался в экран, силясь понять, куда они пойдут, но никто никуда не пошел, все группками устроились тут же возле состава: кто уселся на корточки, кто улегся прямо на землю. Диктор объяснил, что поезд будет стоять до утра, судя по всему, пассажиры собирались провести ночь, лежа прямо на земле. Возможно, впрочем, здесь было удобнее, чем в вагоне или на крыше.

Не показали и не сказали ни единого слова о том, что ели эти люди целый день. Может, что-то и снималось, но создатели фильма, удрученные представшим их взорам зрелищем, просто не использовали снятые материалы? Пассажирами были взрослые мужчины, но все они еле двигались, почти не говорили, на их лицах застыло тупое безразличие, скорее всего, голод и жара лишили их последних сил, как физических, так и душевных. Настала ночь, но света в поезде не было, пассажиры Лежали на земле рядом с ним в своих темных жалких лохмотьях, и если бы на помощь зрителям не пришел трехдневный месяц, засиявший в бескрайнем, без единого облачка, небе, рассмотреть ничего было бы нельзя.

На следующий день ранним утром черные группы людей молча вернулись в вагоны и на крыши, и поезд торжественно тронулся с места. Точно так же, как и вчера, он ехал весь день по пустыне, точно так же остановился вечером, и пассажиры снова провели ночь на земле у состава. Совершенно так же начался и третий день… Мне показалось, что все, мною увиденное, — символ жизни суданского народа, обреченного на жалкое существование самими природными условиями страны, я вспомнил честную и беспристрастную статью Инукаи Мити ко, и сердце мое снова сжалось от сострадания к нескольким десяткам тысяч беженцев из Эфиопии, которые, с трудом добравшись до южной части этой нищенской страны и осев там, ждали помощи.

Судя по тому, что говорили по телевизору, в самом Судане несметное количество бедняков, как же правительство управляется с этими беженцами? В самом деле, почти все пассажиры этого поезда голодны, измождены, у них явно нет сил даже говорить, так куда же все они едут? Наверное, при жаре в сорок градусов они страдают от жажды, но я не видел, чтобы кто-нибудь пил. Поразительная выносливость! — подумал я и невольно налил себе чаю. Но вдруг справа показалось море. Оно было такого же желтого цвета, как и пустыня, но все же это была вода, и я вздохнул с облегчением. «Еще через час, к вечеру, поезд наконец прибыл к месту назначения, в порт», — раздался голос диктора, и на экране возникло изображение конечного пункта этой железнодорожной линии. На станции, которая производила весьма унылое впечатление, пассажиры молча вышли из поезда. Куда они пойдут теперь? Но на этом передача закончилась.